Владимир Померанцев - Об искренности в литературе
* * *
И все же... все же полная искренность - задача, которую каждый писатель должен разрешать сам для себя.
Нам нужна не всякая искрённость. Писатель, как всякий живой .человек, не избавлен от неправильных мыслей, от вкуса и оценок, рожденных данной минутой. Неподдельная искренность не есть ещё объективная истинность. Искренней может быть и самая субъективная мерка, преходящее мнение. А искренность, которая приводила бы к правде жизни, к правде партийной, - это не настроение. Такая искренность больше. Она обнимает и разум, и совесть, и склонность - многое, чего даже нельзя объяснить. Она требует напряжения, какого для неискренности или для настроения вовсе не нужно. Умысел прост, искренность всегда очень сложна.
* * *
Вот давний случай из дальнего места.
На должность следователя приехал в сельский район паренёк, только что кончивший вуз.
В районе был колхоз новосёлов. Расположился он на отшибе, в глухой лесной местности, за рядом озёр, где никто ещё не жил. Переселенцам отвели много земли, дали кредит, тягачи, освободили на несколько лет от налогов и поставок продуктов.
Хозяйствовали они только два года, но успели уже вызвать о себе противоречивые толки. Одни считали, что направление хозяйства взято неверное, что уж слишком добротно строятся личные дома членов колхоза и новая деревня, ещё ничего не дав государству, уже выглядит "кулацкой заимкой". Другие, наоборот, восторгались энергией переселенцев, создавших на пустыре "деревню нового типа".
Районные руководители ездили к переселенцам не часто - добираться до них было трудно, а весною и осенью вообще невозможно. Путешествие в Новое приходилось совершать на своих на двоих, чередуя этот вид транспорта с лодочным. При этом бывало, что на одном из озёр лодки вдруг не оказывалось, что её угнал какой-нибудь своевольный рыбак, и тогда приходилось или ждать ето возвращения, или самому возвращаться в район. Бездорожье между райцентром и Новым было таким абсолютным, что даже машины колхозу доставлялись в разобранном виде.
Председателем у переселенцев была женщина, прозванная в райцентре "бой-бабой". Коммунистка, но своевольная, она мало считалась с районным начальством и делала у себя, что хотела. Практичная, зубастая, умная, она изредка заявлялась в район, и тогда учреждениям вроде райзо и райпо приходилось круто и солоно. Эту председательшу в райцентре не очень любили.
Однажды о ней донёсся нехороший слушок. Она занималась будто бы такими делами, за которые полагается не только с работы снимать, но и судить. Этот слух надо было проверить, но действуя так, чтобы бой-баба не заподозрила за собой наблюдения. Прокурор решил направить в заозерье нового следователя, благо женщина никогда его не видала и он мог ей назваться счетоводом райзо, приехавшим помочь в постановке учёта. Парню велено было вообще присмотреться к колхозу свежим глазком, поглядеть, есть ли толк в освоении этого тяжелейшего места, и выполнить заодно поручения разных учреждений райцентра. Их надавал даже райздравотдел. В ту пору поездка в заозерье была экспедицией, и все ею пользовались.
Следователь в сопровождении конюха добирался до Нового четверо суток и всю дорогу волновался, справится ли он с этим первым заданием. Оно казалось то очень ответственным, то очень обидным. Брало сомнение, почему в заозерье отправили именно его, а не старого следователя. Не потому ли, что того больше ценили и не хотели отпускать на такое долгое время? Или же, наоборот, деликатное дело решили доверить именно вузовцу? Может быть, прокурор опасается, что старого хитрая баба перехитрила бы, и больше надеется на молодого? И парень всё время думал только о том, как доискаться, раскрыть преступление, как себя показать. Это был вопрос самолюбия.
Но эти мелкие, никчёмные мысли сменились по приходе в колхоз новыми и куда более важными.
Сменились после первых же разговоров с бой-бабой, оказавшейся вовсе не хитрой, а совершенно прямой.
Лет сорока, а то и побольше, мясистая, крупная, с грубоватым голосом и злым языком, но не злыми глазами на свежем, будто только что отпаренном в бане лице, она встретила парня с ухмылкой.
- Отважились добираться до нас? Ну, значит, быть вам Молоковым или Каманиным. А начальник-то ваш только дома перед женою герой. Третий год тут живём, а он и не был ни разу. Всё других заместо себя посылает. Ну, да мы не в накладе. Меньше начальников - меньше с ними ругни да возни. И то ведь сказать - чего им к нам ездить, когда с нас ещё нечего взять. Они только там и гостюют, где заготовка идёт. А вы, значит, насчёт учёта проверить? Глядите, глядите - может, чего и проглянется вам. Только я сомневаюсь. Кабы и были воры у нас, им всё одно ещё нечего красть.
Деревенька парня ошеломила. Такой он ещё не видал. Подпёртая крепостной стеной высоченного чёрного леса, она глядела на бескрайнее озеро, а с боков её расстилались луга. Маленькое людское селение в этом девственном месте казалось не всамделишным, а нарисованным. И чистенькие, с резными узорами домики, пахнувшие свежим срубом и краской, были тоже игрушечными.
- Не с того начинаете, - сказал парень бой-бабе и счетоводу, водившим его по деревне. Сказал, чтобы сбросить с себя чарование и показать, что он тоже не лыком шит.
- А с чего ты сам на новых местах начинал? - пренебрежительно усмехнулась в ответ председательша. - Поделись, паря, опытом. Гость покраснел.
- Чужие слова не подбирай, - назидательно бросила женщина. - У вас там горазды болтать. А мы, видишь, село залагаем. Это тебе не сахар лизать. Тут со всего начинать надо вместе.
Следователь стал присматриваться к жизни переселенцев. Он ходил с ними на валку и распиловку, наблюдал, как клали стены и стелили полы неторопливые, но ловкие плотники - щуплые на вид, но большерукие мастера-старики, - тихо восхищался понимающими руками доярок.
- Уж Марья Никитишна подобрала народ! - одобрительно говорили колхозники о председательнице, рассказывая, как она с делегацией ездила из центра России за три тысячи вёрст выбирать новое место, как приглянулось ей "нежилое-непаханое" заозерье в безвестном краю, как отбирала людей для первой переселенческой партии.
- Освоите? - с сомнением спрашивали делегатов работники переселенческого отдела нового края, привезя их на этот кусок затерявшейся в миру благодати.
- Беру! - коротко, с засверкавшими глазами ответила Марья Никитишна.
Им не пришлось, правда, как некогда отцам и дедам, переселяться обозами, полгода плестись, губить в дороге коней и хворыми добираться до места, чтобы ковырять потом новую землю руками. Нет, они сели в поезд без панихид и без воя. Сдали на старом месте скот и зерно, сполна получили замену на новом. Им дали машины, пилы, резиновые сапоги, семена, планы засева, толкового животновода и пятерых комсомольцев из местных - мастаков и по тракторной и по девичьей части. Да, среди переселенцев преобладали безмужние женщины. Сама Марья Никитишна прогнала в своё время трёх мужиков и теперь тоже была не вдовой, не мужней. Жила она с дочкой и зятем, боявшимся её как огня... Но хоть и многое получили переселенцы, а всё-таки пни они корчевали руками и под небом тоже жили все четыре сезона первого года... Бой-баба решительно противилась постройке временных изб.
- Если понаделаем их, - уговаривала она поселенцев, - то так в них и останемся. А примаялись мы сюда не для того, чтобы подпираться дрючками. Раз мы Новое, так и жизнь должна пойти новая. Наша Россия к социализму идёт, и мы, гляди, уже вступим в него. А коли вступать, так надо в бревенчатых и с отдельными спальнями. Что можем мы отложить на потом? Отложить на потом можно только одну штукатурку. И вместе с коровником, птичником сразу появились первые домики. Следователь на каждом шагу ощущал хозяйственность и организационный талант председательши, хорошо понимавшей, как использовать необычное место.
На воде крякало множество уток... Несколько женщин возились у сепараторов... На берег причаливала лодка, полная рыбы... Рылись силосные ямы...
Первые впечатления были наилучшими, великолепными. Маленьким и незначительным показался его собственный труд сравнительно с этой стройкой и созиданием. Место было прекрасное, но и труд тяжелейший, а бой-баба трудилась более всех, была всегда на ногах. До преступления теперь совсем не хотелось доискиваться, было даже досадно обмануться в бой-бабе.
Через несколько дней, против воли и неприметно, эти впечатления стали тускнеть, затеняться другими...
Может быть, это произошло оттого, что в делах счетовода не оказалось никаких документов на ряд машин и материалов в колхозе? Может быть, оттого, что со вспахтанным на сепараторах маслом отправились в многодневный таинственный рейс два колхозника, которые должны были возвратиться с паклей и войлоком для утепления ферм? Или тут возымело значение обилие рыбы и отсутствие хлеба, чтобы её заедать? Или подействовали на настроение парня дожди, сменившие роскошные дни? Дожди пошли такие злые, холодные, безостановочные, озеро так вздыбилось и почернело, а люди и земля так намокли, что весь живописный и сказочный вид заозерья сразу исчез, и на месте его взялся до ужаса угрюмый и серый, в наказание людям придуманный угол земли.. Захотелось бежать...
