В Слепцов - Трудное время
- Вот еще там земство какое-то выдумали, - начала было дама. - Правду Катков 6 говорит, que c'est une kyrielle. C'est bien vrai, ma chere 7. Я не знаю, что это такое. Денег ни у кого нет, les chemins sont atroces 8...
- Не хотите ли отдохнуть? - перебила ее Марья Николавна, входя на лестницу.
- Нет-с, вот в Пензе случай был тоже, - заговорил батюшка при появлении Рязанова. -Идет по улице духовное лицо-с; а по ту сторону мещанин какой-то пьяный, да вот эдак: "Фю-фю-фю! О-го-го!"- говорит...
Батюшка встал со стула, подперся в бок рукою и представил мещанина.
- Нет-с, как вы полагаете? Мещанина-то ведь за эти дела... Тово, сослали. А всего только и слов его было, что огого. Так вот оно что-с, заключил батюшка, насмешливо посматривая на Рязанова.
- Это что, - сказал посредник.
- В Саратове со мной случай был. Как я одного молодца оборвал!..
Рязанов вышел в залу.
- Послушайте! Нет, уйдите отсюда, пожалуйста! Я их видеть не могу с вами вместе.
- Да я и так хотел уйти.
- Мне досадно, гадко. Простите меня, что я позвала вас сюда!
Рязанов ушел во флигель и лег спать. Часу в двенадцатом пришел туда посредник. Ему приготовили постель в конторе.
- А я вам хочу маленькое предложение сделать, - сказал он, входя к Рязанову.
- Какое предложение?
- Не хотите ли завтра со мной прокатиться по участку? Для вас как для столичного жителя это будет любопытно.
Рязанов подумал и согласился.
X
В четвертом часу утра приказчик разбудил Рязанова и посредника. Вышли на крыльцо: погода хмурая, петухи поют, того и гляди дождь пойдет; у подъезда стоит тарантас. Посредник зевает и охает.
- И охота вам. Спали бы, - ворчит Иван Степаныч, в одной рубашке выглядывая из окна.
- Нельзя, батенька, - служба, - отвечает посредник.
Сели, поехали.
Народ на селе сбирается в поле; сонные бабы с ведрами, овцы, едкий запах свежего дыма, мужики шапки снимают.
- Здорово, - невыспавшимся голосом покрикивает им посредник и засыпает.
Выехали в поле: роса, ветерок подувает, небо с востока покраснело, из побуревших озимых вылетает перепел...
Овраг, заросший орешником, внизу- мост. Пристяжные, понурив головы, шагом спускаются под гору и дружно подхватывают в гору; вдруг сильный толчок, - посредник всхрапывает, открывает глаза, бессмысленно смотрит по сторонам и опять засыпает.
Туман поднялся, все чище и чище становится даль, ярче цветa, прозрачнее воздух, и встают кругом одно за другим далекие села, леса и озера... Вдруг засверкала роса, загорелась медная бляха на шлее у коренной, и побежали от лошадей по траве длинные черные тени - солнце взошло...
Рязанов глядел, все глядел, как лошади бегут, как жаворонки сверху падают в зеленую рожь и опять, точно по ступенькам, поднимаются выше и выше; как стадо пасется по косогору...
Вон лежит в лощине свинья, а на свинье сидит ворона.
- Семен Семеныч! А Семен Семеныч!
- М?
- Извольте вставать!
- Мгм.
- Семен Семеныч!
- М-м?
- Приехали.
- А! Приехали. Где старшина?
- Я здесь, Семен Семеныч. Пожалуйте, я вас высажу.
- Самовар есть?
- Сейчас будет готов.
- Живо! Ну, как у вас? - спрашивает посредник, входя в волостное правление.
- Всё слава богу-с, - кланяясь, отвечает старшина.
Писарь, в нанковом пиджаке 1, сметает рукавом пыль со стола, тоже кланяется и отходит к стенке.
- Хорошо, - говорит посредник, садится и все еще сонными глазами осматривает стены. Лицо у него измято, вдоль лба красный рубец.
Старшина стоит, наклонившись немного вперед и заложив руки за спину.
- Принесите-ка там портфель!
Старшина с писарем бросаются вон из избы.
Солнце начинает сильно пригревать, мухи толкутся в окне, на дворе отпрягают лошадей.
- Вот этот у меня старшина ничего, - говорит посредник Рязанову, только неопытен еще, расторопности мало.
- Мм, - отвечает Рязанов.
Старшина бережно, точно боится расплескать что-нибудь, вносит портфель и, положив его на стол, отходит к сторонке. Писарь на цыпочках крадется к шкафу и вытягивается за спиной старшины.
- Ну, а недоимка у вас как? - спрашивает посредник, надевая себе на шею цепь.
- Плохо-с, - со вздохом отвечает старшина.
- Что ж ты, братец, не понуждаешь?
- Понуждаем-с, - вполголоса отвечает писарь, бесстрастно глядя на посредника.
- Мы понуждаем-с, - уныло склоня голову набок, повторяет старшина.
- Стало быть, плохо понуждаешь, - говорит посредник. - Вон помещик жалуется мне, что вы до сих пор не можете остальных пятисот уплатить с прошлого года, с октября. Ведь это срам!
Писарь стремительно подходит к столу и, порывшись в бумагах, почтительно указывает мизинцем в книгу, говоря:
- С пятнадцатого февраля сего года остается четыреста девяносто пять рублей семьдесят две копейки-с.
- Ну, да, - подтверждает посредник. - Слаб ты, брат; вот что я тебе скажу, - обращается он к старшине.
Старшина вздыхает.
- Разве, ты думаешь, мне приятно слушать жалобы на вас?
Старшина наморщивает брови и старается не глядеть на посредника.
- Ну, опишут, продадут. Что хорошего? Сам ты посуди!
- Хорошего мало-с, - рассматривая свои сапоги, отвечает старшина.
- То-то вот и есть, - наставительно заключает посредник.
- Сами вы себя не бережете.
Несколько минут тяжелого молчания.
- О-охо-хо! - Вздыхает посредник. - Так как же, брат?
- Чего извольте? - тревожно спрашивает старшина.
- Насчет самовара-то?
- Шумит-с.
Писарь бросается в дверь.
- Н-да, - в раздумье глядя в потолок, говорит посредник.
- Все божья воля-с, - со вздохом замечает старшина.
- Да, брат, вот как продадут, тогда и узнаешь божью волю.
Слышно, как в сенях писарь раздувает самовар.
- Дела какие-нибудь есть? - внезапно спрашивает посредник.
Старшина глядит в дверь на писаря и манит его пальцем.
- Есть, васкродье, - входя в комнату и обчищаясь, говорит писарь. Жалоба временнообязанной крестьянки Викулиной, сельца Завидовки, на побои, нанесенные ей в пьяном виде крестьянином того же сельца, Федором Игнатьевым.
- Разобрали?
- Разобрали-с, - весело отвечает старшина.
- Как решили?
- А так решили, что малость попужали обоих-с.
- То есть как?
- Да то есть хворостом-с, - уже совершенно смеясь, отвечал старшина.
- А. Это хорошо. Главное, у меня пьянства этого чтобы не было. Слышишь?
- Слушаю-с.
- Еще что?
- Еще-с... - сделав шаг вперед, доносит писарь. - Еще дело о загнатии двух свиней с поросятами, принадлежащих удельного ведомства крестьянину Петру Герасимову.
- Кто загнал?
- Здешний обыватель-с. Да Петр Герасимов жалуется теперь, что так как, говорит, во время загнатия, говорит, мальчишке его нанесены были побои...
- Ну!
- Но, а здешний обыватель в показании своем показал, что якобы, то есть, ограничился надранием вихров-с.
- Да. Ну, так что же теперь?
- Да они, Семен Семеныч, насчет того, то есть, пуще сумляваются, вмешивается старшина, - что которые, говорит, например, эти самые свиньи теперь загнаты...
- Да...
- То есть неправильно-с, - добавляет писарь.
- Это так точно, - подтверждает старшина. - Почему что как у них это смешательство вышло, ну, и по заметности...
- Вражда эта у них идет давно-с, - таинственно сообщает писарь. - И, собственно, насчет баб-с.
- Да что тут! Это прямо надо сказать, такую они промеж себя эту пустоту завели, такую-то пустоту... Ах, никак самовар-от ушел.
Старшина выбегает в сени и приносит самовар; писарь подает чашки и связку кренделей.
- Как же решили это дело? - спрашивает посредник.
- Да никак не решили, - отвечает старшина, выгоняя из чайника мух. Кшу, проклятые! Хотели было они, признаться, до вашей милости доходить...
- Внушение сделано, чтобы не утруждать по пустякам, - добавляет писарь.
- Оштрафовать нужно, - решает посредник. - Ты их отштрафуй по рублю серебром в пользу церкви! Слышишь?
- Это можно-с.
Посредник заваривает чай; Рязанов читает развешанные по стенам циркуляры и списки должностных лиц.
- А главное, - продолжает посредник, - вино. У меня чтобы и духу его не было. Слышишь?
- Слушаю-с, - неохотно отвечает старшина.
- От него все и зло, - рассуждает посредник.
- Это так-с, - утверждает старшина.
Писарь сдержанно кашляет в горсть.
- Пьяный человек на все способен. Он и в ухо тебя ударит...
- Ударит. Это как есть.
- И подожжет.
- Подожжет-с. Долго ли ему поджечь.
- Вон они, пожары-то 2!
- Да, да. О господи!
- Народ толкует, поляки жгут...
- Толкуют, точно. Ах, разбойники!
- Нет, не они. Где им!
- Это все от вина.
- Так, так. Это все от него, от проклятого. А что я вас хочу спросить, Семен Семеныч.
- Что?
- Типерь который мы помещику оброк платим...
- Ну?
- Народ болтает, колько, говорит, ни плати, все равно это, говорит, что ничего.
- Да. Пока на выкуп не пойдете, это все не впрок. Век свой будете платить, и все-таки земля помещичья.
