Татьяна Толстая - Двое (рассказы, эссе, интервью)
Если, проходя по Дворцовой площади мимо "икарусов", вы услышите хохот, это значит, в перерыве между обзорными экскурсиями встретились гиды и обмениваются опытом: Верка из резервной группы в июле работала с итальянцами, ветеранами войны. Приехали в гостиницу. Мест нет, потому что нет, хотя бронировали за полгода вперед. Ветераны кричат, размахивают костылями. Наконец, уговорили их переночевать в бассейне, который уже два года не работает. Быстренько поставили койки, дно застелили ковром. Даже телевизор на колесиках прикатили. Только на одну ночь! Бесплатно! Завтра поселим в полулюкс со скидкой. Деваться некуда, ветераны устали, завтра возложение гвоздик. А в пять утра сантехник пустил воду. Пробный пуск. Откуда ему знать, что в бассейне сорок гавриков спит?
Перекур окончен. Знакомая переводчица бежит к своему автобусу. Ей двадцать три года, и она выглядит как кинозвезда. Туристы ее любят, дарят сувениры: одноразовое мыльце из отеля, пакетик с солью и перцем из самолетного завтрака, значок Союза виноторговцев Канады. Она благодарит и смущенно улыбается. Мешок с сувенирами полетит в первую же урну. У нее своя квартира, жених - банковский аудитор, да и с родителями повезло: папа плавает, мама - в кадрах.
Дома меня ждало письмо: "Зная Ваше доброе сердце, смею обратиться к Вам из ужасной больницы, куда меня запрятали, разлучив с семьей. Я здорова, но мне не верят. Я писала и в консульство, и в мэрию - никакого ответа. Кроме Вас, у меня никого нет. Помогите". Обратный адрес: Гатчина, больница номер 2.
Кроме меня, у нее никого нет... А я ее в глаза не видела - только из окна, на мгновение, молодую женщину с цветами, если это была она, конечно.
Сотрудница консульства, услышав фамилию Пилипенко-Райт, устало сказала: "Знаем, знаем про нее, занимались ее вопросом. Очень неприятная история".
- А что случилось-то?
- А вы ей кто?
- Я ей никто. Получила письмо с просьбой о помощи. Вот и звоню вам.
- Пилипенко украла полотенце в отеле. Ее задержали и признали больной. Ничем помочь не можем: гражданство у нее российское, с мужем-иностранцем разведена, паспорт просрочен. Ситуация тупиковая: нет у нее дома ни там, ни тут.
- Но до отъезда в Англию она где-то жила? У нее ведь сын за границей.
- Послушайте, она больной человек и проходит лечение в больнице!
Письма от Нели продолжали приходить, и каждое заканчивалось словами: "Кроме Вас, у меня никого нет". Когда случайно выяснилось, что такие же письма получают еще несколько человек на работе, я успокоилась. Мир не без добрых людей. Кто-нибудь да поможет.
Все лето я колесила с туристами - в Москву через Новгород, в Тверь через Псков. В каждом городе было одно и то же: отель с варьете, краткая экскурсия в православный храм и послеобеденный шопинг. Мелькание церквей, варьете и сувенирных магазинов сливалось в однообразный круговорот, изредка прерываемый маленькими происшествиями. У одного туриста вытащили в метро паспорт, у другого случился понос после кваса "Добрый молодец". Третий познакомился с русской красавицей, а утром был найден в сквере, живой, но без денег. Лето кончилось, а с ним и туристский сезон.
Дома на автоответчике меня ждала запись: нужен переводчик на полдня, в ближайшую субботу, с выездом за город. Оплата почасовая, платит клиент. Возьму халтуру в последний раз, и хватит, решила я. До следующего сезона.
В вестибюле гостиницы меня встретил маленький веселый человек, Рон. Он держал за руку толстого мальчика, Виктора. Подъехало такси, и мы покатили в сторону Гатчины.
- Купим сегодня клюшку?- спросил мальчик и прижался к отцу.
- Купим, купим,- ответил отец.- Я обещал ему русскую хоккейную форму,объяснил он мне.- Иначе он ни за что не хотел ехать в Россию.
До больницы мы ехали молча, каждый думал о своем. Машина остановилась перед воротами парка, и мы двинулись к центральному корпусу. Я приготовилась к худшему: слыхали мы, что такое психиатрическая больница. В кабинет к главному врачу надо было идти через большую проходную комнату. Вокруг стола сидели женщины в белых халатах, медперсонал. Стол был покрыт клеенкой с плохо пропечатанными экзотическими фруктами: фрукты были сами по себе, а их цвет - отдельно, рядом. Женщины ели винегрет из пол-литровых банок. Увидев нашу делегацию, они недобро поздоровались. Главврач, Рюрик Яковлевич, сразу предложил чаю.
- Ну, как доехали? Осень-то какая стоит - золотая.
- Спасибо, все хорошо,- сказал Рон.- Могу я видеть Нелю?
- И увидите, и поговорите. Сейчас за ней пошлем.
- Может быть, ее как-то подготовить? Я беспокоюсь за мальчика.
- Не надо волноваться. Состояние у Нели стабильное, без динамики. Она всем довольна. Жалуется, правда, что нечем себя занять.
В дверь постучали. Вошла женщина, и в кабинете запахло хлоркой. На вошедшей было голубое детдомовское пальто, фланелевый халат и серый платок на плечах. Увидев сына, она бросилась к нему и прижала к себе.
- Не ля, Неля, спокойнее,- постучал карандашом Рюрик.
Женщина отпрянула, погасла и села на табурет.
- Вот мы и приехали к тебе, Неля,- бодро сказал Рон.- Врач говорит, что тобой доволен. Дело идет на поправку.
- Рон, забери меня отсюда,- прошептала Неля, глядя в пол.- Давай жить вместе, как раньше.
- Вот что,- Рон посерьезнел,- ты пока нездорова. Вот когда совсем поправишься, тогда я опять приеду к тебе, и мы поговорим. И потом... Ты же знаешь, что у меня другая семья.
- Неля, возьми сына,- распорядился Рюрик,- и посиди с ним в комнате свиданий, а мы с Роном побеседуем.
Мне показалось, что теперь Неля уже не посмеет коснуться сына. Так и вышло. Она первая пошла к двери, а мальчик нехотя поплелся за ней, опустив голову, ни на кого не глядя. Он ждал, когда все это кончится.
- Почему вы держите ее здесь, если она практически здорова?- спросила я, когда дверь за ними закрылась.
Рюрик достал большую конторскую книгу.
- Вот, смотрите. Наш запрос ее братьям в Горно-Алтайск. Мы предлагали, чтобы братья забрали ее к себе. Ответ: самим жить не на что. Нелю нельзя выписать, некуда. Нет у нее дома. И в Англию тоже нельзя: она ведь российская гражданка с просроченной визой. Вы на три дня приехали? Если хотите, я отпущу Нелю с вами в город. С условием, что вы мне ее обратно привезете, перед отъездом. Пусть пообщается с сыном: мать все-таки.
- Нет, нет, не надо. Ради бога, не говорите ей об этом. Она разволнуется, будет плакать. Мы ведь живем в гостинице, возвращаемся поздно, у нас большая программа.
- А вы ей из еды ничего не привезли? Конфеток, печенья? Кормят у нас так себе.
- Не подумали. В следующий раз - обязательно. Ну, нам пора. Машина ждет. Спасибо.
- Да не за что. Это наша работа. Сейчас мальчика приведут.
Когда мы вышли в парк, уже стемнело. В десяти шагах я увидела лошадь, которая бесшумно везла телегу. На телеге стояли два больших бидона, на них потекшей краской было написано: "Третий корпус", "Пятый корпус". Держась за края телеги, шагали два гражданина в синих балахонах, у одного шея была обернута вафельным полотенцем. Это развозили ужин больным. Лошадь повернула в боковую аллею, и видение исчезло.
На обратном пути отец с сыном вполголоса переговаривались, но мне с переднего сидения не было слышно о чем. Такси довезло нас до гостиницы. Рон и Виктор пошли в спортивный магазин. Я, получив гонорар, отправилась домой и стала под душ. А Неля из пятого корпуса, наверно, закончила ужин, который ей привезла тихая лошадь, и легла спать, потому что в восемь вечера в больнице гасили свет.
1998 год
Наталия Никитична Толстая
Выбор России
Светлана работала библиографом в центральной библиотеке, сидела в углу за столиком. До этого три года оттрубила в новых поступлениях. Дальнозоркий взгляд читателя, оторвавшегося от ученых записок, блуждая по стеллажам, натыкался на Светлану, но не задерживался на ней. Худенькая, бесцветная, незамужняя.
Жила Светлана с мамой в очень тесной, но своей, своей однокомнатной квартире. Семьи в таких условиях не создать, но ведь и мама не вечна... Один блондин, с утра до вечера торчавший в читальном зале, нравился ей, но он никогда не обращался к библиографу - сам знал, что брать и где. Подходили в основном пишущие диссертацию. Светлана могла бы написать научную работу "Психологические типы любителей ученых степеней". Про молодых соискателей она думала так: только институт физкультуры окончил, а уже строчит про роль замаха при броске по кольцу, чертит диаграммы. Встретишь такого в лесу испугаешься: чистый гамадрил. А ведь защитит. И профессором станет.
Пожилой тоже не встречал у Светланы сочувствия: туда же, спохватился. Раньше надо было думать. "Гипербола в лирике Лучезара Пипкова". Кто сегодня про это читает? Только сам Пипков, сидя на Солнечном берегу и потягивая "Монастырскую избу".
С заведующим межбиблиотечным абонементом Долинским Светлана столкнулась в комнате для курения.
- Что вы, Юрий Зиновьевич, такой невеселый?
