Михаил Панин - Камикадзе
стью - я собственными глазами в какой-то газете прочитал. На лапках переносят. Но мне-то что, думаю, пускай ползают.
5
Политическое чутье меня не подвело: вождем племени туземцы меня уже фактически признали, эта ненасытная развратница с запахом рыбы изо рта оказалась права. Не буду удалять, буду держать при себе в качестве политической советницы, а дышит пускай в сторону. Зовут ее не Долорес или Лусия, как можно было предположить, а Жаклин, как супругу убитого президента Соединенных Штатов. В ней, оказывается, примесь не испанской, а французской крови, о чем тоже можно было догадаться. Во мне тоже какая-то примесь есть, но какая - мама об этом говорила по-разному, я получился волосатый, волосы даже на заднице растут, а когда не знаешь точно, какая примесь, чувствуешь себя законным представителем титульной нации. Когда знаешь точно - какая, - хуже: человек начинает метаться, выбирая, к какой нации примкнуть.
Ну а инаугурация - торжественная процедура вступления в должность главы государства - состоялась только на следующий день моего пребывания на острове. Потому что в первый день, после того как я хорошо отдохнул и выспался в кустарнике, не считая инцидента с изнасилованием, что для мужчины не так страшно, как для женщины, мужчины переносят легче, последовало купание в лагуне, изумительно красивой - круглой, как бассейн, обсаженной со всех сторон пальмами, с прозрачной свежей водой. Очевидно, лагуна сообщалась посредством какого-то подземного канала с океаном, который шумел прибоем тут же поблизости. Небо - безукоризненной голубизны, солнце не жарило, как в пустыне, - уже склоняясь к горизонту. Огромные волны, вздымая брызги, разбивались о гряду коралловых рифов, обрамлявших остров, и набегали на песчаный берег тихо и умиротворенно. Ну и конечно, воздух - как бальзам. Рыбы в лагуне столько, что ее можно ловить руками, но я люблю - на удочку, смотреть на поплавок, когда он начинает прыгать на воде, а потом ложится на воду горизонтально если клюет лещ. Рыба тут крупная.
А можно было прожить всю жизнь в Херсонской или какой другой области, как проживают многие, оправдывая свою неподвижность любовью к родине. Я тоже родину люблю, но не фанатично. Приверженность чему-то одному мне глубоко чужда, я открыт всем веяниям. Хорошо, что я стал морским летчиком, а не шофером самосвала, как один из моих школьных друзей. Каждый день одно и то же: песок, гравий, щебенка. Женился на девочке, с которой три года сидел за одной партой. Пришел с работы, выпил, утром голова болит, а надо ехать, с головной болью. Правда, на самосвале можно подъехать к ларьку или к магазину и хоть пива выпить. А самолет летит в пустом пространстве.
После купания и легкой закуски, состоявшей из фруктов и опять без спиртного, загорали на песке. Но загорал, в основном, я, туземцы и туземки и так хорошо загорели. А я загорал, чтобы не отличаться цветом кожи от народа, которым мне предстояло управлять. Загорал в трусах, все остальное, думаю, "загорю" потом, когда немного обустроюсь и буду иметь возможность уединиться. Выставлю охрану и буду лежать голый во дворе. Только переворачиваться не надо забывать, загар со всех сторон должен быть равномерным.
Мэри нигде не было видно, я никак не мог ее найти, может, родители загнали ее домой, чтобы не болталась. А Жаклин прямо на пляже отдалась еще двум туземцам, грязная скотина. Орала, будто ее на куски режут. Потом спокойно встала, отряхнулась... И пошла по пляжу еще кого-нибудь искать, есть такие. А кто-то не знает ее истинную суть - возьмет и женится.
Когда накупались и я позагорал, последовал обильный ужин на берегу лагуны. Было еще светло, но жара уже заметно спала, поднялся свежий бриз. Опять очень вкусная рыба, большой кусок курицы. Из фруктов - персики и виноград. Из напитков - апельсиновый и манговый...
Потом быстро опустилась ночь, и над лагуной повисла оранжевая луна. Громче заверещал хор цикад, заквакали лягушки в мелких водоемах. В сиянии луны заблестела листва. Аромат цветов усилился до такой силы и густоты, что сделалось тяжело на сердце. Как будто со мной это уже когда-то было, было и прошло, а теперь непонятно зачем вернулось. Ничего вернуть нельзя, я знаю, тут какой-то нонсенс. Где я? Что со мной? Но думать об этом не хотелось. Я и сказал себе: не думай, это загадка не для ума. Вполне возможно, все раз и навсегда записано в какой-то книге. Ну, не записано там, что ты должен стать майором! И успокойся.
Возвращались в деревню в полной темноте. Гигантские деревья, под которыми прятались жилища островитян, сквозь свои кроны не пропускали лунный свет. В хижинах туземцев тут и там, мерцая, теплились печальные огоньки. Мои сопровождающие освещали дорогу факелами, забегая вперед меня и держа факелы высоко над головой, как черти, невидимые в темноте. Меня вели спать - теперь уже, надо думать, в стационарных условиях. Вечерний воздух, еще хранивший дневную теплоту, был как вода, густой и вязкий, я словно плыл в нем. Мы шли вдоль хижин, вдоль обнесенных невысокими оградами дворов. Можно было протянуть руку и сорвать за оградой сливу или абрикос. Летучие мыши, которые имеют обыкновение весь день висеть где-нибудь под потолком в сарае головой вниз, бесшумно выпархивали наружу. Ласточки сонно щебетали, укладываясь спать в своих глиняных домишках под стрехами. И так одуряюще пахло ночной фиалкой! Нос бы оторвал и выбросил - так пахло. Сквозь блестевшую от домашних очагов листву было видно, как во дворах семьи туземцев, готовясь отойти ко сну, мыли ноги в больших глиняных лоханях. Ходят босиком, а туалетов нету... Я ходил в ботинках, но все равно Райка каждый вечер тоже заставляла. Люди тихо переговаривались, заканчивая последние дела, и укладывались кто как: одни под навесами хижин, другие прямо на траве, вповалку, всей семьей. А если кто-то из детей не вымыл ноги и хотел лечь просто так, карапуза отлавливали - у тебя же ноги в говне! - и силком запихивали в лохань, он ревел. И эта идиллическая картина не могла не порадовать меня. Это хорошо, подумал я, периодически мыть ноги нужно. Но все равно свою хозяйственную деятельность на острове начну с постройки туалетов. Ничто так не компрометирует народ, как отсутствие уборных или их малочисленность. Бегаешь, бегаешь... А если - иностранец? Вот почему, наверное, Владивосток закрыт для ино-странцев, а не потому, что там базируется военно-морской флот. Иностранец во Владивостоке обоссытся. Для начала возведу посреди деревни общественную уборную, посадочных мест эдак на тридцать. С одной стороны - "М", с другой - "Ж", по-английски, раз они английский знают. Ничего, пусть привыкают, а то привыкли: откроет ночью дверь и - с крылечка, чтобы далеко не ходить. Волков тут нет. Культура уборных во многом определяет и всю прочую материальную и духовную культуру. Если в общественный сортир нельзя войти - темно, того и гляди сапогом влезешь или, если ты военный, расстегивая и застегивая ремни, уронишь пистолет в дырку... Да и не всегда знаешь в темноте, кто рядом притаился - "М" или "Ж". Иногда говоришь: "Здравствуйте, Тамара Ивановна", когда на свет выйдешь. Со светом тут тоже одна луна. Но в основном мне пока все тут нравилось.
Правда, спал один, как на авианосце... В каком-то сарае, куда меня привели. Хотя даже в Улан-Удэ, куда летал в прошлом году за запчастями, в номер военной гостиницы, где мы поселились с замполитом Воронцом, сразу же явились две нимфы. Стоят в дверях, в пальто и в варежках. Я даже растерялся. Но не выгонять же на мороз, раз мама и папа отпустили... Хорошо, что у нас была с собой бутылка спирта и сухой паек, но мы с Воронцом купили еще шоколад и три кило яблок для десерта. Воронец только в загранпоходах следит за нашей нравственностью, когда мы просимся в бордель где-нибудь в Камране, долгие годы бывшей американской вотчиной. Вылупит глаза и кричит, как идиот: "Мы советские люди!" А так, в основном, человек как человек, хороший семьянин.
Спать меня уложили на полу, на мягком ложе из каких-то листьев. Укрыться было нечем, но в этом и не было необходимости. Интересно, у бывшего вождя есть жена, дети? Что-то я не видел. А что если тут, при всей простоте нравов, верховное лицо дает обет безбрачия? Но меня это не пугало. У католических епископов и кардиналов тоже обет, но никто из-за этого не отказывается от сана, как-то живут, не только молятся. Завтра все узнаю. Но они точно не исламисты, те молятся по пять раз в день, и обрезание делать мне не будут. А скажут - сделаю, делов куча. Даже интересно, как оно будет без крайней плоти.
Но куда все-таки под вечер девалась Мэри? Может, она замужем за каким-нибудь местным, и я зря трачу на нее душевное тепло. Жаклин - черт с ней, Жаклин стерва и сексуальная маньячка. Но Мэри... Я вспомнил губы Мэри как две дольки мандарина, розу в черных волосах, робкую улыбку. И подумал: черт возьми, вождь я или не вождь! Замужем - не замужем, какая разница. Завтра на этом острове все будет принадлежать мне - и земля, и недра, и женщины. И пошло оно все к черту! Надо пользоваться плодами той общественной системы, в которую попал. Везде есть что-то хорошее. Даже при феодализме, например, право первой ночи... Или: вассал моего вассала - мой вассал. Или - не мой? Забыл... Но пусть попробует чей-нибудь вассал показать мне задницу - так вздрючу! Пусть потом сколько угодно машет руками. А не компрометируй власть, если она не твоя. Не нарушай стабильность.
