Владимир Мегре - Новая цивилизация. Часть 2
— К чему ж ты на сестру в обиде? Вины в ней нет. В тебе вина.
— Но в чём, бабулечка? Что сотворила я не так?
— Слушай внимательно. Твоя сестра у платья своего на рукавах уж очень гладко вышивку цветную сотворила. Ты тоже захотела сделать всё сама, но криво получилось вышитое на платьице твоём.
Ещё сестра твоя умеет говорить стихами, она в колядках лучшая, а ты не хочешь пообщаться с волхвами: они учат читать и сочинять стихи. Избранник твой, наверно, умный мальчик, красивое и умное способен оценить.
— Ещё три года, бабулечка, учиться нужно мне?
— Возможно, три. Но может быть, и пять.
Любовь настоящая взаимности обязательно добьётся
Прошло десять лет. Радомир со своим ближайшим другом, с необычным именем Арга, шёл по праздничной ярмарке.
Арга умел великолепную резьбу творить, картины рисовать чудные. Из глины статуи лепить, будто живые. Эти таланты ему от деда перешли, а от отца — уменье кузнеца. Длинные ряды возов со всевозможной снедью друзей мало интересовали.
Не привлекли внимание молодцов и ряды со всевозможной утварью, посудой. Вообще не главным были на ярмарках какие бы то ни были материальные приобретенья. Главное — общение, знакомства, обмен опытом.
Парни решили направиться к месту, где готовилось красочное представление заезжих артистов. Вдруг их окликнули:
— Радомир, Арга, вы уже видели её?
Радомир и Арга оглянулись на зов. Три молодца из селения друзей стояли чуть поодаль, и оживлённо что-то обсуждали, и предлагали жестами присоединиться к ним.
— Чего или кого видели? — спросил подошедший к ним Радомир.
— Рубаху эту необычную. Она из ткани гладкой, а вышивка с невиданным орнаментом, в нём тайный смысл, наверное, какой-то есть, — ответил один из трёх парней, второй его поправил:
— Рубаха хороша, но та, что продает её, куда прекрасней. Таких девиц не знала ярмарка округи всей.
— А как взглянуть на диво? — спросил Арга.
Все пятеро отправились в ряды, где продавались украшения, поделки чудные, красивая одежда.
У одной повозки толпились больше обычного люди. Любовались висящей на палке необычной красоты рубахой. Ветерок слегка шевелил ткань, и было видно, как отличается она от обычной из грубого полотна своей лёгкостью и нежностью. И узоры, вышитые на вороте и рукавах, необычно затейливы.
— Узор подобный достоин мастера великого, — с восторгом вслух произнёс Арга.
— Да что узор, протиснись сквозь толпу, взгляни, с узором рядом кто, — сказал сосед из их селенья.
И обойдя толпу с другого края, приблизившись к повозке, увидели друзья девицу.
Тугая русая коса, как небо синее глаза. Дуги-брови, на губах чуть затаённая улыбка. Движенья плавные, но будто в них энергия какая-то витает. Не сразу от девицы взгляд можно было отвести.
— Она ещё и на язык остра, да и стихами, присказками может говорить, — сказал тихонько самый рослый парень.
— Вроде нежна, да неприступна, как скала, — второй добавил. — Поговорите с ней.
— Я не смогу. Дыханье будто прихватило, — ответил Радомир.
С девицею заговорил Арга:
— Скажи нам, девица, не ты ль рубаху чудну смастерила?
— Да, я, — не поднимая глаз, ответила девица. Чтоб зимний вечер покороче был, от скуки ткала. Бывало, и на зорьке вышивала.
— Плату какую хочешь за свою работу? — вопрошал Арга, чтобы подольше слышать речь певучую девицы.
На молодых парней девица подняла глаза и сразу всех их будто унесла в заоблачную высь. На Радомире взгляд чуть задержала. И будто растворила парня в синеве. Дальнейшее он ощущал, словно в неявном, необычном сне.
— Плату какую? Растолкую. — Красавица, сидящая в повозке, продолжала: — Я подарить без платы эту вещь могу лишь человеку доброму и молодцу удалому. Себе на память от него ну, разве что, пустяк какой возьму — лошадку молодую, например.
— Вот так красавица! Ответ достойный, мастерица! — раздались возгласы в толпе. — Лошадку, говорит, — так пустячок. Она, красавица, совсем не промах.
Так возгласы и длились, но люди из толпы не расходились. И вдруг, по сторонам надвое разделилась толпа.
Арга вёл под уздцы буланой масти молодого жеребца. Горяч был конь и необъезжен, на месте гарцевал и взбрыкивал.
— Вот так лошадка! Это — чудо-конь! Неужто молодец его отдать решился? — шептались все в толпе.
Арга к повозке подошёл, сказал:
— Отец коня мне этого отдал. Тебе, красавица, его я за рубаху отдаю.
— Спасибо, — ответила спокойная девица. — Но говорила я, и люди слышали, рубаху я не продаю, лишь подарить её могу, тебе, быть может, иль другому молодцу.
— Ага, красавица-то наша испугалась. Конечно, конь — горяч, не каждому и молодцу под стать. Ждала лошадку, задавалась, — из толпы неслись насмешки. — Ну, спасовала, так и что ж, тут каждый остерегаться должен, уж больно конь горяч и необъезжен.
Девица, хитро улыбнувшись, на толпу взглянула и с необычной лёгкостью на землю спрыгнула с телеги.
Все возгласы толпы замолкли враз. Прекрасен был, будто художником великим точён, стан девичий. Она пред всеми во всей своей красе предстала, с улыбкой посмотрела на коня, три шага сделала к Арге, как будто проплыла, слегка земли касаясь.
От неожиданности повод выпустил Арга. Встал на дыбы горячий жеребец. Но девичья рука успела повод подхватить.
А дальше… дальше, к изумлению людей в толпе стоящих… Левою рукой девица ловко жеребцу сдавила ноздри. И, повод отпустив, правою рукою погладила коня по морде. И жеребец горячий, вдруг затих. Она к земле его клонила голову. Слегка сопротивлялся жеребец, но всё ж, к земле клонился. Ниже, ниже… И вдруг горячий конь перед девицей на колени пал.
Из толпы вышел старик седой, сказал:
— Так покорять зверей, коней волхвы лишь могут_старые и то не все. Но ты — девица молодая. Как тебя зовут? Ты чья?
— Я — Любомила из соседнего селенья. А чья?
— Ничья. Я просто дочь своего отца. А вот и он подходит, строгий мой отец.
— Когда бы строгим был, — сказал вернувшийся отец, — ты что опять здесь натворила, Любомилка?
— Так, ничего. Немножко лишь с жеребёнком поигралась.
— Немножко? Вижу. Отпусти коня. Домой пора нам отправляться…
В ведрусской школе и Любовь преподавала
Что же случилось с Любомилой за эти годы, где мудрости и ловкости она вдруг научилась? В ведрусской школе.
В этой школе обучался каждый с детства раннего до старости глубокой. Каждый год экзамены сдавались. Программа этой школы по маленьким крупицам составлялась от сотворенья и в веках обогащалась. И мудрость неназойливо внушалась. Уроки не такими были, как ныне в современной школе.
Ты говорил однажды мне, Владимир, о выражении одном, бытующем у вас. Когда ребёнок шаловлив и груб, случалось, становился, привычки вредные в нём появлялись, о нём тогда и говорили, что улица ребёнка воспитала, что ему вольница дана была.
Своих детей ведруссы безбоязненно на вольницу пускали. Все знали: система празднеств, обрядов так тонко и умело продумана была, что увлекала всех детей на подготовку к ним. Они играли вроде бы, на самом деле, обучались сами, без взрослых часто, наукам разным.
Экзамены в ведрусской школе на празднеств череду похожи были, игрищ. С помощью их учили взрослые детей, и сами у детей учились.
К примеру, праздник есть такой — Колядки. Во дни Колядок дети ходят и поют куплеты всем своим соседям. Стихи, мотивы к ним и пританцовки сами сочиняют.
Готовят дети выступления свои задолго до начала празднеств и с интересом неподдельным у взрослых, в семьях, друг у друга и волхвов выспрашивают, как научиться лучше сочинять стихи, как петь и пританцовывать.
Способности у всех детей не одинаковы, конечно, были. Те, кто отставал в сочиненье от других, родителей своих упрашивал их поучить. И иногда родители использовали стремление детей к Познанью для привлеченья их к помощи в хозяйстве.
Например, канючит внук у бабушки:
— Бабулька, милая, ну, почитай стихи. Ну, почитай, пожалуйста, прошу. Я не хочу быть хуже всех, меня в Колядки не возьмут с собой друзья.
А бабушка в ответ:
— Дел много у меня, ты бы помог, тогда и почитаю вечером стихи.
Ребёнок с энтузиазмом помогал и потом бабушке внимал, запоминать старался все её стихи иль песни, пританцовкам просил его учить. Потом, у дедушки, у матери просил и у отца его, хотя б немножко поучить. И благодарен был родителям, когда они ему урок преподносили.
Сравни, Владимир, это действо с уроком в школе нынешней — литературы, например.
Всё правильно, его нельзя сравнить. Ребёнок у ведруссов с детства сам стремился стать поэтом.
Чреда весёлых празднеств у людей ведрусского периода — это система, помогающая мирозданье познавать и обучать детей простым житейским мудростям.
