Леонид Костомаров - Земля и Небо (Часть 1)
Жаворонков повернулся к конвоиру, решительно и твердо встретил его взгляд...
ЗЕМЛЯ - НЕБУ:
Когда перестанут топтать меня эти каторжники, Небо? Я устала от людского горя. Вот сейчас прольется кровь, опять зароют в меня наше с тобой совершенное творение, человек опять превратится в глину, из коей и создал его Бог...
НЕБО - ЗЕМЛЕ:
Увы... Матерь... это есть и будет... Но у этого беглеца небесная миссия Любви, он несет семя, которое даст новую жизнь. Укрой его, накорми и дай воды в долгом пути... Родится от него и взрастет воин Света, великий сеятель Добра...
ВОЛЯ-ЗОНА. ОРЛОВ
И ничего не произошло... Затаив дыхание, колонна украдкой глядела на этот смертельный номер. Я прошагал мимо сцены и с облегчением услышал, что конвоир заботливо посоветовал "артисту" держаться подальше от нас... Он был уверен, что говорит с местным жителем, случайно забредшим на поле. Заключенный Жаворонков прибавил шагу и вскоре вышел на трассу, где удачно поймал попутку и укатил в новую жизнь.
После поворота от можжевельника конвой произвел поверку. Понятное дело, одного недосчитались. Раздался сигнал, команда "Садись!". Мы сидели изнуряюще долго, у всех отекли ноги, кто-то сходил под себя; не то чтобы встать, но даже шевелиться было нельзя. Это расценивалось попыткой к побегу. Сидели около двух часов. Когда прозвучала команда "Встать!", многие попадали. Подняли мы их, потопали в Зону. Все, кроме одного. Беззубый дед задорно прошамкал:
- Улетел ж-жаворонок на травку...
ВОЛЯ. ЖАВОРОНКОВ
"...А как только переступлю порог ее дома, подхвачу Людмилу на руки, прижму к себе, чтоб аж косточки хрустнули, зацелую до смерти... залюблю желанную, закружу, закачаю на пуховых волнах ее горячей коечки..."
Жаворонков взглянул на красномордого шофера, что вез его, самодовольного, сытого, свободного. Зависть подступила: вот, едет, фраерок, вечером домой из гаража притопает - борщ, горчичка, стопарик. Баба...
Помотал даже головой, отгоняя одну и ту же навязчивую мысль: женщина. И зачем ее сотворил Бог на мою погибель! Из Зоны бежал ради нее, на смерть шел ради встречи, чтобы прикоснуться к ней, вдохнуть ее запах, почуять вкус губ и утонуть в глазах ее. А уж потом увидеть свою баржу, привольную Волгу и мальчишку того белобрысого...где он сейчас? Боже... Куда его занесло!
ЗОНА. ОРЛОВ
Смельчак Жаворонков отдыхал на воле всего месяц - к заморозкам на политинформации нам сообщили: взят, на квартире у первой жены. Искали у последней, а он был у той, первой. Не сопротивлялся, улыбался. Когда везли, беспечно распевал песни.
Замполит убеждал: истерика. Старые же зэки возразили, что это состояние лучше знают, говорили верное: душа у него была спокойна, греха на ней не было. Погулял...
А что побег, он и есть побег, какой же это грех? Здесь себя человек не контролирует, это естество его к свободе стремится, меркнет рассудок в этот миг. Он, рассудок, все осмыслит, а потом словно дверцу за собой запирает, перед побегом затаивается. Остаются порыв, страсть, безрассудство. Таков побег.
В Зоне еще долго судачили о дерзком волгаре, что-то завораживающее было в этом побеге. Простота и ловкость. Тут давно усвоили, что побег получается вернее всего там, где его меньше всего ожидают. С хитринкой такой. Идеи же с подкопами или, скажем, ломануться на машине сквозь забор многими здесь считаются изначально дурацкими, скудоумием. А вот раздобыть через жену офицера пропуск, подделаться под вольного и сквозануть на виду у всех через вахту, с папироской! - вот удел настоящего вора, вот это и поддержка отрицаловки на весь срок. Можно Зону на уши своей дерзостью поставить. Можно... без крови. Так рождается быль.
НЕБО. ВОРОН
...Кар-р... Здравствуй!.. Наберись смирения и обозри свой путь... В народе ходит мудрая поговорка: "От сумы и от тюрьмы - не зарекайся"... И от войны тоже, всякое может статься в наше время пришествия... Оглянись кругом, трезво ужаснись бесовскому, неусыпному, бельмастому оку, оно сторожит каждый твой шаг и слово, оно давно уже тобой правит... Опутало колючей проволокой зла, морит голодом и развращает детей, а потом бросает младых сыновей сюда, в Зону, а дочерей на панель...
Вспомни недавнее прошлое и придешь к выводу, что история любит повторяться... И от встречи со мной ты не застрахован никем и ничем... Но не бойся меня и отринь миф о моей кровожадности. Я не серая помойная ворона, а черный ворон! Я спас от голодной смерти Илью Пророка, таская ему в клюве пищу... Я помню распятие Христа и рев погрязшей в грехах толпы: "Распни его!"
Не верь, что я живу триста лет, - я живу всегда.
Я мудрость, я прошлое и будущее твое... Я вещий ангел, и не страшись меня... Я послан Небом к этим отверженным и падшим людям, чтобы зажечь в их душах искры любви и добра. Потому и обращаюсь к тебе: познай судьбу этих людей, ибо они загадочны... Есть среди них отвратительная мразь, но есть и сильные духом, попавшие в мясорубку случайно, по злой воле судьбы. Они не вписались в лживую систему, они не могли врать и лизать пятки сволочам, за что посажены и несут тяжкий крест...
Я помню Голгофу и казнь Христа... Он был слишком чистым для мерзкого мира, Он был послан Отцом вразумить людей и горько за это поплатился... И нет в мире людей безгрешных, кроме Господа... Не минует чаша сия и тебя...
А теперь пора взглянуть с высокого Древа Жизни, с нашего родового Дуба, что же там творится после побега...
Люди внизу не нашли ничего более умного, чем начать вырубать под корень можжевельник: он якобы стал причиной конвоирского недогляда. Те, кто жил за пределами Зоны, с тупым упорством, столь свойственным вашей породе людей, крошили три дня невинные кусты, после чего взялись еще и срывать холм.
Ничего интересного...
Наблюдать глупое занятие тошно, в Зоне дела поважнее - меня ждет там Батя, мой человечий друг, одно из самых светлых пятен внизу. Пролетая над этим местом, я вскоре обнаружил, что планы по изменению ландшафта в очередной раз удались: огромный холм совершенно исчез. Неужто причиной этому землеустройству был лишь тот веселый человек, что тогда ушел в белом, как птица, плаще от черных галок-людей?
Я сижу на своем любимом пристанище, огромном Дубе. Это Древо тоже вечное и мудрое, и мы с ним печально смотрим на разор людской, на разброд их душ, жалеем и стенаем их мирской удел...
ЗЕМЛЯ. ДРЕВО
Я помню крещение Руси и тебя с той поры, Ворон... В моем теле заросли наконечники татарских стрел, пули бердышей и раны других времен... Почему-то людям очень нравится стрелять в свое Древо... убивать Добро... Меня силились и поджечь, и срубить, но слишком живительные соки во мне и крепки корни... Посмотрим еще на свет лет пятьсот, еслилюди совсем не сожгут этот Божий мир... Мимо меня прошли тысячи и тысячи каторжников, много невольников на своей просторной земле... Плодов ее хватит всем, только не ленись вспахать и бросить зерно... Но они норовят украсть, убить, унизить и обмануть другдруга. Что же в их душах, Ворон?
НЕБО. ВОРОН
Тьма.
ЗОНА. ОРЛОВ
Зона расположена у подножия обезлесевшей сопки и с птичьего полета, наверное, напоминала маленький игрушечный городок: коробочки-бараки, опоясанные спичками-столбами с паутиной колючей проволоки и сеток-ограждений (спиралей Бруно). С земли же спираль впрямь была похожа на паутину, в которой не то что человек - воробышек залетный увязнет.
С тыльной стороны сопки - две небольшие заводские литейные трубы горячих и душных цехов, отнимающих здоровье. Высокая труба - котельная, где работа погрязней, зато там можно и передохнуть, и в картишки перекинуться в теплоте и покое.
Завод был небольшой, но нужный великой стране победившего социализма: отливал в тигельных печах чугунные и алюминиевые детали, швейный цех гнал рукавицы с пальцем для автомата -- вероятно, для охранников таких же Зон где-нибудь в Перми или Магадане. Нужное и своевременное производство: количество Зон и их обитателей, идущих вместе со всем народом к коммунизму, не уменьшалось.
Была в Зоне школа рабочей молодежи, что учила зэков грамоте и политэкономии, и профтехучилище, готовившее из воров и насильников электриков и крановщиков.
За холмом раскинулся железобетонный комбинат, в него из Зоны вела трасса-коридор - по нему ежедневно проделывали свой скорбный путь на работу и обратно подневольные. Комбинат был небольшой, но от него зависело все строительство большого северного города, что гнал план, сдавал квартиры, строил детские сады, ясли и пивные бары -- в общем, создавал всю ту инфраструктуру, без которой и вышедшему на волю щипачу, и домушнику тоже не прожить. Таким образом, сидящий здесь уголовный элемент создавал по мере возможностей свой рынок труда.
Как срослись давно в нашей жизни вор и работяга - вместе пили и хоронили корешей, женили детей и отбивали друг у друга жен, так и стало достаточно условным разделение города с поселком-Зоной. Город был недалеко, километрах в десяти, и называли его "новый", а поселок, сросшийся с ним, звали "старым городом".
