Наталья Рубанова - Люди сверху, люди снизу
Через какое-то время Анна с Малчиком снимают дачу недалеко от воинской части: через утро утомленные солнцем и отсутствием женщин солдаты стреляют у нашей героини, облаченной в наглый оранжевый купальник, сигареты. Дача: просторная, вся белая, двухэтажная, с виноградом, нежно обвивающим решетку на окне первого этажа и плющом у входа, она напоминает Анне дворянские усадьбы 19-го, хотя, конечно же, на усадьбу не тянет. Хозяйка с сыном практически все время в городе; лишь иногда она привозит его на дачу "подышать". Когда немного близорукая Анна видит того впервые, он кажется ей глухонемым. За чаем, вечером, Анна интересуется, откуда доносится странный звук. "То ж Петя в мячик играет. До трех лет врачи ничего не находили, а вот поди ж ты - горе-то какое... Дауна у него. - Хозяйка отворачивается и подносит рукав платья к глазам. - Тридцать пять ему, да. Говорили ж мне, что такие, как он, больше двадцати редко живут, да - а Петенька вот... на пятнадцать лет уж перегнул. Он, знаете ж, добрый такой, понятливый... Да..." - через несколько минут скрипит калитка, и Анна отчетливо видит входящего в сад стареющего дауна: большой характерный лоб, маленькие боязливые глаза, не смотрящие никогда на тебя прямо, а только по сторонам или вниз; все лицо как бы придавлено тяжелой печатью - отметиной слабоумия, руки плотно прижаты к бокам; желтенькие веселые носочки резко контрастируют с прорезающимися морщинами, недетской лысиной и добротной растительностью на руках и ногах. "Петя, иди ж кушать, стынет! - зовет сына хозяйка, и тот послушно, будто ягненок, стеснительно подходит к столу. - Давай, бери ж ложку, вот она. Ешь, ешь. Да аккуратнее ж!".
Анна смотрит, как даун, втянув голову в плечи, поглощает борщ, а потом фаршированные перцы и дыню. После дыни он исчезает, а через пять минут приносит откуда-то пластмассовый стакан с ежевикой - сладкой душистой крымской ежевикой, - ставит перед Анной, и, дико смущаясь, тут же уходит; из комнаты на улицу доносятся звуки. "Петя, чаю!" - зовет снова его хозяйка. "Сейчас досмотрю..." - негромкий тенорок. - "Понимаешь ты ж много, чего смотришь, - вырывается в сердцах у несчастной женщины. - Ну, спокойной ночи", - уходит она в дом.
Августовская ночь настигает внезапно, в половине девятого уже темно; подкрадывается время почемучек. "Почему ты не уходишь от мужа?" - "Почему ты спрашиваешь сейчас?" - "Потому что завтра ты не ответишь" - "Откуда ты знаешь, что я сегодня отвечу?" - "Знаю" - "Потому что круглая земля" - "Я тебя..." - "Остынь, не теперь..." - Анна закуривает. Анна боится принять какое-либо решение. Что делать ей? ЧТО ЕЙ ДЕЛАТЬ?
Анна сама не знает, чего хочет: Е2 ли уже денег и известности, Е4 ли ребенка. Она еще не готова. Будет ли она готова? Зачем вообще новые ребенки, если на перенаселенной Земле и так полно двуногих, большинство из которых никогда не было и не будет счастливо? ЗАЧЕМ ВООБЩЕ НОВЫЕ РЕБЕНКИ, ЕСЛИ НА ПЕРЕНАСЕЛЕННОЙ ЗЕМЛЕ И ТАК ПОЛНО ДВУНОГИХ, БОЛЬШИНСТВО ИЗ КОТОРЫХ НИКОГДА НЕ БЫЛО И НЕ БУДЕТ СЧАСТЛИВО? Что такое счастье? ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? Не путать с благосостоянием! НЕ ПУТАТЬ С БЛАГОСОСТОЯНИЕМ! Иди к черту, нимфа Эхо! ИДИ К ЧЕРТУ, НИМФА ЭХО! Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ? Эх, Николай Гаврилыч... Неужто плодить нищих и говорить об исполнении биологического долга? Обхохочешься! ОБХОХОЧЕШЬСЯ! Нет уж, лучше Анна отложит на собственную эвтаназию... ЭВТАНАЗИЮ, ЭВТАНАЗИЮ, ЭВТАНАЗИЮ...
- Эк, куда персонаж занесло! - допускает просторечное выражение Женщина Пишущая, Подвид, и обнадеживающе треплет Анну по щеке: "Потерпи, мол, совсем чуть-чуть до конца повести осталось-то!" - но Анна думает: "Ветер". Анна вспоминает, что у нее есть Она Сама, но не говорит о том Малчику, который пока еще видит перед собой только ее, а не чью-то еще упругую грудь.
Он? Студент. Спит в одной комнате с отцом. Маман спит в другой со своей аспиранткой. ...квартирный вопрос... "Ты немного похожа на мою мать... Прическа, жесты... И пальцы такой же почти формы..." Малчик говорит, говорит, говорит... Анне становится скучно. Ей еще нравится заниматься с Малчиком сексом, а вот говорить - уже не. "Моим родителям некуда деться друг от друга... отец иногда уходит в запой, и тогда... мать - профессор современной немецкой литературы..." Анна трет виски. Она отдает отчет доле своего цинизма, но, как некогда автор ничего не мог сделать с текстом, так и Анна ничего не может поделать с собой. Впрочем, профессора современной немецкой литературы понять она может, ведь той плевать, кто что скажет - она любит и любима; это ее право - плевать...
Небо разрезает тонкая розовая полоска. И еще. Умножить на одиннадцать. Небо вспыхивает тысячью оттенков, небо похоже на просыпающееся море, небо открывает Анне Саму Себя. В пять утра она предлагает Малчику спуститься с мыса к воде.
Спуск непрост; нужно зацепиться за сухой бело-желтый известняк, нащупать ногой впадину для следующего шага, спрыгнуть вниз, обойти колючки, удержаться за корень старого дерева, не посмотреть случайно вниз - дорога занимает около получаса. Но там, внизу - живые камни и говорящий кластерами шторм.
- Неужели так бывает? - Анна раздевается догола, Анна бежит к воде, Анна не помнит больше никаких "малчиков"!
- Так бывает, - отвечает ей кто-то, кому нет дела до согласования слов.
- Это Ты? Это действительно Ты? - удивляется Анна, оказываясь под волной. Анне становится страшно.
- Смотря кого ты подо мной подразумеваешь, - снова отвечает кто-то.
- Что мне делать? Что мне делать? Что... - кричит Анна.
- Смейся! - перебивает Бог Анну и дует на Землю ветром.
Планете щекотно.
"Самое время ее утопить сейчас, - думает Женщина Пишущая, Подвид, пользуясь отсутствием Автора. - Самое время! Но ведь только умнеть начала... К тому же в ней удивительным образом уживаются Ассоль с Настасьей Филипповной... Пожалеть или...?" - знатная дама в недоумении уходит, отгораживая на всякий случай нашу героиню от огромных волн двумя пальчиками.
"Сонце нызенько, вечер блызенько, - поет в другом измерении козак Левко красавице Ганне. - Выйды до мене, мое серденько".
Анна, ничего не понимая, смотрит в небо. Плачет. Так бывает.
Полный абзац.
