Валерий Брумель - Не измени себе
За последующие семнадцать лет таких учеников, как Полуянов и Мохов, у меня прибавилось еще пятеро.
"Мал золотник, да дорог" - видимо, только так и подбираются истинные последователи.
Прежний заведующий облздравотделом был смещен, на его место назначили Ломову. Благодаря ее поддержке мне удалось избавиться от опеки людей, подобных Сытину и Краковскому, и довести количество разработанных мною методик до ста десяти. В порядке шефской помощи завод "Металлоконструкция" обязался поставлять в мое отделение не меньше пятидесяти аппаратов в год. Этого было, конечно, маловато, но это уже было кое-что.
Как заведующему отделением, мне повысили зарплату, а самое главное - дали однокомнатную квартиру. В то время это была большая редкость. Через два месяца после новоселья я снова женился и привез к себе из Дятловки двух дочерей. Хозяйство в селе осталось на мать и сестер.
Дочки пошли в школу, присматривать за ними стала Таня. Она работала рентгенологом в нашем госпитале.
Моих дочерей Таня восприняла без сентиментального пафоса, но очень скоро стала им необходима. Матерью они начали называть ее уже через год - сами.
Для жены я оказался не "сахар": вспыльчивый, раздражительный, а главное меня почти никогда не бывало дома. До двенадцати ночи на работе, до трех-четырех утра за книгами, к девяти снова к больным. И так изо дня в день.
К тому времени, когда Таня родила дочку, мое отделение расширилось еще на одну палату (стало семьдесят коек), я излечил более шестисот больных. В медицинских журналах мне удалось поместить несколько статей, выступить на трех конференциях травматологов и ортопедов с докладами.
Вот несколько выдержек из прений по поводу моего метода, высказанных крупными специалистами: "Подобная методика противоречит всем правилам и установкам такого солидного учреждения, как наш институт. Напрашивается один вывод: она неверна в корне". "Такой слесарный подход хирургии не может быть взят на вооружение нашей медициной". "Дешевые трюки провинциального врача". "Авантюризм". "Кустарь-одиночка". "Шаман". "Шарлатанство".
В ответ на подобные обвинения я приводил лишь один довод: "Прежде чем что-то напрочь отрицать, надо убедиться в этом практически. Иначе - приехать в Сургану и хоть одним глазом взглянуть на бывших больных, излеченных моим методом".
Мне не только обещали, но даже угрожали приехать - и все не приезжали. И действительно, какая дикость - неужели какой-либо профессор поедет к рядовому провинциальному врачу за опытом, да еще, извините, "к черту на кулички"! Куда проще разгромить его метод заочно.
Что, кстати, на всех конференциях и происходило...
Успокаивал я себя пословицей: "Битая посуда дольше живет!" - и продолжал неустанно выступать с новыми докладами, где это было только возможно...
К сожалению, существовала еще одна поговорка: "Кто бьет, тому не больно". Ударил опять заведующий госпиталем Краковский.
На операционном столе у меня умер больной. Я выправлял ему горб - сердце не выдержало наркоза. В моей практике это была первая и последняя смерть. Две недели я не мог оперировать - боялся стола.
Умом я понимал: от подобных случаев не гарантирован ни один хирург. Я врач - видел много трупов, крови, обнаженных человеческих костей, но только после смерти горбуна пронзительно ощутил хрупкость человеческой жизни. Был человек, и не стало.
Но именно от такого чувства безысходности во мне стало закипать сопротивление. Ночью, переделывая очередную статью, я понял: выход один вновь становиться к столу!
В горком партии Краковский написал следующее.
Несмотря на неоднократные предупреждения облздравотдела, несмотря на то, что ведущие травматологи-ортопеды Советского Союза указывают на порочность моего метода, я продолжаю проводить свою лженаучную методику. Поставив под сомнение мой моральный облик (заведующий имел в виду, что я уже трижды женат), он обвинил меня, что ради приобретения скандальной славы я сознательно пошел на грубый эксперимент и только поэтому погубил больного. В заключение Краковский спрашивал: имею ли я право носить звание советского врача?
Нервы он мне попортил основательно. Мое отделение перебазировали во вторую городскую больницу и прибавили еще десять коек! Отделение занимало весь второй этаж и полкрыла третьего. Количество излеченных больных перевалило за полторы тысячи. Полуянов и Мохов перешли к самостоятельным операциям.
Но критики моего метода не унимались. "Пусть своим методом вы излечите хоть три тысячи людей! Все равно это ни в чем не убеждает: ваш метод не универсален, а сугубо индивидуален. В клинике профессора Бельчикова, например, ваш аппарат пробовали применять сорок раз. И в тридцати процентах получили осложнения!"
Я отвечал: "Мой аппарат нельзя надевать как чулок, раз и навсегда заведенным способом. В природе нет одинаковых рук и ног. Каждый хирург обязан подходить к больному индивидуально. И, сообразуясь с этим, накладывать ему аппарат".
Возражали: "Не получать же всем нам специально ради вашего метода еще и техническое образование!"
Про себя я подумывал: "А почему бы и нет? Ни одному хирургу оно бы не помешало!"
После постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР "О мерах по дальнейшему улучшению медицинского обслуживания и охраны здоровья граждан СССР" характер возражений моих противников изменился: "Ну, допустим! Допустим, что человеческую кость действительно можно удлинить на шесть-восемь сантиметров. Но чтобы посредством этого же способа выправлять горбы, ликвидировать врожденные вывихи тазобедренных суставов - это уж слишком!"
У меня ком вставал в горле.
"Господи, да какие шесть-восемь сантиметров? Это было еще шесть лет назад. Теперь у нас есть больной, которому мы нарастили восемнадцать сантиметров! И это не предел!"
И все-таки сторонники метода начали появляться. Одни благодаря большому количеству излеченных пациентов; других я привлек своими постоянными выступлениями на конференциях; третьи и в самом деле стали убеждаться в перспективности нового направления; четвертые, безразличные к идее, просто сочувствовали мне, как человеку, который вот уже около восьми лет что-то такое доказывает, но, видимо, так никогда и не докажет, - и так далее и так далее...
С одной стороны, стало вроде полегче, с другой - сложнее. Почему?
Раньше было проще:
"Нет, и все! Не признаем!"
Теперь таких "откровенных" поубавилось. Появились "молчальники" - сидит себе, слушает и молчит. Поди узнай, что у него на уме?.. Или, например, "сочувствующие лицемеры" - в глаза тебе одно, за глаза - подножку...
Более всего я стал побаиваться "сочувствующих воров"... Один такой, молодой, с горящими глазами, воодушевленный идеей мехода, буквально влез мне в душу и во всех деталях расспросил об одной из модификаций аппарата, которую я только начал разрабатывать.
На конференциях меня особым вниманием не баловали. От подобной заинтересованности у меня, как говорится, "сперло дыхание" - этому Шамшурину (такая у него была фамилия) я выложил часть очередных задумок. Через полгода он представил "свой" аппарат на получение авторского свидетельства. Суть моей новой конструкции Шамшурин схватил лишь в общих чертах, а детально разработать не сумел. Но самым удивительным было не то, что он украл, а то, что этот Шамшурин моментально получил на него авторское свидетельство. Более того, "свою модификацию" ему удалось внедрить в столичных травматологических институтах. Как и следовало ожидать, "изобретение Шамшурина" особым успехом пользоваться не могло. Тяжелым больным "его" аппарат помогал как мертвому припарки...
У кого из нас не встречалось на пути подлецов, у всякого. И все же: не "бог с ними", а "бог - с порядочными!" - иначе бы мы не совершили в своей жизни ничего полезного.
Например, такая личность, как Зайцев. Моложе меня на шесть лет, уже профессор, автор нескольких толковых изобретений, он произвел на меня впечатление человека энергичного, а главное - прогрессивного, бесстрашного. На последней республиканской конференции он призвал ученых внимательнее относиться ко всему новому, не отказываться одним махом от незнакомого и непривычного. Плохое, оно рано или поздно проявятся, а вот зерна хорошего нередко можно и пропустить.
О моем методе Зайцев, правда, не упомянул, но зато в перерыве на виду у многих он пожал мне руку и сообщил, что, по его мнению, то направление, которым я занимаюсь в травматологии и ортопедии, крайне интересно. Ему бы хотелось встретиться со мной еще раз и поговорить более обстоятельно.
Зайцева назначили директором одного из крупнейших травматологических институтов. Мы встретились у него в кабинете. Он подробно расспросил меня о сложностях, которые я испытываю, поинтересовался моими предложениями. С сожалением он признал:
- Главная наша бесхозяйственность не в досках, которые гниют, и не в станках, что ржавеют, - в человеческих талантах. К ним мы порой относимся как к сорной траве, которая растет подле дороги. Вот главный убыток для государства!
