Василь Быков - Труба
Странное впечатление произвело на Валеру это исключение, сонные чувства его смешались. И смешались еще больше, когда он затем очутился на площади перед райкомом. Из пыльного переулка к райкому хлынула овечья отара (и откуда она взялась?), прижала его к штакетнику райкомовского палисада; на его глазах овцы стали превращаться в злобных разнопородных псов, готовых наброситься на него. Валера оглянулся, ища защиты у благорасположенных к нему райкомовцев, но те враз куда-то сгинули, и он остался один перед разъяренной псарней. Правда, беснование продолжалось недолго, собаки стали исчезать, будто растворяться в пространстве неширокой площади, остался один престарелый Бобик, несколько лет обитавший в колхозе при его клубе. Этот беззлобный ушастый пес с сожалением в слезливых глазах уставился на Валеру, будто вопрошая о чем-то. Может, просил есть? Скорее всего, именно так, как это он делал обычно возле клубного крыльца, когда по утрам дожидался хозяина. Но сейчас у Валеры не оказалось с собой ничего съестного, только тогда он вспомнил о сумке с хлебом и сушками и, озабоченный, сразу проснулся.
Сумку с гостинцами он нащупал под боком, но его смутили голоса - вроде недалекий мужской разговор. Валера не сразу понял, где он, а сообразив, удивился, озадаченный вопросом: сколько же он проспал? Голоса явственно доносились откуда-то поблизости, хотя разобрать, о чем шла речь, не удалось. Он подхватил сумку и живо подался по трубе в ту сторону, откуда ночью взобрался в нее. Хотя не представлял теперь, как далеко уполз от того места, помнил только, что уходил подальше от каких-то голосов в трубе. Все происходило по пьяни, конечно, и он не запомнил расстояния. Теперь пробрался довольно далеко, - иногда привставая, а больше на четвереньках, - но разрыва в трубе не находил. Голоса же снаружи стали глуше, временами пропадали вовсе, где-то слышались тарахтенье трактора, хлопки глушителя. Поразмыслив, он решил, что спутал направление. Следовало двигаться в обратную сторону. Подосадовав на свою несообразительность, полез обратно.
Все-таки дурное это дело - пьянка, уже совершенно по-трезвому думалось Валере. Протрезвев, начинаешь все понимать по-иному, чем под градусом. Не сказать, лучше или хуже, но иначе. Кажется, вчера недалеко ушел от конца трубы, а вот сегодня нужного стыка найти не мог. Совсем заплутал, пьяная морда, подумал о себе Валера. Похоже, проспал ночь, а может, и день. То, что снаружи светло и работают трубоукладчики, было точно. Только где же к ним выход?
В неловкой, обезьяньей позе, с помощью рук Валера одолел добрый отрезок трубы, а вчерашнего стыка все не было, и это стало его пугать не на шутку. Или он так далеко забрался ночью, или теперь снова пошел не туда? Не в тот конец. Но тогда что же получалось? Похоже, спятил мужик, крыша поехала...
Недолго повременив, отдохнув от обезьяньего способа передвижения, он снова прошел вперед и остановился. Здесь голосов совсем не слышно было, сколько он ни прислушивался, замерев в темноте. Может, они там поговорили и уехали, предположил он. Так куда же все-таки пробираться - взад или вперед? И где они здесь, эти взад-вперед? Впервые Валера ощутил страх от одиночества и покинутости. Всерьез не мог еще допустить и мысли, что, пока он спал, его заварили в трубе. Сколько же это надо было проспать? Хотя газовики работали быстро, а от него можно ждать всего. На сон он с молодых лет мастак, особенно после выпивки. На военных сборах когда-то проспал день и две ночи в кустах за лагерем. В роте его обыскались, посчитали за дезертира. А он просто дрыхнул. Также после выпивки, конечно.
Но если теперь он действительно долго спал, то его дела могут быть плохи. Даже так статься, что очень и очень плохи.
А может, он просто пошел не в ту сторону и еще не дошел до того стыка.
С еще большей прытью он подался по трубе обратно. Пригибаясь, бежал, карабкался, то и дело опираясь руками о покатые стены трубы, казалось, бесконечно долго, стараясь наверстать по-глупому упущенное время. Часы на его руке продолжали исправно идти, было слышно их тихонькое тиканье, но какое показывали они время в абсолютной темноте, не различить. Стыка все не было. Перестали доноситься и голоса. Почувствовав, что обессиливает, Валера упал боком на выгиб трубы и затих.
Может, надо было кричать?
И он стал кричать, во все горло тянуть бессвязное "А-а-а-а", которое, расходясь в оба конца трубы, слегка отдавалось дальним приглушенным эхом. Отзвука с поверхности, однако, не было никакого, и он смолк. Конечно, если траншею засыпали, никто его здесь не услышит. Никогда! Но что же получается тогда?..
Ерунда получается, завклубом Валерий Сорокин. Осиротеет твой клуб некогда передового колхоза-маяка "Путь к коммунизму", сиротами останутся хлопцы-двойняшки Коля и Дима. Может даже, для блезиру, погорюет
жена - суровая женщина Валентина Ивановна. Все-таки не совсем уж никудышный был он человек, непутевый ее Валера. По крайней мере ему хотелось так думать. Еще поразмыслив, Валера решил, что надо все-таки попробовать докричаться в другом конце трубы, именно там, где он впервые услышал голоса. Но где был тот, нужный ему конец, определить он уже не мог. Кажется окончательно теряя ориентировку в этом подземелье, Валера заметался, запаниковал. А паника, как известно, - прямой путь черту в зубы.
Нет, надо взять себя в руки и не думать о худшем. Выбираться, думать о чем-нибудь постороннем. О том, например, какой сволочью оказался их колхозный ветеран, фронтовик, партизан и так далее Кузьма Зудилович. Тот, который и в будни и в праздники ходит по селу увешанный медалями во всю грудь своего замызганного кителя. Дурак он, Валера, еще пригласил его на выпивон в честь концерта приезжих из Минска артистов-юмористов, которым при расчете вместо уплаченных трехсот рублей в ведомости значилось четыреста. Так всегда поступали с артистами, потому что, кроме концерта, надо было позаботиться об угощении с участием и кое-кого из начальства, парторга например. (Как же без парторга.) Тогда он пригласил еще и Зудиловича, который выступал с приветствием от имени ветеранов, участников ВОВ. Тот, конечно, охотно закусил-выпил, а назавтра (кто бы мог подумать) стукнул в райком, а может, и в КГБ тоже. Несколько дней спустя приехала комиссия, стала копать. Ну и накопала завклубом на кругленькую сумму. Тут и началось, будто эта сотня рублей последняя в колхозе. Вон на коровник вбухали шестьсот тысяч, а тот и ныне стоит заброшенный, как памятник колхозной системе, не охраняется государством. Местечковые потиху растаскивают его на дачи.
Нет, зря он тогда спустил этому Зудиловичу, побоялся наделать шума, поднять руку на коммуниста. Сам к тому времени уже коммунистом не был, партбилет у него отобрали на заседании бюро райкома. Лишившись партбилета, он долгое время чувствовал себя весьма неуютно, порой даже сиротливо, особенно когда прежние его дружки-товарищи, они же собутыльники, собирались в клубе на партийное собрание, а посторонних просили освободить помещение. Он и освобождал, частенько в единственном лице посторонний. Кто мог предвидеть тогда, что лет десять спустя большинство из этих людей побросают свои партбилеты за ненадобностью или запрячут подальше, на всякий случай. Он же был беззащитен перед ревизорами, парторг отвернулся от него, сделав вид, что не имеет никакого отношения к финансовым махинациям завклубом. С Валеры причитался громадный начет, и пришлось ему полгода без зарплаты сидеть. Хорошо Валентине платили в школе, и она кормила ребят. Валентина в любых условиях соблюдала кристальную честность коммунистки, получая за нее все, что можно было тогда получить: престижную должность, квартиру вне очереди, путевки в дома отдыха и даже в цековский санаторий в Ялте. Правильно сказано, однако, что за все надо платить, и Валентина старалась.
Когда молодой Валерий Сорокин работал в школе, его, как и всех учителей, называли по имени-отчеству - Валерием Павловичем. Став потом завклубом, он незаметно потерял отчество, превратясь просто в Валеру. Шли годы, подрастали дети, набиралась партийной дородности жена, а завклубом так и оставался Валерой. Для ровесников, для старших и даже для
молодых - нагловатых завсегдатаев дискотеки. Впрочем, Валера не обижался, он уже знал, что не в имени счастье. Для него в этой жизни счастьем было не влипнуть в историю. Так вот же влип!
Черт возьми, неужто в самом деле ему отсюда не выбраться? Просто анекдот какой-то. И все по пьянке. А по пьянке чего только не происходит. Валере это более чем знакомо. Но знакомо на примере других, а когда пришлось самому, оказался полным балбесом. Не мог сообразить, в какую сторону двигаться. Все время казалось, то в ту, то в другую. Самый элементарный выбор - одного из двух - и тот оказался ему не по силам. Это для одного, отдельно взятого человека, а чего ждать от общества с его запутанной зависимостью причин и следствий, учено подумал Валера. Да еще такого сумбурного общества, как наше. Тут, чтобы разобраться, требуются мозги гения. А где его взять? Здесь даже Бог - не помощник, - бессилен. Видно, уж такая мы самобытная нация. Что ни сделаем, все не впрок. Все по-другому и во вред. Себе и другим.
