Вячеслав Шишков - Дивное море
- А! Господа прапорщики! - с неожиданной приветливостью крикнул он навстречу приближавшейся к нему группе и, откашлявшись, сплюнул на сажень, от него несло винным перегаром. - Ну, как там на передовых? Что? Спокойно? Мерси. А каково утро-то! А Байкал-то. Нечто сверхъестественное, трансцедентное... черт, до чего красиво! Я сроду ничего подобного... Вот бы песенников сюда...
Дивное море-е-е-е,
Священный Банка-а-а-ал,
попробовал запеть он грубым баритонцем и сразу оборвал: - Что, что? Это кто? Я тебя спрашиваю, кто ты, мужичок?
Пленник снял шапчонку, низко поклонился офицеру, льняные, в скобку подрубленные волосы упали на глаза:
- Я, конешно, человек, ваше благородие. А звать меня - Игнат, конешно, Игнат Токарев я буду. А вот ваши меня...
- Ну и убирайся восвояси... - перебил его поручик Чванов и строго покрутил рыжеватые усы. - Рыбу, что ли, удить пришел? Омулей, что ли? А?
- Никак нет, ваше благородие, - по-доброму заулыбался Игнат. - А просто прогуляться, землячков проведать... И ежели по правде молвить, вы вроде как белые будете, я вроде как красный, ну и... Притом же сегодня перемирие у нас, друг дружку не забижаем, конешно. Ишь, день-то какой, ваше благородие, - мотнул Игнат бороденкой в сторону Байкала, - прямо пресветлый день... А ваши с нашими ребятами по малину ушли, чу - как гайкают. Уж ты, барин, сделай милость, не держи меня. Я бы вот так прямичком в гору и ушел.
Офицеру хотелось остаться одному, молча посидеть на солнцепеке ночью его трепала лихорадка, - выкурить сигару, помечтать.
- Прапорщики! Дайте ему леща хорошего по шее да потрясите за бороду, чтоб не шлялся тут, - хрипло сказал он не то всерьез, не то в шутку и жирным задом сел на камень.
- Господин поручик! - подобострастно взял под козырек плюгаш Зайцев, а рослый Чернышев больно сцапал за плечо было пошагавшего Игната. - Этот висельник-мужичишка свои газеты раздает здесь, большевистские. Мы выследили, господин поручик... Как прикажете?
- Что-о-о? - подбоченился офицер, и злобные глаза его уставились Игнату в рот. - Так ты, сволочь, агитатор? Так ты высмотрень? Да ты не улыбайся, черт!.. Смиррр-на-а!! Ты мужик?
Игнат еще шире разинул рот, поднял брови и попятился.
- Так точно, ваше благородие, наполовину я мужик. Только что, по правде молвить, красные меня действительно в депе повстречали: "Пойдем, говорят, - товарищ..." Ну, я и пошел, конешно. Взял ружьишко и пошел. Ведь я в железнодорожном депе слесарем. Только в слесарях недавно я служу. Недели с три, в депе-то...
- А-а-а... Значит, ты, мерзавец, не мужик, а рабочий?!.
- Да вы не сердчайте, господин барин. Ведь я тихий человек, тише меня нет. Я и пчелок люблю, и озеро Байкал люблю. Наше озеро-то, родное нам...
- Так ты рабочий?! - сжал кулаки поручик Чванов и вскочил; брови его сдвинулись, глаза пулями впились в недоуменное лицо Игната.
- Ну, да вроде как рабочий и вроде как мужик... Партизан я. А деревня наша недалечко отсюдово, семейство там, вся живность. Я и зверя промышлять могу...
- Оружие!.. Где у тебя, краснозадая собака, оружие?!
- При мне, конешно, оружия нет, - опять попробовал улыбнуться Игнат: ему все еще казалось, что "барин" только притворяется строгим, что "барин" просто для смеха запугать его надумал, а потом "барин" одобреет, потреплет Игната по плечу да, чего доброго, еще водкой угостит: "А ну, - скажет, дядя Игнат, завтра мы враги, а сегодня - так и сяк, пей до дёнышка!" Оружия у меня, барин, нет, а винтовка, это верно, есть, - проговорил Игнат повеселевшим голосом. - Она в кустышках у меня спрятана, а здесь я, конешно, безоружный, потому - сегодня вроде мир, вроде всеобщий отдых, ваше благородие!
- Сейчас же принеси сюда винтовку! Прапорщики, конвоируйте его.
Игнат помялся, что-то сказать хотел, вздохнул, надел шапчонку. И все трое быстрым шагом удалились.
Поручик спустился к озеру, чтоб искупаться, попробовал воду рукой, кожу обожгло холодом.
- Ого!.. Температурка! - буркнул он, сбросил грязноватую голландского полотна рубаху с чужой меткой и начал умываться. Вода прозрачна и чиста, как приполярный воздух: звенела, искрилась. Стал полоскать рот. Заныли зубы, а тот, что с дуплом, от ледяной воды вдруг замер и - сразу резкая боль.
- Федька! - схватился за щеку поручик. Из его палатки выскочил вислоухий рябой солдат и - рысью к офицеру. - Кофе готов? Живо бутылку коньяку сюда!
Поручик Чванов взял в рот коньяку, подержал на гнилом зубе, проглотил и крякнул. Нерв больного зуба потрепетал, обалдел и успокоился. Чванов выпил еще стаканчик, пободал широким лбом, сел на камень, стал чистить под ногтями. Вот поднял голову и вновь поразился обставшей его со всех сторон картиной. Над угрюмым Байкалом сиял июльский полдень. Паруса скользили по воде. Небесное светило опрокинуло в озеро всю свою мощь тепла и ослепительного блеска. "Дивное мо-о-ре", - опять было затянул офицер. Но в его мыслях внезапно всплыл, как черт из омута, его враг полумужик-полурабочий. Офицер сердито кашлянул и засопел. Природа вдруг потеряла над ним власть и все очарование: солнце погасло, Байкал исчез, голубизна небосвода скрылась. "Мерзавец, гадина!.. Тоже мужичок православный! Ах ты, гнида! Я, говорит, красный, а вы белые... Постой, я тебя, дурака бородатого, собственноручно нагаечкой попотчую!" Из кармана рейтуз сердитым движением он выхватил портсигар, и взор его опять споткнулся на странной надписи, неумело сделанной на серебряной крышке портсигара. Надпись эта в своих простых словах заключала жестокий смысл, вполне ясный для поручика.
Ему тут пришел на память недавний случай с ним, и по его затылку где-то у корней волос пробежал озноб. Да, да... Он вспомнил, как привели к нему на днях красного командира. После короткого допроса Чванов приказал расстрелять его. Военнопленный вел себя мужественно, к известию о смерти отнесся с философской иронией. Он закурил последнюю в жизни папиросу, а портсигар передал поручику Чванову, сказав: "Вот вам подарок. Прочтите надпись и до поры владейте им". Чванов помнит, как прочел на крышке портсигара: "С л е д у ю щ е м у п о о ч е р е д и", как внутренне обомлел от смысла трех этих слов и в замешательстве спросил: "Что это значит?!" Тогда красный командир, чуть улыбаясь уголками глаз, ответил: "Не так давно мы поймали вашего офицера. Я приказал вздернуть его. Он вынул, как и я сейчас, вот этот самый портсигар, закурил, передал его мне и точно так же, как и я вам, сказал: "Прочтите надпись". Я так же, как и вы, прочел: "Следующему по очереди". Вот и все... Надо надеяться, господин поручик, что очень скоро придет и ваша очередь. До свиданья!"
С момента той неприятной встречи прошло уже несколько дней, но всякий раз, вынимая проклятый подарок, поручик Чванов вновь и вновь испытывает томительное предчувствие, переходящее в животный страх. Вот и теперь... Нервно подрагивая, он кой-как закурил папиросу и решил швырнуть портсигар в Байкал. Но рука не поднялась: "Чепуха. Вернусь домой цел-невредим. Портсигар останется на всю мою жизнь забавным трофеем".
Ум говорил одно, а сердце не верило ему, оспаривало: "Умрешь, умрешь", - выстукивало сердце.
Да, действительно. Случай не особенно приятный. А тут еще - мерзавец мужичишка-партизан. "Ах ты, черт!.. Как надоела мне вся эта канитель!" Поручик Чванов приуныл, задумался. И, лишь только задумался, сразу же почувствовал, как в гнилом зубе осторожно затикал живчик, будто нащупывая самое больное место, и, нащупав, с размаху ткнул в это место острым шилом. Офицер привскочил, замычал, выступили слезы. Опять взял в рот коньяку, но адская боль пуще - казалось, что зуб разрывает череп, выворачивает глаз.
- Федька! Разыщи зубодера. Живо!
Денщик сверкнул пятками, а перед офицером, как куст из-под земли, Игнат и прапорщики. Офицер ненавистно взглянул на них, стиснул ладонями виски, мучительно сморщился. Из глаз его выкатывался свет. Чтоб утишить нестерпимую боль, он в беспамятстве затопал, заорал:
- Что стоите, как курицы? Р-р-расстрелять!!.
Прапорщики, вздрогнув, козырнули: "Слуша-ю-с", - а пухломордый Чернышев вдруг побледнел и, запинаясь, промямлил:
- Господин поручик, оружия у него не оказалось, он просто от нас сбежать хотел. А мы, господин поручик, в деле расстрела непрактичны...
- Что-о-о? Трусить?
- Не извольте беспокоиться! - с сознанием долга поправил неловкость товарища плюгаш Зайцев, но он тоже был взволнован, безусый рот его нервно кривился. - И позвольте доложить: красные, кажется, отступили, их у озера нет...
Офицер отмахнулся, как от пчелы, - ему не до красных, и, держась за щеку, быстро пошагал к палатке. Игнат в первый момент ничего не понял: страшное слово - "расстрелять" звучало еще за порогом его сознания. Но вот он взахлеб забормотал:
- Чо-чо-чо же это? Ваше благородие, как же это так? - Он сразу стал еще ниже ростом, лицо побелело, задергалось, он бросился за офицером. Ваше благородие, миленький!.. Ка-ка-как же так? За что же? Я ведь только... Я только прогуляться... Я... я... я... Озеро-то, день-то какой, благодать-то...
