Николай Телешов - Тень счастья
К вечеру того же дня он получил по почте новое письмо.
"Я видела вас вчера у Гоголя и была рада и благодарна вам, что пришли. Но вы были не одни. Вы разговаривали с кем-то в очках, и я подойти не решилась. Шлю вам мой сердечный привет. Если захотите меня видеть, приходите опять туда же в эту пятницу, но только в три часа.
Ровно в три".
После минутной радости от этого письма Рыбаковым овладело уныние: в пятницу в три часа он не может никуда уйти, так как в конторе назначена ревизионной комиссией поверка книг и как раз именно он и Синюхин должны в это самое время давать объяснения. Пренебречь этой обязанностью было совершенно невозможно. Предупредить свою незнакомку было также нельзя. Оставалось единственное: покориться и не ходить.
С тяжелым чувством Рыбаков решился на это и не пошел.
II
Проходили дни за днями. Рыбаков все еще надеялся получить от своей незнакомки новое письмо, но писем не было, и это огорчало его. Он так привык к мысли повстречаться с человеком, который казался ему близким и прекрасным, что потерять его, не найдя, было более чем печально.
Часто во время работы, подводя длинные цифровые итоги, щелкая косточками на счетах, Рыбаков думал о незнакомке и о том, как бы восстановить несостоявшуюся встречу, но все пути к этому были отрезаны, и он мало-помалу начинал успокаиваться.
Однажды, придя утром, Рыбаков нашел у себя на конторке письмо с знакомым почерком и так обрадовался, что лицо его вспыхнуло и заблестели глаза. Это не ускользнуло от внимания Синюхина. Он уставился на Рыбакова своими холодными насмешливыми глазами и проговорил, глядя поверх очков:
- Весточка с родины, надо полагать?
- Нет, - холодно ответил Рыбаков, - счет от портного.
Письмо было длинное, на четырех страницах. Читать его под взглядом Синюхина он не мог. Он волновался, но сдерживал себя и, не читая, сунул в карман. Было трудно высидеть минут двадцать, притворяясь равнодушным, и подсчитывать цифры, однако он высидел, скрывая волнение, и ушел только тогда, когда его вызвали к телефону. Там, в коридоре, оставшись один, он схватил заветную бумажку и, почти задыхаясь от радости, начал читать.
Незнакомка писала, что ждала его в назначенное время и, когда стало ясно, что он не придет, она опечалилась и решила навсегда оставить его в покое. Но вот прошло более недели, и она чувствует, что не может остановиться на этом решении, не попытавшись узнать, как он сам к этому относится. Теперь в его руках это решение. Она просит его написать ей совершенно просто и откровенно, почему он не пришел, не считает ли он ее легкомысленной или дурной и желает ли лолучить от нее ответ. Всякому его решению она вперед покоряется, и если не получит ответа, то больше уже никогда ничем не потревожит его... Адреса своего она дать не может, а просит написать в почтамт - предъявителю кредитного билета в один рубль за номером 641.
Много раз Рыбаков начинал писать свой ответ, но рвал все это и опять писал. Выходило совершенно не то, что хотелось сказать. То очень сухо, то очень торжественно. Наконец, он решил, что напишет без всяких обдумываний - попросту, напишет лишь то, что подскажет сердце. И оч написал:
"Как я рад был Вашему письму. Как хорошо Вы сделали, что написали. Мне необходимо Вас увидеть. Вы вряд ли можете себе представить, как жду я этого свидания, с каким волнением и с какой радостью. Вы до сих пор не назвали даже Вашего имени. Я не знаю еще, как Вас зовут, но Вы мне уже не чужая. Я сам не понимаю, почему это так; может быть, потому, что я слишком одинок и Вы единственный человек, которому я рад поверить, и чувствую, что встречу такой же отклик. Кто бы Вы ни были, я вперед благословляю тот день, когда мы встретимся.
Это будет счастливый мой день. А я не избалован счастьем... Поймите же, как жду я этой встречи. Умоляю Вас, не откладывайте нашу встречу. Через два дня, в эту пятницу, у Гоголя, ровно в 6 вечера".
За эти два дня Рыбаков так много передумал и перечувствовал, точно прожил несколько лет. Не было минуты, чтобы он яе думал о таинственной незнакомке. Он перебирал в памяти все женские имена, гадая, какое из них носит его незнакомка. Что она молода и прекрасна, в этом уже не было никакого сомнения. Вся душа его открывалась навстречу ей, все его мысли неудержимо летели к Невидимке, как он стал называть ее за неимением настоящего имени. Насилу дожил он в нетерпении своем до пятницы. Он считал уже, что только часы - три, два, один час - отделяют его от встречи. Как вдруг швейцар подал ему письмо, присланное в контору с нарочным.
"Дорогой друг мой, - прочитал он в записке, и лицо его омрачилось. Только сию минуту я получила ваше письмо.
Спешу предупредить, чтобы вы опять не ждали меня напрасно, что я сегодня ни в коем случае не могу быть. Я напишу вам на днях, когда я свободна. Ваше письмо достазпло мне искреннюю радость; я вижу теперь, что мы скоро будем близкими друзьями, да мы и сейчас уже друзья, не правда ли?.. Про себя могу сказать вам пока только, что зовут меня Анной, что мне 21 год и что, если вы возле меня почувствуете себя хоть на минуту счастливым, я буду этим счастлива всю жизнь. Пишите мне чаще, каждый день (почтамт, предъявителю и т. д.), пишите, пока мы, наконец, не встретимся. Знайте, что в день, когда вы мне не напишете, я буду очень грустить. Ваша Анна", И мысли и чувства Рыбакова совершенно запутались.
Досада на кого-то, и печаль, и в то же время буйная радость овладевали душою Виктора Васильевича. Возле него, несомненно, стояло его счастье, улыбалось ему, сияло, а он был точно слепой и не мог увидеть ни сияния, ни улыбки, ни лица счастья. Но не сон ли все это?.. Нет, не сон. Каждый почти день получал он либо письмо, либо коротенькую записку с ответами на свои письма, на свои вопросы, переходившие мало-помалу незаметно для него самого в мольбы о свидании. Но что-то роковое стояло поперек пути и не давало встречи. Оба они посылали друг другу сначала загадочные, потом нежные, потом пламенные слова, оба, точно потерявши рассудок, говорили о любви, о восторгах, о страданиях, мечтали о весне и о солнце, о зеленой роще, о счастье среди природы и без людей.
Рыбаков уже знал, что по утрам, прежде чем проснуться, он повторяет бессчетно имя своей Невидимки, а потом уже, с именем ее на устах и в сердце, открывает глаза.
И когда засыпает, то последнее, что исчезает из сознания и из памяти, это имя ее...
Он не знал и не отдавал себе отчета, как могло все это случиться. Но было ясно, что он любит и любим...
Кем любим?.. Кого он любит?..
Мучительно жгло все это его мозг. Но воображаемая Невидимка стояла перед ним как живая... Вблизи себя он чувствовал ее лицо, глаза, волосы, улыбку, он слышал ее голос, смех, ее дыхание. Она вся была в нем, точно была частью его души, частью его самого.
Напрасно молил он ее о свидании. Она отвечала почти одно и тоже;
"Милый, я не могу сейчас..." Или: "Пойми, что я не могу пока..." Или так: "Милый мой, дорогой мой... прости, что мучу тебя... и себя мучу. Не могу пока... Не обижай подозрением свою Невидимку: ей и самой не легко..." Или:
"Скоро, скоро теперь я увижу тебя, мой милый. Скоро буду обнимать и целовать тебя, дорогой...", "Подожди немного. Не спрашивай. Все скажу. Все узнаешь. Потерпи. Не мучь ни себя, ни меня..."
Рыбаков терялся в догадках. "Не с ума ли я сошел?" - думал он иногда. Но получаемые письма были действительностью, а написанные там слова дышали такой любовью, такой нежностью, что перед ним возникал пленительный образ, и воображаемая Невидимка становилась живой, родной и любимой, без которой не мыслилась дальнейшая жизнь. И Рыбаков примирялся с таинственной невозможностью встречи и жадно ожидал дня, когда кончатся эти злые чары, спадут эти цепи и откроется лицо счастья. И час этот близок - твердо верил он и ждал его с благоговением. Он весь был переполнен ожиданием счастья.
Но счастье, как гость дорогой и желанный, приходит редко и ненадолго. Он не забывал этого. Пусть ненадолго; хоть на минуту, но пусть придет! мечтал он о близком будущем, в которое верил, а перед глазами, перед душою возникал тот же пленительный образ, что был с ним теперь почти неразлучен. Все мысли бросались навстречу этому образу, восторгом переполнялось сердце, и в душе его и вокруг него все точно пело и восклицало:
"Анна!.. Анна!.."
Случилось, что служащие конторы устраивали опять небольшой концерт и на этот раз позвали Рыбакова уже как испытанного музыканта аккомпанировать тому же певцу, с которым он выступал впервые случайно, Рыбаков согласился.
За два дня до концерта он был у певца, и они прорепетировали несколько романсов.
- А это вы знаете? - спросил певец, раскрывая перед Рыбаковым ноты. - Я на эту вещь очень надеюсь: Шуберта "Смерть и молодая девушка". Давайте попробуем.
Рыбаков начал. С первых же слов певца он почувствовал, что душой его овладевает тревога. Ему почему-то представилось, что молодая девушка, отгоняющая от себя смерть, и есть не кто иная, как его Невидимка.
