Владимир Короленко - Том 3. Рассказы и очерки
— Пожалуйте к нам, — услышал я вдруг тихий голос Ивана Ивановича. Он стоял в темном углу у ворот.
— Что вы тут делаете?
— Народ обманывают. Чего делают, — резко отозвался Андрей Иванович.
Маленький странник закашлялся и, покосившись на Андрея Ивановича, сказал:
— Что делать-с, господин…
Он наклонился ко мне и зашептал:
— Раскольницы-бабы Геннадия Сергеича за попа считают, за беглого. Темнота-с. Что делать-с… Может, не взыщется. А между прочим, нечего делать-с. Не войдете ли?
— Войдемте, Андрей Иванович.
— Чего я там не видал? — ответил он, отворачиваясь. — Идите — целуйтесь с ними. А я об себе так понимаю, что мне и быть-то там не для чего, потому что на мне крест.
— Чай и мы не без крестов, — с тихим укором сказал Иван Иванович.
Андрей Иванович презрительно свистнул и вдруг, сделав очень серьезное лицо, подозвал меня.
— Сонму нечестивую знаете?
И, загадочно посмотрев на меня, он добавил тише:
— Поняли?
— Нет, не понял. До свидания. Хотите, — дожидайтесь.
— Нечего нам дожидаться. Которые люди не понимают…
Я уже не слышал конца фразы, потому что входил вместе с Иваном Ивановичем в избу.
При нашем входе произошло легкое движение. Проповедник заметил меня и остановился.
— А! Милости просим, — сказал он, раздвигая баб. — Пожалуйте. Не чайку ли захотели испить? Здесь самоварчик найдется, даром что раскольничья деревня.
— Я вам помешал?
— Какая помеха. Хозяйка, ну-ко самоварчик! Живее!
— А ты нешто потребляешь чайную травку? — спросила стоявшая впереди полногрудая молодка с бойкими, черными, как уголь, глазами.
— Если господин пожелает угостить, — с удовольствием… и другого чего выпью.
— Пожалуйста, — сказал я.
— Позвольте напиросочку.
Я подал. Он закурил, насмешливо оглядывая удивленных женщин. В избе прошло негодующее шушуканье.
— А ты, видно, сосешь-таки? — язвительно спросила та же молодка.
— Сосу… по писанию. Разрешается.
— А в коем это писании, — научи-ко-сь.
Он докурил и через головы молодиц бросил папироску в лохань с водой.
— Еще кидатца, — с неудовольствием сказала хозяйка, возившаяся около самовара.
— Не кидай, озорной, пожару наделашь, — поддержала другая.
— Пожару? У вас поэтому из колодцев не выкидывало ли, огнем из печи не тушите ли?
— А ты што думаешь? Ноне все бывает. Ноне вон и попы табак жрут.
— Быват, быват. Ишь голос, что колокол. Тебе бы в певчие, в монастырь. Пойдем со мной.
Он потянулся к ней. Она ловко увернулась, изогнувшись красивым станом, между тем как другие бабы, смеясь и отплевываясь, выбегали из избы.
— Н-ну и поп! — с наивным ужасом сказала худая бабенка, с детски-открытыми глазами. — Учи-и-тель!
— Он те научит.
— Научи-ко нас, — опять насмешливо сказала солдатка, выступая вперед и подпирая щеку полной рукой. — Научи такой заповеди, котора легка и милослива.
— Ну-ну! Мы за тебя до плеч воздохнем.
— И научу. А как тебя зовут, красавица?
— Зовут зовутицей, величают серой утицей. Тебе на што?
— А ты вот что, серая утица. Достань нам водочки, — небось, вот они заплатят.
— Достать, что ли? Мы достанем.
Она вопросительно и лукаво посмотрела на меня.
— Пожалуй, немного, — сказал я.
Солдатка шмыгнула из избы. За ней, смеясь, хихикая и толкаясь, выбежало еще две-три женщины. Хозяйка с мрачным видом уставила на стол самовар и, не говоря ни слова, села на лавку и принялась за работу. С полатей, свесивши русые головы, глядели на нас любопытные детские лица.
Солдатка, смеясь и запыхавшись, поставила на стол бутылку с какой-то зеленоватой жидкостью, и, отойдя от стола, насмешливо и вызывающе посмотрела на нас. Иван Иванович конфузливо кашлял, оставшиеся в избе безмужницы смотрели на нас с затаенным ожиданием. После первых рюмок недавний проповедник, подняв полы своей ряски, ходил, притопывая, вокруг серой утицы, которая змеей извивалась, уклоняясь от его любезностей.
— Поди ты! — отмахнулась она и, кинув на меня задорно-вызывающий взгляд, подошла к столу.
— А ты что же сам-то не пьешь? Гляди на них, — они, пожалуй, и все вылакают. Испей-ко-сь.
Улыбаясь и играя плечами, она налила рюмку и поднесла мне.
— Не пейте… — вдруг раздался совсем неожиданно зловещий голос из-за окна, и из темноты появилось скуластое лицо Андрея Ивановича.
— Водки не пейте, я вам говорю! — проговорил он еще мрачнее и опять исчез в темноте.
Рюмка у солдатки дрогнула и расплескалась. Она глядела в окно испуганными глазами.
— С нами крестная сила, — что это такое?
Всем стало неловко. Водка приходила к концу, и вопрос состоял в том, потребуем ли мы еще и развернемся окончательно, или на этом кончим. Иван Иванович посмотрел на меня с робкой тоской, но у меня не было ни малейшего желания продолжать этот пир. Автономов сразу понял это.
— Действительно, не пора ли в путь, — сказал он, подходя к окну.
— Чать, на дворе-те дождик, — произнесла солдатка, глядя как-то в сторону.
— Нет. Облака порядочные… да, видно, сухие… Собирайся, Иван Иванович.
Мы стали собираться. Первым вышел Иван Иванович. Когда, за ним, я тоже спустился в темный крытый двор, — он тихо сказал, взяв меня за руку:
— А тот-то, долговязый. Вон у ворот дожидается.
Я действительно разглядел Андрея Ивановича у калитки. Автономов с котомкой и своим посохом вышел на крыльцо, держа за руку солдатку. Обе фигуры виднелись в освещенных дверях. Солдатка не отнимала руки.
— Только от вас и было? — говорила она разочарованно. — Мы думали — разгуляетесь.
— Погоди, в другой раз пойду, — разбогатею.
Она посмотрела на него и покачала головой.
— Где-поди! Не разбогатеть тебе. Так пропадешь, пусто…
— Ну, не каркай, ворона… Скажи лучше: дьячок Ириней все на погосте живет?
— Шуровской-то? Живет. Ноне на базар уехал. Тебе на што?
— Так. А… дочь у него была, Грунюшка.
— Взамуж она выдана.
— Далеко?
— В село в Воскресенское, за диаконом… Одна ноне старушка-те осталась.
— Ириней, говоришь, не возвращался?
— Не видали что-то.
— А живет богато?
— Ничего, ровненько живет.
— Ну, прошай!.. Эх ты, Глаша-а!
— Ну-ну! Не звони… Видно, хороша Глаша, да не ваша. Ступай ужо — нечего тут понапрасну.
В голосе деревенской красавицы слышалось ласковое сожаление.
За воротами темная фигура Андрея Ивановича, отделившись от калитки, примкнула к нам, между тем как Автономов обогнал нас и пошел молча вперед.
— Вы бы до утра сидели, — угрюмо сказал Андрей Иванович. — А я тут дожидайся!
— Напрасно, — ответил я холодно.
— Это как понимать? В каком смысле?
— Да просто: шли бы, если вам неприятно…
— Нет уж. Спасибо на добром слове, — я товарища покидать не согласен. Лучше сам пострадаю, а товарища не оставлю… Этак же в третьем годе Иван Анисимович. Ничего да ничего, выпивал да выпивал в хорошей канпании…
— Ну и что же?
— Жилетку сняли, вот что!.. Денег три рубля двадцать… портмонет новый…
— Ежели вы это насчет нас с Геннадием намек имеете, — заговорил Иван Иванович, торопясь и взволнованным голосом, — то это довольно подло. Это что же-с?.. Ежели у вас сомнение, — мы можем вперед или отстанем…
— Пожалуйста, не обращайте внимания, — сказал я, желая успокоить беднягу.
— Что такое? — спросил вдруг Автономов, остановившийся на дороге. — Из-за чего разговор?
— Да вот они все… сомневаются. Господи помилуй! Неужто мы какие-нибудь, прости господи, разбойники.
Геннадий вгляделся в темноте в лицо Андрея Ивановича.
— А! долговязый господин!.. Ну что ж! — сказал он сухо. — «Блажен, кто никому не верит и всех своим аршином мерит»… Дорога широкая…
И он опять быстро пошел вперед, а за ним побежал трусцой маленький товарищ. Андрей Иванович несколько секунд стоял на месте, ошеломленный тем, что странник ответил ему в рифму. Он было двинулся вдогонку, но я остановил его за руку.
— Что это вам неймется, право! — сказал я с досадой.
— А вам хороших товарищей жалко? — сказал он язвительно… — Не беспокойтесь, пожалуйста. Сами далеко не уйдут…
И действительно, за последними избами на дороге зачернела фигура. Это был Иван Иванович, но один…
Он стоял посередине дороги, тяжело дышал и кашлял, держась за грудь.
— Что с вами? — спросил я с участием.
— Ох-хо! Смерть моя… Ушел… Геннадий-то… Не велит вместе идти… Велит с вами. Не поспеваю за ним.
— Сделайте одолжение. А дорогу вы знаете?
— Дорога пока большая. Да он где-нибудь догонит…
Мы пошли в темноту… Назади тявкнула собака; оглянувшись, я увидел в темноте два-три огня деревни, которая скоро скрылась из виду.
