Николай Чернышевский - Что делать?
«Кто не читал и не перечитывал этого знаменитого произведения? — писал Плеханов. — Кто не увлекался им, кто не становился под его благотворным влиянием чище, лучше, бодрее и смелее? Кого не поражала нравственная чистота главных действующих лиц? Кто после чтения этого романа не задумывался над собственною жизнью, не подвергал строгой проверке своих собственных стремлений и наклонностей? Все мы черпали из него и нравственную силу, и веру в лучшее будущее.
И доверенность великую
К бескорыстному труду…
…пусть укажут нам хоть одно из самых замечательных, истинно художественных произведений русской литературы, которое по своему влиянию на нравственное и умственное развитие страны могло бы поспорить с романом «Что делать?»! Никто не укажет такого произведения…» [2]
Мы знаем случаи, когда книги, возникшие в гуще боя, служившие оружием в острой борьбе и игравшие в ней немаловажную роль, утрачивали свое непосредственное художественное значение по мере того, как пропадала их «утилитарная» необходимость; они оставались памятниками эпохи, ее документами, занимали должное место в истории литературы, но теряли свою живую силу. С романом «Что делать?» этого не случилось. Причина в том, что книга эта как произведение мыслителя заключает в себе непоколебимую истину, как произведение мужественного человека она пронизана гражданским пафосом и героическим творческим напряжением. Причина еще и в том, что она представляет собою оригинальное, новаторское художественное произведение.
Своеобразие «Что делать?» заключается в том, что книга эта органично и естественно сочетает строго продуманную и логичную революционно-философскую систему, стройное учение о социалистическом переустройстве общества, с глубоко личной, местами лирической интонацией рассказа о частных судьбах частных людей; она реализует в неповторимом художественном целом открытый публицистический пафос злободневности, пафос политического воззвания, революционной прокламации и высоту великих общечеловеческих идеалов, непреходящих нравственных ценностей человечества.
Это — случай необычайный и в истории литературы, и в истории освободительного движения.
Печатью необычайности отмечено в романе все.
Необычайна точная политическая нацеленность романа. Он содержит те основные черты, какие характерны для сочинения общественно-политического, в том числе для революционного манифеста, программы. Здесь есть анализ современного историческою положения, которое не может более устраивать честных людей, — это картины того мира, где обитают и хозяйничают Марьи Алексевны, Сторешниковы, Жаны, Сержи и другие, невидимые, стоящие за их спиной и над ними; это второй сон Веры Павловны, где реальный мир предстает в символическом образе поля. Здесь есть указание на тот экономический строй, посредством которого можно переродить этот мир в новый, достойный человека. Прообразом этого строя являются мастерские Веры Павловны, построенные на социалистических началах. Здесь дан тот идеал общества, за который следует бороться, — это нарисованные рукой провидца вдохновенные картины будущего в четвертом сне Веры Павловны; это нравственный строй главных героев романа.
Социализм Чернышевского, как указывал Ленин, был утопическим. Писатель не знал закономерностей перехода от феодально-крепостнического общества к социалистическому — их открыл марксизм. Чернышевскому казалось, что старая русская полуфеодальная крестьянская община может служить формой перехода к социализму. Поэтому картины будущей счастливой жизни, нарисованные им в романе, выступают как олицетворение некоего весьма абстрактного идеала, а не как ясно видимые результаты исторического процесса.
Они прекрасны сами по себе. В них показано, как человек, освобожденный от эксплуатации, добивается невиданных успехов в развитии материальной и духовной жизни, как далеко проникает он в тайны природы. Эти картины, полные эмоциональности, красочности, оптимизма, романтики, поэзии духовного совершенствования людей, звучат гимном человеку, и поэтому при всей своей утопичности они оказали такое огромное воздействие на мысль современников. «Бурлило тайно все мыслящее, — писал Репин, — затаенно жило непримиримыми идеями будущего и верило свято в третий сон Веры Павловны («Что делать?»)»[3].
Но главное — в другом. Чернышевский отличался от социалистов-утопистов Западной Европы, мечтавших перейти мирным путем к социализму. «Чернышевский, — говорил Ленин, — был не только социалистом-утопистом. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе…»[4] Это в полной мере относится и к его роману «Что делать?».
В романе Чернышевский показывает, что мирный, чисто эволюционный путь к светлому будущему невозможен, — это демонстрирует судьба мастерских, вынужденных законсервироваться в реальных условиях самодержавной России. Наконец, здесь утверждается, что неизбежно, необходимо насильственное свержение старого порядка, революционная борьба против него (причем указываются даже некоторые практические средства, например, принципы конспирации), и содержится призыв к революции, — это образ профессионального революционера Рахметова и связанные с ним темы, разговоры, намеки; это последняя, шестая, глава «Перемена декораций», рисующая в зашифрованной форме победу революции.
Необычаен сюжет романа. Казалось бы, заурядная ситуация — неволя девушки в родительском доме — символизирует утверждение: вся нынешняя Россия — «подвал», где все люди — узники и рабы. Освобождение женщины из-под родительского ига и обретение личного счастья происходит в неслыханных доселе моральных и экономических формах и имеет символический социальный смысл. Классический «треугольник» оказывается вовсе не традиционной «семейной драмой», а своеобразной моделью новых отношений между людьми. В этом сюжете, наконец, как ни странно, сам сюжет не играет подчас ведущей роли и временами чуть ли не «исчезает» как таковой, о чем автор открыто оповещает: «Я не из тех художников, у которых в каждом слове скрывается какая-нибудь пружина, я пересказываю то, что думали и делали люди, и только; если какой-нибудь поступок, разговор, монолог в мыслях нужен для характеристики лица или положения, я рассказываю его, хотя бы он и не отозвался никакими последствиями в дальнейшем ходе моего романа». Таким образом, если перефразировать слова Чехова, можно сказать, что в романе «не все ружья стреляют».
Поэтому необычайна, «своевольна» и композиция книги: начало, вырванное из середины, продолжительные беседы автора, ласковые, задушевные, взволнованные — с героиней, иронически снисходительные — с Марьей Алексевной, углубленно-серьезные, подчас патетические — с «публикой», саркастически издевательские — с «проницательным читателем» (причем беседы эти — как, например, «Отступление о синих чулках» — могут прерывать повествование буквально на полуслове); наконец, сны Веры Павловны, четырежды вторгающиеся в действие. Автор все время присутствует на сцене, не прикрываясь никакой маской, во всей полноте своей личности, своих убеждений, пристрастий, вкусов, открыто произносит свои суждения о происходящем, объясняет, проповедует, раскрывает суть своих эстетических, общественных, этических взглядов.
Нельзя сказать, что новации все эти были беспрецедентны; напротив, они возникли на прочной базе традиций русской и мировой литературы. Так, например, если говорить об авторском «вмешательстве», то ближайшими по времени предшественниками тут были Пушкин с «Евгением Онегиным» (представляющим, кстати, замечательный пример «свободной» композиции вообще) и Гоголь с «Мертвыми душами». Только если у Пушкина и Гоголя авторские отступления диктовались как бы непосредственно лирической потребностью автора, то публицистически заостренные авторские монологи Чернышевского сознательно подчинены прежде всего логике и потребностям той сквозной мысли, которая проходит через все повествование и все подчиняет себе.
Да, именно мысль автора и является основным двигателем романа. Ход авторских размышлений образует сюжет, диктует композицию, создает и вводит новых героев, объединяет в одно целое личности, судьбы и события.
И если рассматривать книгу с этой точки зрения, окажется, что все «ружья стреляют», и притом строго в одну цель.
Вначале перед нами — сугубо частная судьба девушки, задыхающейся в мирке, границы которого обозначены такими типами, как Марья Алексевна и Сторешников.
Эта судьба типична. Отсюда и вырастает тема освобождения тысяч таких же девушек — «сестер» Веры Павловны — из семейного рабства.
