Николай Переяслов - Мой дедушка - застрелил Берию
Как пишет Д. И. Ортенберг, аналогичную заботу о солдатах Москаленко проявлял и после войны. В одном только 1972 году он провел в поездках по воинским частям 187 дней — т. е. более половины года!
Из всех материалов об армии я пропускал в печать только те, в которых рассказывалось о репрессиях против военного руководства страны в 1930-1950 годы. Может быть, это объяснялось тем, что в моей памяти засели какие-то глухие разговоры о том, что в свое время над дедушкой тоже сгущались тучи, и якобы даже карательная машина Берии зацепила каким-то своим колесом и его судьбу. Не знаю точно, пришлось ли ему тогда посидеть в заключении или нет, но помню, что в этих разговорах упоминалось о том, что едва только он оказался в опале, от него, по тогдашней традиции, тут же отказалась жена и, будучи вскоре освобожденным и восстановленным в прежнем своем положении, дедушка не смог ей простить этого предательства и женился второй раз на какой-то известной в те годы артистке.
С учетом всего выше сказанного, мое повышенное внимание к этой эпохе нельзя было отнести к случайным — двухтомник воспоминаний К. С. Москаленко «На Юго-Западном направлении» переполнен именами М. Н. Тухачевского, В. К. Блюхера, И. Э. Якира, И. П. Уборевича, Г. Д. Гая, В. Н. Гордова, В. А. Кулика, К. А. Мерецкова, К. К. Рокоссовского и целого ряда других строителей Вооруженных сил России, с которыми он начинал свою военную карьеру, дружил, встречался, учился на военных курсах, не скрывал своего восхищения их полководческим талантом, и большинство из которых затем получили ярлыки «врагов народа» и были уничтожены в недрах возглавляемого Л. П. Берией «архипелага ГУЛАГа». Все это подтверждает, что «снаряды репрессий» падали слишком уж близко от дедушки, чтобы сегодня, уже доподлинно зная атмосферу тех арестных лет, я мог отмахнуться от ненароком подслушанных в детстве разговоров о его, пускай и непродолжительном, но тем не менее имевшем место попадании в сановную немилость. И это не может не добавить хотя бы одного процента на чашу весов в пользу вероятности нашей фамильной версии о личном участии дедушки в казни Лаврентия Павловича Берии. Знал он его, очень хорошо знал — и его ревность к удачливым и талантливым, и непредсказуемые коварство и мстительность. Знал, что для Берии ни малейшей роли не играет то обстоятельство, что уничтожаемый им человек являет собой мозг нашей сельскохозяйственной или даже оборонной промышленности. Так, например, дочь создателя знаменитого советского танка Т-34 Михаила Ильича Кошкина — Елизавета Михайловна — высказывает предположение, что её отец умер не от простуды, как это утверждалось в официальной версии его смерти, а был уничтожен по приказу Берии приставленной к нему медсестрой. «У нас в роду не было больных, — говорит она. — Наоборот, было много долгожителей: например, его бабушка и прабабушка прожили больше ста лет. И вдруг — простуда, флюс, смерть... После смерти отца я от многих слышала, что его просто убрали. Пыталась найти медсестру Зину, которая за ним ухаживала, но по секрету мне сказали, что эта женщина была связана с ведомством Берии...»
И все это, заметим мы, только из-за того, что Михаил Кошкин умудрился создать для своей социалистической Родины накануне грозившей ей войны танк, превосходящий по своим качествам машину, которая разрабатывалась под кураторством Берии. Что же — Кирилл Семенович этого не знал? Вряд ли. В его мемуарах встречается и имя М. И. Кошкина, разрабатывавшего Т-34, и имя замнаркома обороны Григория Кулика, как раз и противодействовавшего (понятно, что не без помощи Берии) этим разработкам. Как писал в своих воспоминаниях «Над картой былых сражений» генерал армии М. И. Казаков, Кулик вообще проявлял какую-то удивительную робость в отношении создания крупных механизированных и танковых соединений. Он защищал «большую восемнадцатитысячную дивизию на конной тяге, но выступал против механизации армии». И это при том, что и партия, и правительство уже понимали, что «современная война будет войной моторов: моторы на земле, моторы в воздухе, моторы на воде и под водой. В этих условиях победит тот, у кого больше моторов и больший запас мощностей».
Кто-кто, а Кирилл Семенович Москаленко, хотя и любил всей душой лошадей, но умом понимал и необходимость механизации армии, неспроста же он изучал вождение танков БТ-7 и Т-26 и умел вести из них прицельный огонь. Так что в этом вопросе он был стопроцентно на стороне М. Кошкина, а стало быть — в категории личных врагов Берии...
...Не знаю, как оно так все время выходило, но на каком бы витке своей судьбы я ни оказывался, я словно бы вновь и вновь приближался к так ни разу и не встреченному мной в реальной жизни дедушке-маршалу. Помню, опускаясь как-то после работы в метро, я подошел с ещё живым тогда Дворядкиным к одному из книжных лотков, на котором торговали эзотерической литературой, и покопавшись в груде книг, вытащил из неё толстоватую брошюру с названием «Как стать богатым и счастливым».
— Ты что — собираешься отдавать за эту галиматью деньги? — с недоумением вскинул брови Александр Федорович.
— А почему бы и не почитать, что тут советуют? — вопросом на вопрос ответил я. — Вдруг что-то толковое?
— Да потому, что обращаться за помощью можно только к очень близким людям. Ты же русский человек, пишешь о православных чудесах, так верь не в экстрасенсов и астрологов, а в силу своего рода, и будешь и богатым, и счастливым. Кто у тебя есть в роду такой, чтобы мог быть авторитетным посредником между тобой и всем сонмом твоих умерших предков?
— Дедушка, — ответил я. — Маршал Советского Союза Кирилл Семенович Москаленко. Правда, двоюродный...
— Да ты что? Это который Берию арестовывал?
— У нас в роду говорили, что не только арестовывал.
— Да, я тоже слышал эту версию. Но даже если это только легенда, то ты все равно имеешь такую сильную поддержку в русской истории, что тебе не нужны советы никакого Карнеги и прогнозы никакого Глобы...
Загоревшись его словами, я едва ли не на следующий же после этого разговора день нашел в книге хорошую фотографию Кирилла Семеновича в маршальском мундире и сделал себе на нашем редакционном ксероксе увеличенную копию. Я прямо тут же хотел её повесить над своим рабочим столом в кабинете, но меня тогда куда-то срочно вызвали и, сунув портрет дедушки в ящик стола, я побежал по своим текущим делам, да так потом про эту затею и забыл. Со временем ксерокопия оказалась заваленной другими бумагами, и вспомнил я о ней только спустя полгода после смерти Дворядкина, да и то по какой-то необъяснимой случайности.
Но как бы то ни было, а разыскав в ящике стола маршальский портрет, я выбрал за своей спиной свободное от всяческих календарей и фотографий место и прикрепил его скотчем к стенке. И почувствовал, как моя жизнь начала совершать решительный разворот в сторону успеха...
Помню, в те дни как раз приближалась подписная кампания на очередное полугодие, и наши акционеры из информационного холдинга «БАБ-Пресс» были весьма серьезно озабочены перспективами приобретенного ими издания. Самым безапелляционным тоном мне было объявлено, что если мы не удержим тираж газеты на уровне 200 тысяч экземпляров, то размеры наших должностных окладов и гонорарных ставок будут наполовину урезаны. Спасая ситуацию, я немедленно организовал несколько выездных «круглых столов» в ближайших к Москве областных центрах, где мы встречались и с интеллигенцией, и с рядовыми тружениками нашей загибающейся промышленности. Потом провел в парке «Сокольники» день газеты «Всенародная кафедра», пригласив на него всех желающих напомнить о себе артистов и поэтов (а надо сказать, что таких оказалось превеликое множество и, лелея в душе надежду мелькнуть в кадре теленовостей или быть упомянутыми в статье газетного обозревателя, они согласились выступать на нашем празднике безгонорарно, так что это мероприятие обошлось нам практически в сущие пустяки). Ну и плюс ко всему я наводнил метро, троллейбусы, заборы и стены домов рекламными плакатами собственного сочинения. К примеру, мы отпечатали несколько тысяч изображений красивой свадебной пары, которая держала в руках развернутый номер «Всенародной кафедры», снабдив его таким двустишием:
Любовь и верность — на века,
пока в руках у вас — «ВК»!
Были плакаты и другого содержания, типа: «Милей вина и табака — газета с именем «ВК»; «Чтобы не слыть за простака, скорее выпиши «ВК»; «И прокуроров, и «з/к» — друзьями делает «ВК»; а то и совсем уж просто: «Раскрыл «ВК» — и жизнь легка!»
Нельзя сказать, что я так уж безоговорочно верил в силу рифмованной агитации, но нужно было срочно навязывать себя подписчикам, а я знал, что ничто так не впивается в мозг обыавателя, как клещ примитвного двустишия, вот и уселся клепать рифмы типа «ВК» — «коньяка», а потом незаметно и сам увлекся, насочиняв подобных строчек чуть ли на десять подписных кампаний вперед.
