Федор Решетников - Макся
— Нету, — Максе есть хотелось, и он смотрел на корку, которую глодал Косой. Косой кончил есть, закурил папироску, свернутую в виде воронки с корешками.
— Что стоишь? — сказал он Максе.
— Да меня послали.
— Кто?
— Смотритель…
Косой встал, подошел к Максе, схватил его за шею и вытолкал из курьи, сказав: «Я тебе дам — смотритель! ишь, смотрителя нашел!» — Макся замерз на дворе и заплакал.
По двору шел монах и, увидев плачущего Максю, сжалился над ним. Узнавши, в чем дело, он отворил дверь в курью и сказал Косому: «Что ты, бестия, гонишь парня!»
Косой проворчал что-то. Монах ушел, а Макся остался в курье.
Косой завалился на лавку и смотрел на Максю, который стоял у дверей. Сесть Макся боялся. Однако сел к столу. «Куда!» — вскричал Косой. Макся встал. Так он простоял с четверть часа.
— Принеси воды, — сказал Косой Максе. Макся сходил за водой.
— Водку пьешь?
— Пью.
— Пью! а нет, чтобы принести полштофик!
— Денег нету, Василий Петрович.
— Я тебе дам — денег нету!..
Косой пошел будить Крюкова, но тот не вставал, а только мычал.
— Ну, и дрыхни, черт с тобой! — сказал Косой и лег на свое место, укутавшись в свой подрясник, простеганный ватой.
— А ты, смотри, разбуди меня в звонок, — сказал он Максе.
— Ладно.
— Умеешь звонить?
— Нет.
— Ну, брат, это штуки! — и Косой повернулся на другой бок, зевнув на всю курью.
— Трудно разве?
— На-тко!
— Я скоро пойму.
— Ну! — проговорил Косой с достоинством.
Макся подумал: «Что он находит трудного? — Врет собака, денег ему надо», — решил Макся и стал думать об Косом. Он не залюбил Косого, ему страшно показалось быть в обществе звонарей. «Житья мне от них не будет, убегу», — думал он. Ему даже захотелось наняться в солдаты… И как было горько Максе в это время!
Косой захрапел. Макся прилег на полу у печки, положив под голову чурбан, заменявший собою стул. Ему захотелось спать, и он, почувствовав в первый раз после бурсы свободу, заснул, — и заснул так, как никогда не спал. Его разбудил Крюков, спавший на нарах у печки.
— Эй! жеребец! — толкал Максю Крюков. Макся открыл глаза.
— Ты зачем здесь, кутейна балалайка?
Макся рассказал. Крюков обругал Максю и стал просить с него водки, в виде поздравки. Когда Макся сказал, что нет денег, Крюков стал гнать его из курьи, но не выгнал совсем потому, что Макся плакал и дрожал.
— Зубрил бы ты там азы-то или бы в солдаты нанялся. Я те утру нос-то!..
Крюков стал ворчать, что ему курить нечего.
— Всякую чучу шлют к нам… голь анафемская! Пошел! тебе говорят…
Макся плачет.
— Постой ты у меня! — Крюков стал насвистывать что-то.
Подали повестку к вечерне.
— Ступай! — сказал он Максе.
— Не умею.
— Ступай, тебе говорят!
— Ей-богу, не умею.
Крюков, надевши шапку, пошел в худеньком тулупишке на двор, вытолкал Максю из комнаты и запер двери на замок. Макся хотел идти на колокольню, но Крюков не пустил его. Макся замерз, стоявши на холоде, и заплакал. Пошел было он к певчим, но те прогнали его. Он отправился в собор и по окончании вечерни сказал дьякону, что его не пускают к себе звонари. Дьякон привел его к звонарям, сделал им нагоняй. По этому нагоняю звонари поверили, что Макся назначен им в помощники.
Вечер звонари провели скучно; все больше толковали об своем учении, учителях и кто они такие.
Косому двадцать восьмой год, а Крюкову девятнадцатый год. Косой был дьячком в каком-то городе и за буйство и пьянство был представлен на расправу в губернский город, и здесь его назначили в звонари. Крюков попал в звонари из философии. Теперь они были снисходительнее к Максе, но когда он рассказал про свою жизнь, они сказали: дурак отец твой… Потом они стали давать ему разные советы, как жить.
— Послушай, Максимов: если ты будешь с нами заодно, мы научим тебя всему, — говорил Крюков.
— Куда ему!
— Я буду слушаться.
— Ну, то-то! Если будешь якшаться с дьяконами, мы тебе шею будем мылить.
— Узнаешь тогда нас! А что получишь от кого-нибудь, пополам дели.
— Ладно.
Приятели отправились к певчим, оставив Максю домашничать. Макся лег на место Крюкова и стал обдумывать свое положение. Здесь хотя и скверно, но все же свободнее, чем в бурсе. «Они, кажется, ничего; сначала только, а теперь лучше…» — думал он про своих товарищей. Косой и Крюков пришли пьяные и привели с собой какого-то пьяного дьячка.
— Эй, Макся! к черту! — кричал Крюков на Максю и стащил его с нар.
— Ишь, какой барин! Твое место вон где! — сказал он Максе, указывая к дверям.
— Как же я там буду спать?
— Спи на лавке, черт те съест, а на чужое место не смей лазить.
— Холодно.
Максю обругали, как только могли. Потом Косой достал с полки гармонийку и стал наигрывать, а прочие принялись петь и плясать. Макся страшно боялся безобразия его товарищей; что-де сам сюда заглянет, — беда; или кто из начальствующих завернет, и ему достанется.
— Господа, а если ключарь придет… — сказал он товарищам. Те обругали его, обругали и ключаря. Приезжий дьячок свалился на пол. Крюков столкал его к печке. Потом товарищи легли на нары к печке.
— Эй ты, чертова кукла! что сидишь? — сказал Косой Максе.
— Да мне холодно.
Максю обругали и велели ему спать у дверей и утром разбудить их к заутрени. Погасили ночник. Стало тихо; Макся улегся, но ему было больно холодно. Макся лежал полчаса, проклиная свою должность и завидуя звонарям. Вдруг он услыхал разговор товарищей.
— А много денег-то? — говорил Крюков.
— Рублей десять, — отвечал Косой,
— Вот так праздник!
— Он спит?
— Слышишь, храпит.
Потом Макся услыхал, что кто-то встал. Достали огонь. К.сой с ночником подошел к спящему дьячку* Крюков подошел к Максе. Макся зажмурил глаза и захрапел.
— Этот спит! — сказал Крюков.
— Ври больше. Знаем мы, как спят-то!.. Плюнь ему в рожу — сейчас соскочит.
Крюков ткнул Максю в бок ногой, Макся открыл глаза.
— Слышь ты, черт: коли будешь жаловаться — берегись…
— Я не буду, — сказал Макся.
— То-то. Видишь это! — Крюков показал Максе кулак.
Между тем Косой вытащил из кармана подрясника дьячка сопливый платок. Косой и Крюков сели к столу. В платке завернут был кошелек: в кошельке было копеек сорок медными деньгами да с полтора рубля серебром; потом они развернули бумажку, там еще бумажка, и в ней было три пакета с надписями: «секретарю», «столоначальнику», «на канцелярию». — В пакете секретарю было вложено пять рублей, столоначальнику — три и на канцелярию два рубля. Больше денег не оказалось.
— Ты погляди, еще нет ли? — сказал Крюков Косому.
— Поди-ко ты.
— Эй, Макся, ступай пошарь у него; что найдешь, все твое, — сказал Максе Косой.
— Эка! за какое рыло?
— Не хошь ли ты…
— А что разе тебе одному пользоваться? Подай деньги сюда! — кричит Крюков.
— Не хошь ли ты — знаешь чего?
— Что?
— А то, что тебе не за что.
Крюков вцепился в Косого. Крюков осилил Косого.
— Уж отпетой, так отпетой и есть, — сказал Косой.
— Подай деньги!
— На, будь ты проклят! — и Косой бросил один пакет,
— Давай все.
Началась опять драка. Макся вступился.
— Братцы, я пожалуюсь. — Максю избили за это. Однако мир скоро водворился в курье. Крюков и Косой дали Максе рублевую бумажку, кошелек с медными деньгами и с двумя семигривенниками положили с платком обратно в карман дьячковского подрясника, а остальные деньги разделили между собой поровну. Максе заказали молчать. Макся долго не спал, не спал и Крюков. Макся видел, как он вытащил из кармана подрясника Косого медные деньги и бумажку.
III
Утром Максю разбудили, как только подали звонок. Косой повел его на колокольню и заставил звонить. С трепетом принялся Макся за свое дело. Косой ругается, что он не так стоит и не так за язык берется. Дул ветер; Макся страшно озяб; его трясет.
— Ой, не могу! — говорит Макся; на глазах у него слезы.
— Что, брат! — хохочет Косой. — Что дрыгана-то сказывать?
— Беда!
— Ну, звони во вся, скачи, согреешься.
Макся не умел взяться за веревки, протянутые к колоколам, да у него и пальцы рук начали белеть. Косой показал Максе, за какие веревки нужно браться и в будни и в праздник, и лихо отзвонил три раза во вся, прискакивая и что-то напевая.
— Мне, брат, не холодно! — хвалился он и принимался наскакивать.
Около ранней обедни Косой отправился с руганью к ключарю, а Крюков к эконому, и оба показали Максе, как ему нужно отзвонить обедню. Макся с трудом справил свою службу.
Первый и второй день прошли скучно для Макси. Товарищи его попрежнему приходили домой пьяные, хвалясь тем, что они сбарабали-таки сегодня по двадцати, по тридцати копеек серебром. Приходили к ним и дьячки приезжие покурить. А приходили они потому, чтобы погреться, так как им долго приходилось мерзнуть около консисторской прихожей. Тут рассказывались разные дела, закулисные тайны и всякие сплетни и все то, что делается, во всей губернии. Звонари не переставали вытаскивать из чужих карманов деньги, обворовывали друг друга и дрались не на милость божью.
