Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала
Из кремлевского кабинета Павлов и молчавшие единомышленники расходились без слов и жестов, не прощаясь, точно стыдясь своего пребывания в том священном месте, где их высекли, как нашкодивших недоумков. И звезды в петлицах, ордена и прочие регалии оказались дешевыми бляшками, пустотой. Как прежние заслуги, как и вся жизнь.
Несколько дней после этого Павлов оставался в Москве. Не хотел, чтобы арестовывали дома. Кремлевская стена выросла до самого неба и нависла над ним, грозя в любой момент раздавить. Против чего он пошел! Против какой силы! Эта сила изменила мир, раздавила крестьян - правда, их же руками. Как бывший пастух, Дмитрий Григорьевич близко к сердцу принимал проблемы села. Знал их, чувствовал. Но в то же время понимал Сталина. Рассказывали, как во время его знаменитой сибирской поездки над ним изгалялся один "крепкий" мужичок.
- Хлебушка захотели? - пританцовывал он на одной половице. - А ты у меня попроси!
Если бы тот знал, глаза какого человека смотрели на него. И сколько решилось в тот момент. Какие эшелоны с "крепкими" мужичками потянутся скоро на север.
Ожидая своей судьбы, Павлов перестал выходить из гостиницы. Пока Тимошенко громовым голосом не погнал его в Минск. Но этот гром звучал для Павлова лучше всякой музыки.
* * *
Утром в промозглой сырости машина помчала его на аэродром. Когда самолет оторвался от земли и взял курс на запад, Павлов немного успокоился и задремал после бессонной ночи.
Очнулся отдохнувший, посвежевший. Самолет пробил облака. Их белая пелена осталась далеко внизу. По синему небу догоняло веселое солнце. И чувство уверенности, незыблемости привычного хода вещей, как в природе, так и в жизни, вытряхнуло из сознания Дмитрия Григорьевича последние остатки неуверенности. Он опять был собой - командующий Западным округом, на который возлагалась защита страны.
До Белостока оставалось несколько минут лета, и Павлов отложил все размышления до встречи с Коробковым. Он заставил себя отдохнуть и вдруг вспомнил - с удивлением и новым своим высоким видением - недавнюю встречу с Людмилой. Подивился стойкости молодых впечатлений. Как? После Испании, кремлевских кабинетов, общения с выдающимися людьми его память удержала облик молодой женщины, которая всего один год царила в его сердце. И, главное, отвергла. Пусть он добивался, страдал. Но сколько помнить? Наверное, он слишком серьезно относился к ней. В этом вся штука. Яркая, чернобровая дивчина была нужна ему не на приключение, а на всю жизнь. Вот бы он влип! Вчерашняя встреча была последней. Он и на нее не имел права. Но какая же стойкая вещь юношеские влюбленности!
С чувством досады Павлов отогнал воспоминания. Все-таки место этих потаскух должно быть строгим и определенным. А племянница мила, подумал Дмитрий Григорьевич, но не смог восстановить в памяти лицо девушки, фигуру, голос. Только ощущение чистоты и волшебства. Точно свежий ветер коснулся. Это уже другая эпоха, сказал он себе, другое поколение. И наши пути никогда не пересекутся.
Ровное и доброе расположение духа вернулось к нему, когда он увидел на взлетной полосе весь генералитет 4-й армии и впереди - улыбающегося Коробкова.
* * *
Командующий 4-й армией Александр Андреевич Коробков достаточно изучил своего начальника, чтобы угадывать его желания. На первом месте у Павлова всегда числилось дело. И Коробков без промедления доставил его в приграничный механизированный полк. Там с утра уже ждали командующего.
В первую очередь Павлов осмотрел танки. Литые башни замаскированных "тридцатьчетверок" радовали своей надежностью и мощью. Даже бывалые вояки подолгу останавливались, пораженные изяществом линий. Казалось, танк легок на ходу, подвижен. Так и было. Но толщина его лобовой брони превосходила даже немецкие "панцеры", а дальнобойное орудие способно было поразить любую цель.
Сбоку возник Коробков:
- Нам бы такие танки в Испании! А, товарищ командующий?
Дмитрий Григорьевич помедлил с ответом. Потом глаза его блеснули.
- Я и на старых гонял Гудериана.
- Сейчас он там. Напротив, - произнес Коробков.
- Ничего! Опыт пригодится, - кивнул Павлов.
На приграничном аэродроме командующий долго испытующе вглядывался в мужественные, обветренные лица летчиков. Спросил как бы невзначай:
- В Испании кто-нибудь воевал?
Оказалось - никто.
- Значит, боевых навыков нет?
- Мы их тренируем! - бодро отрапортовал командир эскадрильи.
- Сколько налет у каждого?
- Уже по три-четыре часа!
Это подавалось как большой успех.
- А сколько у немцев, знаете? Прежде чем летчика выпускают в бой?
Пилоты молчали.
- Сто пятьдесят часов, - сказал устало командующий.
Ответом был птичий треск в зеленых березках.
- А мы их числом, товарищ командующий! - радостно нашелся румяный комэск. - И храбростью!
- Ну-ну... - командующий неопределенно кивнул.
Напряжение спало. Летчики заулыбались, дивясь находчивости командира эскадрильи.
- А нельзя отодвинуть аэродром от границы?.. - тихо спросил Павлов у Короткова.
Но в наступившем молчании вопрос прозвучал неожиданно громко и внятно. Поэтому Коротков ответил открыто, широко улыбаясь:
- А кто позволит?
Всю дальнейшую дорогу командующий молчал, обдумывая увиденное.
Инспекционную поездку как будто одобрил, а на самом деле подсказал сам Тимошенко. И конечно, совет был подан с учетом настроения Иосифа Виссарионовича. Павлову стало понятно, что Сталин недоволен инертностью командующих округами. И в то же время он всячески связывал их инициативу, чтобы не заронить искру в пороховой погреб, каковым сделалась Европа. Его тревожило положение на границе, и он, очевидно, был бы рад любому успокоительному сигналу. Вот за такими сведениями и был послан Павлов.
Почувствовав перемену в настроении командующего, Коробков тоже молчал. Оба генерала долго смотрели на освещенные солнцем леса и холмы.
Граница тревожила грозным безмолвием. Но оба - и Павлов, и Коротков чувствовали, что главная опасность - за спиной, в Москве.
Луга, заливные поймы источали покой и благость. Но Павлов знал, что в дремучих чащобах из-под мха выпирают броневые листы "панцеров". Орудийные стволы задраны с наклоном на восток. Прячась в лесу, ворочается могучий зверь. Куда он прыгнет? Вот в чем вопрос. И в какое время?
Надо быстрее готовить своих и держаться настороже, сколько возможно.
Коробков приготовил дружеский чай, но Павлов отменил это и приказал поднять танкистов по тревоге ровно в полночь, чтобы проверить в действии весь механизированный полк. И, глядя, как распоряжается Коробков, подумал с уважением: "Будущий маршал".
Испытали и связь. Из штаба полка Дмитрий Григорьевич позвонил сразу домой:
- Шурочка! Как дочь? Я - благополучно, как видишь. Вернее, как слышишь. Борис не звонил? Скажи, что я недоволен его молчанием. Скажи, отец, мол, обижается. Ну не хочешь - не надо.
Уже в машине Павлов похвалил Коробкова.
- А связь у вас действует хорошо! - крикнул он, туго повернувшись, насколько позволял воротник. - Разговариваю, а мои словно рядом. Только вот по проводам...
- Да! - отозвался Коробков. - Радио у нас только в армейском и дивизионных штабах. Дальше - по проводам.
Дмитрий Григорьевич недовольно тряхнул головой:
- Любая бомбежка может создать проблемы.
Оба понимали, что "радива" не будет. Нутром и Павлов, и Коробков предчувствовали опасность такого разрыва, но исправить даже в ближайшем будущем, до конца года, ничего было нельзя. Таких нерешенных проблем накапливалось изрядно. Поэтому Павлов сделал вид, что, выражая недовольство, заостряет вопрос, а Коробков с бравостью умного и расторопного подчиненного по привычке успокаивал начальство. Он сузил и без того маленькие, глубоко запрятанные глаза, отчего насмешка, изображенная на лице, показалась еще более уверенной и вызывающей:
- Что, Дмитрий Григорьевич?.. Ломанем в случае чего! - И энергично потряс кулаком.
Командующий 4-й армией умел создавать у начальства легкое, приподнятое настроение. Павлов оглядел его моложавую, крепкую фигуру, в которой ощущался большой запас жизненных сил, и подумал еще раз: "Будущий маршал" При этом подразумевалось, что первым маршалом станет он сам.
- Ломанем так, - повторил Коробков, - чтобы они сами загадки решали. ("Они" - подразумевались немцы. А "в случае чего" - имелась в виду война.) Собрали, понимаешь, технику со всей Европы. Но и у нас не меньше.
Словно почуяв расположение командующего, Коробков озорно подмигнул: "Броня крепка и танки наши быстры!"
Павлов принял этот боевой настрой с одобрением. Провидец мог бы сказать ему, что через несколько дней после начала войны Коробков будет расстрелян за потерю управления войсками. Увидеть это Дмитрий Григорьевич не мог. Заметил только, как легкая тень, словно тонкое облако, промелькнула на розовой улыбающейся физиономии командарма.
