KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская классическая проза » Иван Рукавишников - Проклятый род. Часть III. На путях смерти.

Иван Рукавишников - Проклятый род. Часть III. На путях смерти.

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Иван Рукавишников, "Проклятый род. Часть III. На путях смерти." бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

- Так я к Виктору, Юлия.

Хотелось Юлии заплакать ли, закричать ли. Тихо-спокойно сказала:

- Как хочешь. И оставим это. Мне неинтересно.

И отошла к окну.

Качая головой - и цветы на шляпе бились, - Зоя голосом нудно-звенящим, горловым:

- Юлия!

Не скоро ответила, в окно смотрела Юлия.

- Что?

- Зачем ты в Москву поехала? Вот что.

- В Москву? Зоя, ты знаешь. И ты сама...

- Я сюда, в Москву, чтоб потом к нему...

- Неужели? Но оставь. Неинтересно мне. Сказала уж.

Не отходила Юлия от окна. Спину сестры видя, злилась Зоя, на диване сидя. Опять зонтик кружевной по подушке.

- Прощай!

И с дивана спрыгнула. А когда Юлия сказала:

- Прощай, - голос ее пел и смирением, и тоской, и решимостью.

- Ба-ба! Это что же!

Зоя зонтиком кружевным указывала на стену.

- ...где же он? Позавчера еще в такой хорошенькой рамке... Наказание за грехопадение. С глаз долой - из сердца прочь... Великолепно! Ах, Юлия Львовна...

Но Юлия раздельно сказала:

- Прощай.

И не оглянулась.

- Прощай, коли так. А я к Виктору.

И пошла к двери Зоя.

За медную шатающуюся ручку взявшись, оглянулась. Сестра у окна; туда смотрит, в тусклый двор, молчит. Ударила Зоя железом зонтика в пол, крикнула:

- К Виктору! Да!

И ушла.

XVI

В день Ильи Пророка, беседуя с сыном Константином, бодра была духом Раиса Михайловна. И дивился сын.

- Чему бы, кажется, ей радоваться!

А Раиса Михайловна чуть разговорчивее стала и бодрее тогда еще, когда впервые заговорилось о семейном совете, как называл то Костя.

Окончательный раздел Макаровичей затянулся. Деньги брали кто сколько, записывалось, высчитывался средний за год процент. Подошел тогда срок. Костя сказал:

- Вот раздел, мамаша. Оповестить всех.

- Что же. Как знаешь

- Только вот что я думаю. Хорошо бы чтоб все съехались.

- Что ж. Пусть, коли надо. А разве надо?

Сказала тускло, как всегда теперь. И разом будто в сердце ей кольнул кто-то. Выпрямилась, голову подняла, будто прислушивалась к далекому. Потом голову на руку склонила, задумалась, улыбалась чуть, слов Костиных почти не слушая. Свое слушала.

А Костя:

-...это про Ирочку. А еще Витя. Всего ему не напишешь. Да и не возьмусь я. А надо бы предупредить, посоветовать. Вы бы ему сами. А то этак-то у него ненадолго хватит. Затем Яше мы обязаны объявить. Конечно, он пока... Но обязаны, деньги большие. Нельзя. Да и закон.

А Раиса Михайловна:

- Да, да. Вот и хорошо. Так ты и напиши... Созови их всех...

И опять в свое ушла. Чуть слышала звуки слов сына. А тот:

- Ну, Зиночка - та что... А из-за этих следовало бы. Впрочем, если этот, так сказать, семейный совет, вас мамаша, обеспокоит...

Поймала слово. Заспешила.

- Ах, что ты! Что ты, Костя. Пусть, пусть съедутся все.

И тотчас чуть строже и раздельно:

- Если для дела нужно. Как можно, если для дела...

С той беседы немало уж дней. И все дни те по душе Раисы Михайловны ветерок жизни веял, умирающую ее в ночи оживлял, шептал-напевал:

- Вот все съедутся... Дети, дети..

И отвечала:

- Вот и хорошо. Съедутся. Может быть, и останутся; Ирочку, Витю давно не видала... Ах, Витя, Витя! Ах, давно...

К Виктору, ко второму сыну злоба-месть утихла, праведный гнев материнский. Далеко-близкий, ее забывший сын, по ночам к ней приходил тенью смутной. Сначала гнала. Но привыкла к незнаемому. Теперь видеть хотела. Его, живого, говорящего.

- Каков он?

И любопытство было, и, может быть, любовь. И почему-то вспоминался в те часы кто-то, похожий на Семена, на молодого. Но не Семен. Веселый, красивый, входил, улыбаясь; руку ее почтительно целовал, умными глазами в ее глаза на миг заглянув; и говорил-говорил хорошо и долго, отвечая на немые вопросы.

И еще вспоминалось Раисе Михайловне Лазареве. Тогда еще, давно-давно, бывала там, любила парк тот, любила старые стены. Потом не ездила уж, когда Макар постройки затеял. А Виктор в Лазареве теперь, там.

Примиренную тихость оставляли по себе те мысли.

Но и теперь бывали минуты, когда гнала мысль о втором сыне.

А по дому ходила опять, как когда-то, походкой шуршащей и властной.

Сегодня в день Ильи Пророка, за завтраком Костя сказал:

- Вот и еще от Виктора телеграмма.

- Что?

- Да все то же: «Не приеду».

- А ты, говоришь, обещали?

- Яша обещал. Зиночка, конечно, будет. Ну, Ирочка - неизвестно. Впрочем, приедет. Напишу я ей про одно обстоятельство. Да, мамаша, Никандр здесь к тому времени будет, писал он мне. Я еготоже пригласил. Про те, про прииски знаете! про неделенные. Поговорить, продать бы. Ну, кстати, и Шебаршина можно. Если не Кузьму Кузьмича, так Яшеньку ихнего. Для проформы. Чтоб не обиделись.

- Да, да. Конечно... А Витя, говоришь... Виктор не приедет... Я так и знала...

- Что, мамаша?

- Нет. Так. Потом придешь, Костя. Вечером. Я к Егорию схожу сейчас.

- Что вы, мамаша! Давно служба кончилась.

- Нет, молебен я заказала.

- А! Так вам лошадей?

- Нет, нет, не надо. Пешком я.

Одевалась. Вышла. Теплый день ласковый над Волгой синей плыл в белых облачках в кудрявых. По набережной шла, голову гордо подняв. Скоро улицу перешла. К белой церкви Егория. Но на паперть не взошла, на многоступенную. Мимо. К домику Горюновых. Ржавый прут на крылечке дергала долго властной рукой. Трепанная голова прислужницы из окна залы выглянула. Распахнулась дверь. Загремел крюк длинный, упав на пол.

В залу, шляпки не снимая, прошла.

- Вот записка. К Дорофее Михайловне беги. Да живо! Извозчика встретишь, на извозчике...

То к прислужнице.

- И что вы, барыня! На извозчике! Мигом слетаю.

В кресле, у столика преддиванного дожидалась матери, рукою раздумчиво касаясь подносика бархатного, на котором лампа давняя, высокая, фарфоровая с медальончиками. А край подносика бархатного обшит желудями сухими и орешками. Вышла-выплыла старуха мать, Горюнова вдова.

- Раисочка! Раисочка! Вот не ждала. И что не известили вы меня, Раисочка? Отдохнуть я прилегла, по-старости. У поздней нынче была. Что это вас не видно было?

Поцеловались кратко. На диван тяжело села старуха. А в глазах в опухших, в маленьких беспокойство. Лишь в установленные сроки дочку благодетельницу ждет старуха Горюнова. Варенье тогда достает засахаренное и прислужницу с утра журит, чтоб космы пригладила и какие ни на есть другие башмаки надела, а то как конь кованный гремит.

А ныне Раисочка невзначай. И беспокойны глазки-щелки старухи. И рука правая ко лбу тянется крестное знаменье совершить. И губы пухлые шевелятся-шепчут невнятное.

- Я, мамаша, с прогулки к вам. Отдохнуть с полчасика. И сестру повидать надо мне. Послала уж за Дорофеюшкой вашу эту... как ее...

- Ах, слышала я. Слышала, Раисочка. Что? Аль стряслось что, помилуй Господи.

И пуще забеспокоилась, на диване завозилась тучным телом рыхлым.

- Нет, что вы, мамаша. Так просто, повидать, поговорить...

А с Дорочкой Раиса Михайловна реже еще виделась. В торжественные дни здесь, в родном домике, а в квартире сестры была лишь три раза. А к Раисе Михайловне во дворец ее ни старуха мать, ни Дорочка не вхожи. Не повелось.

Дочь с матерью сидели у преддиванного стола, слова ненужные говорили и замолкали... Вбежала, запыхавшись, ранее кухонной дверью громыхнув, прислужница.

- Сказали, чичас будут!..

И убежала. Горюнова старуха вдогон:

- Самовар! Самовар! Ах, Раисочка! С прислугами в нынешнее время просто беда...

- Меняете вы их, мамаша, слишком часто...

- Да как их подлых не менять, прости Господи. И ведь жалованьем недовольны. А жалованье всего за двадцать лет чуть не вдвое, да и то вдвое.

- А вы, мамаша...

Когда задребезжал звонок в прихожей, не удержалась старуха, крестное знаменье сотворила. Вошла Дорочка. Кашлянула робко.

- Здравствуйте, мамаша. Здравствуйте, Раичка.

- И что это, как ты поздно, Дорофеюшка! Заждалась тебя Раисочка...

С сестрой поцеловавшись, сказала Раиса Михайловна:

- Что вы, мамаша. Как же скорее. Спасибо тебе, Дорочка, что пришла.

Кашлянула та опять испуганно: никогда Раиса не называла ее Дорочкой.

Втроем сидели. На лампу глядели, на медальончики золоченые.

- Дорочка, как дети?

- Ничего, слава Богу, Раичка. У вас все ли благополучно?

И кашлянула опять. Будто пыли глотнула.

Раиса Михайловна повела глазами близорукими по окнам.

- Вам бы, мамаша, занавеси пора сменить... И потом обивка на том вон кресле...

- Ах, Раисочка! Уж извините вы меня старуху... Руки не доходят...

- Я, мамаша, пришлю обойщика. Кстати: давно я не была наверху у вас, в мезонине. Как у вас там теперь? Дорочка, пройдем.

- Ах, что вы, что вы! Не прибрано там, поди. Сама я туда, почитай, второй год не захожу. Ах, да куда же вы, Раисочка? Запылитесь...

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*