М Погодин - Черная немочь
------------------------ Как ни спешила она, однако опоздала и в первой раз в продолжение тридцатилетней своей замужней жизни при шла домой после своего хозяина. Насупив брови, сидел он в переднем углу, ворчал и поглядывал в окошко. - Бог милости прислал, Семен Авдеевич! Батюшка Фе дор Петрович и матушка вам кланяются, - сказала дрожа щим голосом обробевшая супруга грозному супругу. Семен Авдеевич, надо предуведомить читателей, был русским мужем в полном смысле этого слова, не любил шутить, не допускал, чтоб Марья Петровна жаловалась на его привязанность, - и у него всякая вина была виновата. Вообще он был человек упрямый, не терпел прекословии и требовал, чтоб слова его были принимаемы за святые и ненарушимые. Домашние боялись его обыкновенного взгляда, не говоря уже о минутах гнева, когда все вокруг его приходило в трепет, - и с подобострастием исполняли его приказания, которых он никогда не повторял. Этого пока нам довольно знать об его характере. - Семен Авдеевич, - начала опять Марья Петровна, скинув салоп, повесив его на гвоздик и занавесив простынею, - я ходила ведь к батюшке посоветоваться о нашем горе. Отец протопоп велел прислать Ганю завтра к себе и обещался божиим словом уговорить его и наставить на путь истинный. Может быть, это и пойдет ему на пользу. Ведь вы знаете сами, какой Федор Петрович - речистой: заговорит о чем божественном, словно рекою польется, так плакать и хочется; а Ганюшка наш очень к нему привержен. - Что тут пустяки околачивать, - отвечал супруг, не сколько смягчившись, я придумал, что делать надо с Гаврилой. Женить поскорее и концы в воду. Мне уже давно заговаривал сват из железного ряда о Куличевых, и я заварил кашу. Сегодня же придет к нам сваха, - знаешь, - торговка с Листов, что сватала Иванову куму, Савишна. Она мне даве встретилась. Нам чего лучше. Старик-ать в миллиона. - Да дочь ведь не одна у него, Семен Авдеевич, не то две, не то три. Правда, те уже давно замужем, отрезанные ломти. - У Куличева на всех достанет. Об этом тужить нечего. А когда поп велел прислать к себе Гаврилу? - Завтра после обеден. - Это, впрочем, не мешает... да вот и гостья наша... В комнату вошла женщина лет под сорок, среднего роста, в черном тафтяном поизношенном салопе, повязанная скромно саржевым платком кофейного цвета, помолилась усердно образу, в переднем углу висевшему, и раскланялась пред хозяевами. - Доброго здоровья желаю вам, сударь Семен Авдеевич, и вам, сударыня Марья Петровна. По добру ли, по здорову вы поживаете? - Помаленьку, Прасковья Савишна, - отвечала хозяй ка. - Прошу вас покорно садиться. Что давно не видать тебя было, мой свет? - Захлопоталась, родная. Нынче в мясоед-то бог сподобил меня пять свадеб снарядить, да такие-то нёшто все богатые, да добрые, да великодушные; так я то у свёкров да свекровей гостила, то у тестей да тещей, то у молодых. Никто ведь от себя не пускает, - за руки держат, - хоть век живи на всем на готовом, - что твоей душеньке угодно, пей, ешь и веселись. - Э, брат-Савишна, ты рада тарабарить о пустяках, - сказал ей улыбаясь хозяин, - а нам слушать тебя некогда, разве Маше на досуге. Поднеси-ка ей, жена, горского или горького, да и приступим к своему делу. - Ох-хо-хо, батюшко Семен Авдеевич, вы все такие же, как прежде, слова не дадите выговорить. Ведь на то и язык бог дал, чтобы говорить. Спасибо еще, что со слов пошлины не берут. Намолчимся в могиле, мой родимый! Между тем Марья Петровна напенила ей бокал. - Доброго здоровья желаю вам, мои благодетельные! Коли вперед дают магарыч, так, видно, после не будет обиды. Ну, мои батюшки, у вас, слышала, есть купец, а у меня есть товар. Давайте торговаться. - Какой же бы это был у вас товар? - сказал с гордо стью тою же аллегорией купец, потирая себе рукою бороду и усы. - Чтобы нам-ста в лавку принять было не стыдно. - Куда больно надменны, Семен Авдеевпч, уж и в лав ку принять стыдно! Не бойтесь, сударь; нашего товару не охает ни дворянин, ни купец первостатейный. Вопервых, есть у нас на примете у Куличева, у Григорья Сергеевича, дочка - маков цвет, сто тысяч денег чистогану, на пятьдесят приданого; у Жестиной внучка, - правда, постарше, да зато единородная, каменный дом с лавками на Смолежском рынке, приданое порядочное, и жемчужку есть и бриллиантиков, крепостных в волю, и всякое домашнее обзаведежие; у Нестаровых племянницасирота, приданого поменьше, зато собою красавица, полная, румяная, здоровая, на фортопьяне так и рассыпается, что на твоих гуслях, и по-французскому умеет, бойка, резва... - Полно, полно, Савишна, нам таких не надо, - прервал старик, - нам давай попроще да попрочнее. - Чего же искать долго, - сказала Марья Петровна, - Куличева мне не противна. Девушка скромная ж смирная; намедни я видела ее на гулянье с родителями. И семейство хорошее, небаламутное, родни немного. Нет ли у тебя, Савишна, росписи от них? - Где ж, матушка, роспись! Я ведь не знаю еще, как и согласятся они... - Как согласятся! мы разве кланяемся, - закричал сердито старик. - Невест много, хоть пруд пруди. - Ох, Семен Авдеевич, все ты не туда воротишь! кто, батько, всякое лыко в строку ставит. Я ведь не к тому речь вела, а сказала только, что надо мне переговорить с ними прежде. Поверьте мне, я вас по соседству всею душою люблю, зная, что вы меня не обидите, и постараюсь дело уладить. Завтра же к обеду, коли за тем стало, принесу вам роспись. А и то сказать: если вы уж так заспесивились, так ведь мы с своим товаром и прочь пойдем. Женихи у меня есть и другие. Недалеко сказать, подле вас живет майор, четвернею в карете может ездить, а это ведь по нынешнему великатству не шутка, и с кавалериею. У головы сын... - Перестань, Прасковья Савишна, - сказала хозяйка, - ты на моем муженьке не взыщи: ведь уж у него всегда речь такая, зато без лихвы. - Разве так, то... - О, травленая, - сказал, развеселившись, купец, по смотрел с улыбкою на сваху, и, вынув из бумажника красную ассигнацию, подал ей. - Ну вот давно бы так - теперь и за дело приняться охотнее и веселее, отвечала она, завертывая ассигнацию в узелок на платке. - Прощайте же, мои светы, до завтра; мне надо еще забежать кой-куда: просили принести в одном доме сережки, а в другом турецкой платочек, - прощайте. Свахе налили еще бокал горского. Она выпила, поклонилась опять по-прежнему, раскланялась и ушла. Старики разговорились между собой о невесте, и тем кончился первый день, в который мы их узнали. ---------------------- Назавтра Авакумов, воротясь от ранней обедни, послал своего сына к отцу Федору с угрозою, что ежели и пастырское наставление останется втуне, то уж сам он примется по-своему. Отец Федор, к которому родители посылали сына с такою надеждою на успех, под грубою, простою наружностию, нам уже несколько известною по разговору его с Марьею Петровною, - скрывал многие превосходные качества: он имел разум, просвещенный наукою, сердце доброе и чувствительное, характер твердый и решительный. Он ходил, правда, неловко, не любил околичностей, отвечал всегда жестко и на отрезе, не знал никаких светских приличий и осторожностей, утирался рукою, - но читал и понимал блаженного Августина и Канта, восхищался всякою глубокою мыслию, истинно соболезновал сердцем при виде несчастий ближнего и скор был на подание помощи. Говорил он обыкновенно тяжело, кроме тех только случаев, когда, свергнув оковы школьной схоластики, переставал мудрить и давал волю внутреннему горячему чувству, не охлажденному летами. Тогда речь его преисполнялась убеждения, и он овладевал душою слушателя. Между прихожанами славился он своею ученостию, чистотою нравов и готовностию на всякое доброе дело. - Добро пожаловать, Гаврило Семенович, - так приветствовал он вошедшего купецкого сына, - родительница ваша просила меня переговорить с вами; очень рад, если могу служить чем вам и вашему почтенному семейству, от которого я видел всегда столько знаков благорасположения. Прошу покорно в гостиную. Афанасьевна! коли придет кто ко мне, проси обождать часок - места, теперь, де, не время. С сими словами повел он духовного своего сына по чистому половику в опрятную комнату, украшенную по стенам большими портретами митрополитов Платона и Амвросия, преосвященного Августина и ставленною грамотою в большой золотой раме. В переднем углу под сению красивых искусственных верб висел образ Казанской божьей матери, пред коим теплилась лампада и горела восковая свечка. Окошки задернуты были миткалевыми белыми занавесками. На столах, покрытых, как и стулья, затрапезными чехлами, не видать было ничего, кроме гусиного крыла в углу, коим сметывалась пыль, и нескольких поминаний на наугольнике под образом. На середине стола лежала Библия в октаву, разложенная на апостольских посланиях, и Глазуновскии месяцослов. - Отчего вы так похудели, мой любезный друг? - Так начал священник, расположившись с своим гостем на софе, хотя было сей последний долго отнекивался и не решался сидеть на таком высоком месте. - Не знаю-с. В самом деле молодой человек, которому было не больше семнадцати лет от роду, имел лицо совершенно обтянутое, бледное как полотно; в глазах у него заметно было что-то возвышенное и благородное, но они были тусклы, впалы, и только изредка из-под густых бровей сверкал луч жизни. Однако же он был не дурен собою, имел черты лица правильные, широкий лоб с глубокими чертами, белокурые волосы. - Родительница ваша, - начал с расстановкою, откаш ливаясь, подготовленную речь отец протопоп, - родительница ваша, дочь моя духовная и любезная, приходила к нам вчера и рассказывала чистосердечно о своем несчастии. Она объяснила нам, что вы долгое уже время о чем-то неведомом печалитесь, а чрез то на нее, а ровно и на сожителя ее, а вашего родителя, наводите тоску. На сие самое я как пастырь церкви и отец ваш духовный, долженствующий... х, х, х, кашель одолевает меня... долженствующий пещись о вверенном ему стаде, так и по просьбе вашей родительницы, обязанным себя считаю войти в ваше положение и подать вам благий совет. Различны бывают искушения, которым подвергается человек в сей жизни, но кийждо искушается от своея похоти влеком и прельщаем. Тоска ваша принадлежит, может быть, к сему числу. Всякую радость имейте, говорит тот же святой апостол Иаков в своем соборном послании, егда во искушения впадаете различна: ведяще, яко искушение вашея веры соделывает терпение; терпение же дело совершенно да имать, яко да будете совершении и всецели, ни в чем же лишени. Отчаяние же принадлежит к числу смертных грехов, а вера, надежда и любовь составляют основание христианских добродетелей. Возверзи печаль твою на господа, говорит псалмопевец Давид. Действительно, мо литвою человек облегчает и укрепляет душу свою, и на сию усердную заступницу нашу... хма, лампадка-то погасла, знать, масла плут лавочник отпустил не свежего... молящийся может возложить упование. После сего беседа назидательная с пресвитерами духовными и другими мудрыми людьми принадлежит к числу действительнейших средств, к которым прибегать советуют многие учители церкви, а между прочими и ныне празднуемый св. Василий. Разумеется, я, недостойный, не дерзаю равнять себя с великими светильниками, которые выводили всегда заблудших овец своих на путь истины и жизни; но по усердию моему к вам и семейству вашему ласкаю себя надеждою, что и моя грешная молитва и мое смиренное неразумное слово окажет какое-либо хотя малое действие. Священник был очень рад, что, кончив наконец длительную речь свою, украшенную по Бургиевой Реторике сравнениями, свидетельствами от противного и примерами, он сложил наконец тяжелое бремя, его угнетавшее со вчерашнего дня. - Чувствительную мою благодарность приношу вам, су дарь, - отвечал юноша, - за ваше участие ко мне. Давно уже хотел я упасть к ногам вашим и просить вашего пастырского совета; но все опасался обеспокоить вас моею просьбою, сомневался, что мои мысли покажутся вам неблагоразумными и мечтательными и навлекут на меня укоризну. Теперь я очень обрадовался приказанию родителей, которое столько согласно с моим собственным желанием. - И - что за опасения, что за сомнения, друг мой ми лый. Будь уверен, что я не употреблю во зло твоей доверенности. Мы вместе рассудим дело. Вспомни, что я венчал твоих родителей, крестил тебя, носил на руках и, ребенка еще, любил от всего моего сердца. Теперь не могу без слов смотреть на тебя: задумчивость и уныние, начертанные па лицо твоем, внушают в меня сострадание; предчувствую, что, узнав твое состояние, я должен буду соболезновать о тебе. Излей же предо мной всю душу твою - скажи мне, от чего твоя грусть, тоска и печаль. - Батюшко, я хочу учиться. - Как, как! что такое, учиться? Как учиться? Чему учиться? - воскликнул удивленный священник, вовсе ив ожидавший такого ответа. - Да, батюшко, давно уже зародилось во мне это желание. Оно не дает мне покоя ни днем, ни ночью. За пpилaвком в городе, за чайным столом в гостинице, дома в комнате, на улице средь прохожих, в церкви божией, везде, всегда мерещатся мне вопросы, на которые отвечать я себе не в силах и которые, как демоны какие, беспрестанно уязвляют меня и мучат. Мне все хочется знать, знать... и отчего солнце восходит и закатывается, и от чего месяц нарождается и опять убывает, и от чего звезды падают, и каким светом сияют они, от чего радуга блестит своими яркими цве тами, от чего облака носятся, гром гремит, молния сверкает; от чего горы поднялись и опустилися долины, какою цепью соединяются на земле божий твари, камни, травы и звери, почему каждая из них необходима, что такое человек, что он на земле делает, откуда он пришел, куда он идет, какое таинство открывается ему смертью, как мысль в голове зачинается и плодится; как выговаривается она словом, - от чего во всяком царстве есть крестьянин, мастеровой, купец и дворянин, как на один рубль, если он будет переходить из рук в руки, накупается столько ж, сколько и на миллион рублей, от чего бумага идет наравне с золотом, всегда ля было так на земле, как теперь, как все это стало, лучше ила хуже было прежде, везде ли так, как у нас, от чего разрознились народы, языки и веры, что такое счастие, несчастно, судьба, случай, что такое добро, зло, воля, разум, вера, что такое бог... Слезы в три ручья полились из очей воспламененного юноши - он не мог говорить больше. Истощившись от на пряжения всех своих нравственных сил в продолжение сей торжественной речи, произнесенной им со всем жаром, какой только может придать живому человеческому слову внутреннее, сильное чувство, - под бременем собственных своих вопросов, которые каким-то бурным потоком вылились теперь внезапно из груди его, долго в ней заключенные, пал он в объятия к священнику. Старец смотрел на него с изумлением и, пораженный сею истинною силою, которая везде, всегда, на всех, добрых и злых, хитрых и простых, оказывает - одинаковое действие, прижал его к своему сердцу. - Друг мой, друг мой, благодать божия тебя осенила, - сказал он, обливаясь слезами. - Вопросы твои должен делать себе весь человеческий род, но по грехам нашим только избранные постигают их важность, только мудрые стремятся решить их. - Как, батюшко, - воскликнул юноша, приподняв свою голову, - и другие тоскуют так же, как я? Я не один! Мою тоску вы хвалите? Она не мечтательная? - Нет, нет, сын мой. Расскажи мне теперь всю историю твоей жизни. Зачем прежде не открылся ты мне? Всеми силами буду я стараться за тебя пред твоими родителями, и бог нам поможет. Юноша ободрился. В первый раз от роду выговорил оп заветную свою тайну, облегчил свое сердце доверенностию, узнал, что его скорбь, вопреки мучительным опасениям, имеет твердое основание, в первый раз услышал приветное слово. Легким румянцем покрылось просиявшее чело юного гения, которому сама благая мать-природа внушила великие вопросы, плод вековых трудов и опытов, задачу человеческой жизни, - который доселе в неведении великих, могущественных сил своих, с лютым червем сомнения в сердце влачил унылую жизнь среди всех возможных препятствий. Он стал говорить свободно и величественно, как будто вдруг упали оковы с его духа и он переселился в другую высшую сферу. Счастлив священник! из уст помазанного человека, в цвете его сил, в первую высокую минуту его самопознания услышал он чудную повесть его жизни, как она представилась вдруг его чистому воображению! Мы можем передать здесь читателям только слабое эхо.
