Владимир Тендряков - На блаженном острове коммунизма
- Вам куда?
- Как - куда? - удивился я. - Сюда! - кивнул на ворота.
Объяснение не очень-то вразумительное, но на большее я был уже не способен. Однако...
- Пожалуйста! - Соломенная шляпа с готовностью нырнула под мост.
До ворот оставалось каких-нибудь пятнадцать шагов, когда я вдруг похолодел под своим жарким пиджаком.
- Послушай, а билет?..
Билет остался в машине у ветрового стекла.
Военные откозыряли, участливо выслушали меня, пожали офицерскими погонами:
- Не можем.
- Вы понимаете, что только идиот стал бы рваться сюда без билета. Он у меня есть - поверьте. А топать туда и обратно по такой жарище - сдохнем.
- Верим. Сочувствуем. Но не можем.
Я видел, что они верят мне, и сам прекрасно их понимал - впустить меня, пока я не махну перед ними кусочком лощеной бумаги, значит свершить самое тяжкое преступление, какое только для них возможно, значит признать ненужность и бессмысленность своего существования. И я стоял перед военными запаленно жалкий, потный, убитый, решал - не плюнуть ли мне на всю эту затею, не совершить ли рейд по солнцепеку, не развернуть ли своего неумытого носом к дому... Право же, военные были славные ребята - сочувствовали.
Вдруг один из славных ребят вгляделся в сторону, махнул рукой, властно крикнул:
- А ну сюда!
Подкатила странная машина, пожалуй, даже более странная, чем мой "Москвич" - дряхлая "Победа" и тоже давно не мытая, пропыленная. За ее рулем сидел уныло носатый человек наглядно иудейского вида.
- Возьмешь этих товарищей, довезешь до их машины, привезешь их обратно. Ясно?!
- У меня кардан...
- Тебе сказано: свозишь товарищей туда и обратно! Ясно?.. Садитесь, пожалуйста.
И мы, преисполненные благодарности, влезли в душную, пыльную, пахнущую чем-то кислым "Победу". Едва тронув с места, носатый начал брюзгливо жаловаться:
- У меня кардан разваливается... И на одной подвеске езжу... До гаража не доберусь...
Мы слушали, виновато молчали, но ехали мимо выстроившихся парадных машин, мимо возлежащих шоферов.
Билет упал с ветрового стекла вниз, и пока я его поднимал, "Победа" вместе с носатым водителем бесследно исчезла.
И снова мы, солнцем палимые, - мимо, мимо... Как хочется пить! Пригласительным билетом прикрываю накаленную макушку. Я уже никого не кляну, не ругаюсь, киплю в себе, боюсь взорваться.
Наконец-то заплетающиеся ноги доносят нас к мостику с перильцами - уже теперь близко!
Из-под мостика бодренько выскакивает человек в соломенной шляпе - Сивка-Бурка, вещая Каурка:
- Вы куда?
Меня прорвало:
- А ты чего - не видишь? Второй раз мимо проходим! Зачем тебе только деньги платят!
Плечи Сивки-Бурки опустились, руки упали, морщинистое лицо смятенно вытянулось под шляпой.
- А что вы обижаетесь? - Тонким тенорком с жалобной беззащитностью: Ведь я же на работе.
И нырнул под мост.
Я сегодня второй раз почувствовал угрызение совести: в самом деле, виноват ли он, если приходится зарабатывать хлеб такой странной службой - под мостом? А потом я здесь гость у высоких хозяев, значит, барин, мне легко его обложить по-барски...
Но особо рефлексировать некогда, мы уже приблизились к распахнутым воротам. Я взмахиваю волшебным билетом - сезам, откройся! - мне почтительно козыряют, и мы перешагиваем заповедную черту.
На нас сразу ложится благостная тень. И шум хвои над головой. И прохладный, смолистый, ласково обнимающий воздух. Иной мир.
Я хочу пить, я умираю от жажды...
Едва я мысленно произнес эти слова, как сразу же, словно по щучьему велению, увидел перед собой бегущий средь деревьев ручей, прямо в нем, утопая в струях ножками, - стол, под столом из воды торчат горлышки бутылок боржом, ессентуки, ситро, на выбор. За столом дородная, краснощекая, улыбчивая девица в жестко накрахмаленном кокошнике звенит тонкими фужерами, разливает воду, и пузыри мечутся за отпотевшим стеклом.
Я ринулся к столу, встал за спиной еще одного жаждущего, готовый с привычной воинственностью отшивать тех, кто полезет без очереди. Но сказочная боярышня уже тянет мне наполненный фужер, улыбается.
Вода холодная, впитавшая родниковую свежесть ручья.
- Ох, спасибо!.. Если можно - еще.
- Пожалуйста.
И новый запотевший фужер, и новая улыбка.
- Спасибо...
- Вам еще?
- Хва-атит.
Я лезу в карман за мелочью, на меня все смотрят с насмешливыми, но вовсе не обидными улыбками - то-то простота.
И я понял, куда я попал. Какие тут деньги! Здесь все бесплатно - смолистый воздух, охлаждающая вода, доброта румяной девицы в кокошнике и журчание ручья.
2
В глубоком детстве, еще до школы, мы услышали фразу: "Коммунизм на горизонте!"
Горизонт, как известно, - кажущаяся, но не существующая линия, которая неизменно удаляется при приближении. Мы шли к коммунизму, коммунизм удалялся от нас.
А что, собственно, это такое - коммунизм? Как он должен выглядеть?
Мы всегда скудно жили - плохо питались, некрасиво одевались, очереди в магазинах и коммунальные многосемейные, удушающе тесные квартиры были нормой нашего быта, а потому и вожделенный коммунизм нам представлялся не иначе как некий жирный кусок, которого с избытком хватает на всех - ешь не хочу!
Карл Маркс высмеивал такое потребительское понимание, называл его коммунизмом ложки. Он бросил миру формулу: "От каждого - по способностям, каждому - по потребности". Подозрительно благостна она и туманна. И нет никого, кто более толково бы объяснил коммунизм. Последователи ограничивались лишь заверениями о пришествии: "На горизонте!"
Нужно ли удивляться, что неискушенное большинство определяет для себя коммунизм по внешнему, но весьма зримому признаку: существуют деньги в обиходе - нет его, коммунизма, будут трижды проклятые деньги похерены - пришествие совершилось.
С меня не взяли денег за минеральную воду, не возьмут их и за торжественный обед, который несомненно ждет меня впереди. Кошелек в моем кармане сегодня - самая не нужная для меня вещь.
3
- Если вам хочется выкупаться, то пожалуйста...
Какой-то старожил коммунизма, прибывший сюда на полчаса раньше меня, успевший уже оглядеться и освоиться, произнес эту фразу.
Черт возьми! Предложения рождаются раньше, чем возникают желания. Я вдруг почувствовал, насколько липко мое тело, как разъедает кожу соль, какое бы наслаждение окунуться сейчас, но...
- Кто же знал, что на встречу с правительством следует захватывать с собой плавки.
- Э-э, не беспокойтесь, там дают плавки... с поклончиком. Вот по этой дорожке выйдете на берег озера, увидите в стороне две будочки - купальни, мужская и женская... И в лодочке ежели желаете покататься, тоже пожалуйста.
Внимание к личности столь велико, что ничего не остается как покориться - для собственного же блага и удовольствия.
Атлетически сложенные юноши, эдакие простецкие, на русский лад, Аполлоны и Меркурии, выкручивали и раздавали мокрые плавки. Впрочем, тут-таки произошла досадная неувязочка - плавок на всех желающих, однако, не хватило, мне достались трусы, только что кем-то использованные, но зато добросовестно выжатые.
Просторный пруд раздвинул сосновый лес, берега натуральные, с травкой, с осокой, не забраны в казенный камень. Правда, вокруг широкого пруда - асфальтированные дорожки, скамеечки и деревянные стойки, услужливо предлагающие бамбуковые удочки. И рыбаков на сей раз что-то не видно...
В прошлую встречу деятелей культуры и правительства на берегах водоемов через каждые десять - пятнадцать шагов застывшие рыбаки с удочками. Константин Георгиевич Паустовский, сам вдохновенный рыбак, рассказывал мне, как он по простоте душевной подсел к одному и без задней мысли полюбопытствовал:
- Как клюет?
Рыбак молчал и взирал на неподвижный поплавок с каменным лицом.
- А на что вы тут ловите? На мотыля или на червя?
Ни слова в ответ... И тут-то до Паустовского дошло: рыбака интересует не та рыбка, что плавает в воде, и, должно быть, ему дана строгая инструкция - в разговоры не вступать.
Сейчас берега свободны, инструктированных рыбаков нет, а гости не интересуются удочками.
У купальни оживление, и вокруг меня все знакомые лица, я словно попал в некий филиал Московского отделения Союза писателей. Алексей Сурков вытряхивает из штанины муравья и, морщась, жалуется:
- Ест поедом, сатана, словно озверевший критик.
- Наберитесь терпения - он правительственный, - осмеливаюсь посоветовать я.
Сурков смеется. Когда он не выполняет высокие секретарские обязанности, с ним можно шутить, и даже вольно.
Чуть в стороне, сосредоточенно посапывая, не спеша облачается искупавшийся Леонид Леонов. А в воде под берегом происходит встреча - Валентин Катаев, нагоняя волну, плывет на круглую, как плавающая луна, широко улыбающуюся физиономию Доризо и громко сетует:
- Стоило ехать за сто с лишним километров, чтоб узреть эту надоевшую на улице Воровского рожу!
