Николай Телешов - Тень счастья
Обзор книги Николай Телешов - Тень счастья
Телешов Николай Дмитриевич
Тень счастья
Николай Дмитриевич Телешов
ТЕНЬ СЧАСТЬЯ
I
Молодой человек лет двадцати двух, бледнолицый и скромный, Виктор Васильевич Рыбаков, сидел на высоком табурете за желтой длинноногой конторкой и писал в разграфленной книге цифры, складывая и помножая числа на счетах. Работа требовала внимания и точности, а между тем мысли Рыбакова отвлекались в сторону и было трудно считать не сбиваясь. Он только что получил странную неожиданную записку. Несмотря на то, что записка была неведомо от кого, она беспокоила и дразнила его воображение, мешая думать.
В свободное от занятий время Рыбаков любил играть на рояле и вообще любил музыку, много читал о ней, интересовался теорией и даже пробовал сам писать ноты, но исключительно для себя, никому их не показывая; это доставляло ему большое удовольствие; он забывался, выходил из своего одиночества и чувствовал себя почти счастливым. Никогда он не предполагал, что будет играть публично. Однако это случилось. Два дня тому назад его почти насильно вытащили на эстраду аккомпанировать знакомому певцу в маленьком концерте в пользу соседнего приюта, чтобы заменить обманувшего пианиста; без этого срывался весь концерт. От смущения и робости он чуть не умер при выходе перед публикой, которой и было-то всего человек сто. В числе слушателей были многие из его конторских сослуживцев, и это смущало его всего более. Певец имел успех, а аккомпаниатора едва ли кто, кроме знакомых, даже заметил. Он и сам не обольщался ничем: отработал, выручил из беды устроителей и незаметно ушел - точно ничего и не было. Однако случилось нечто невероятное. Он получил на другой день записку, которую читал и перечитывал, старался забыть и разорвать, но не рва т и не забывал, а вынимал из кармана и вновь и вновь перечитывал.
"Я внимательно следила за вами весь вечер. Почему вы были так печальны? Мне кажется, что вы очень талантливы и очень одиноки. Как мне хотелось бы доставить вам хоть минуту радости. Если б я могла это сделать! Где я могу увидеть вас и когда?.. Если можете, приходите во вторник ровно в шесть вечера к памятнику Гоголя... Я вас увижу и сама подойду к вам. Не думайте дурно обо мне...
Мне хочется сказать вам только несколоко слов. Если не придете, то все-таки не думайте обо мне дурно. Впрочем, таланты не бывают жестоки, и вы меня не осудите, я уверена. До свидания. Ровно в шесть".
Подписи не было никакой. Подумать было не на кого.
Воображение рисовало то одно, то другое лицо, и все это было - не то. Казалось, что это пишет молоденькая ученица в коричневом платье... Но нет! Об одиночестве и о том, что таланты не бывают жестоки, не может писать неопытная девочка. Это, должно быть, старая дева, от скуки бросающаяся на первого встречного... "Мне хотелось бы доставить вам хоть минуту радости..." Нет, это не старая дева!.. Доставить радость?.. Кто может так легко и так уверенно сказать это о себе?.. И воображение начинало рисовать молодую красавицу, способную действительно доставить радость своим взглядом, пожатием руки, ласковым словом, дружбой... доверием...
Стучали быстро косточки на счетах, мелькали перед глазами колонны цифр, а в душе возникал и выяснялся образ, слагались самые нежные и прекрасные грезы, чистые, одухотворенные, и все они сливались в одно понятие, в одно пленительное слово: "Женщина!"
Чем больше думал Рыбаков о своей незнакомке, чем ближе подходил день и час, когда он ее увидит, тем милее становилась дчя него жизнь. Ничего еще не случилось; кто "она", какая она - неизвестно, но в ожидание встречи проникла уже радость, и весь мир, казалось, наполнялся для него красотой и светом, как при восходе солнца... И Рыбакову, находившемуся в таком настроении, особенно неприятно было весь день глядеть на своего визави, Синюхина, сидевшего за такой же конторкой, лицом к нему, писавшего такие же цифры, стучавшего так же на счетах. Это был человек лет пятидесяти, с лысой головой, с холодными насмешливыми глазами, с коротко подстриженной седеющей бородой и подстриженными усами - точно давно не бритый. Он говорил всегда мягким и ласковым голосом, всегда с улыбкой, но не было для него ничего святого в жизни и не было человека, над которым бы он явно или тайно не насмехался. Рыбакову всегда был неприятен этот старик, а теперь особенно противно было встречать или чувствовать на себе его пристальный насмешливый взгляд, идущий куда-то дальше, чем может быть позволено, словно он нащупывает всегда этим взглядом чужую тайну и начинает рыться в чужой душе.
Но никогда Синюхин не был так ненавистен Рыбакову, как именно в этот полный ожидания и радости вторник.
Мартовское солнце каждый день на несколько минут все более задерживалось на небе; дни становились длиннее, и в воздухе чувствовалось приближение весны. Окончив в пять часов занятия в конторе, Рыбакоз вышел на улицу.
Времени до шести было слишком много, и он пошел потихоньку по направлению к бульвару, где была назначена встреча, избегая людных улиц, пробираясь тихими переулками. Ему хотелось обдумать, о чем он будет говорить с незнакомкой, но мысли были несвязны; билось только сердце сильнее, чем всегда, и в голову лезло что-то совсем постороннее, ненужное и пустое. Он волновался; ожидание было страшно, но сладко. Так, не замечая ни пути, ни времени, он пришел к памятнику слишком рано. Поглядел на грязный, перемешанный с песком, подтаявший снег, на светлое небо и пошел дальше по бульвару; потом опять вернулся; но было все-таки рано. Тогда он сел на скамью и начал читать, взглядывая то и дело на часы и не понимал того, что читает.
На скамьях сидели какие-то мальчишки, няня с детьми, курьер с портфелем, несколько женщин и стариков - всё люди не из тех, которые могли быть ему сейчас интересны.
Когда оставалось только десять минут до условленного часа, Рыбаков опустил газету на колени и стал следить за всеми, кто проходил.
Проходившие мимо были так непохожи на ту, которая должна сейчас появиться. Но вот - прошла какая-то женщина, молодая, с строго красивым лицом, с ясными глазами .. Не она ли?.. Но та прошла и не вернулась... Рыбаков взволнованно глядел ей вслед и совершенно не заметил, как рядом с ним кто-то сел на скамью и развернул газету.
- Вот неожиданность! - раздался знакомый голос. - Здравствуйте, Виктор Васильевич.
И Рыбаков, к ужасу своему, увидел возле себя улыбающееся лицо Синюхина и его жесткие глаза, окруженные золотом очков.
Ему вдруг стало неловко и обидно. Он разозлился и сам ответил вперед, не дожидаясь вопроса:
- Сказал, что в пять будет готово, а теперь, оказывается, только к шести приготовит. Вот и сижу, дожидаюсь.
- Про что это вы говорите, я не пойму.
- Да портной обманул. Сказал, в пять... А вы тоже по делу сюда?
- Я здешний. Я живу здесь: вон мои два окошка! - указал он куда-то рукою - Каждый вечер прихожу сюда перед обедом газеты читать. Посижу полчаса, да и домой.
Он вынул часы; было начало седьмого. Рыбаков вспыхнул и торопливо достал свои часы; у него показывало шесть.
"Ровно в шесть..." Таким точным указанием заканчивалось письмо. Именно сейчас наступило и течет это драгоценное время... Где "она"? Придет ли? И если придет, то как познакомятся они при этом соседе? Ведь их засмеют потом в конторе! Главное, засмеют ее!.. Она подойдет доверчиво, откуда ей знать, что рядом сидит злейший насмешник... Нет! Необходимо уйти... сейчас же; скорее, пока она еще не пришла.
Руки его стали дрожать. Он быстро встал и поклонился.
- Прощайте, Аким Петрович. Мне уж пора.
- До свидания, до свидания, - ласково закивал ему головой Синюхин и опять уткнулся в газету, а Рыбаков, не зная, что делать, куда деваться, отошел на другой конец площадки и, видя, что гранитная глыба загораживает его от Синюхина, остановился С большой осторожностью он заглядывал иногда из-за своей засады на Синюхина; тот сидел и спокойно читал; потом встал и тихо пошел через площадь, даже не оглянувшись.
Рыбаков вздохнул свободней. Но было уже ясно, что срок миновал и ждать напрасно. Солнце село. В небе догорала вечерняя заря. В магазинах засветились огни... Все было кончено для Рыбакова. Он медленно опустился на скамью, разочарованный и печальный. Чувство одиночества зашевелилось в душе. Зачем он поверил этому письму?
Кому нужны и интересны его радости и печали?..
Во всем огромном городе у него не было ни одного близкого человека и некуда было идти. Становилось еще печальнее от этой мысли, потому что душа его давно искала другую душу, почти уже нашла ее, и все эти дни он чувствовал, что вот, наконец, он не одинок, что есть кто-то живой и прекрасный, который приближается к нему, подошел и ждет. И было грустно теперь возвращаться домой ни с чем, более одиноким, чем раньше.
Весь следующий день Рыбаков старался не думать о своей неудаче и был рад, что Синюхин ни о чем его не спрашивал, ни о чем не напоминал; очевидно, поверил в портного.
