Николай Лейкин - На заработках
— Позволь, милостивецъ, прежде покормиться малость, поклонилась Акулина. — Сейчасъ хлѣбца купили.
— Ѣшьте, ѣшьте. Я еще за мыломъ побѣгу.
Плита уже топилась, въ вмазанный въ нее котелъ была уже влита вода Акулиной и Ариной, и онѣ принялись ѣсть хлѣбъ. Лакей смотрѣлъ на нихъ и говорилъ:
— Вишь, какъ уписываютъ! Чай-то пилили сегодня?
— Нѣ, голубчикъ… Какой тутъ чай! отвѣчала Акулина.
— Или ужъ попоить васъ чайкомъ-то? Ну, садись. Чай еще крѣпкій. Дай имъ, Марфа Ивановна, по куску сахару, да налей по чашкѣ чаю.
— Спасибо тебѣ, голубчикъ, спасибо… заговорили Акулина и Арина, присаживаясь къ столу.
Лакей скосилъ на Арину глаза и еще разъ произнесъ:
— Ей-ей, бабецъ не вредный!
XXI
Напившись чаю, Акулина и Арина разулись и принялись за мытье половъ и дверей. Лакей присутствовалъ тутъ-же. Онъ распоряжался, приказывалъ, отодвигалъ мебель, мѣшавшую поломойкамъ, и ежели подходилъ къ Аринѣ, не могъ удержаться, чтобы не тронуть ее то ущипнетъ, то потреплетъ по спинѣ или по плечу и при этомъ приговаривалъ: «свѣжье», «корюшка», «фрикадель». Арина всякій разъ вздрагивала, роняла мочалку и говорила:
— Да полно вамъ… Оставьте… Ну, чего вы?.. Вѣдь я столкнуть какую нибудь вещь могу.
— А ты веди себя смирно, такъ и не столкнешь. Чего отмахиваешься-то? Я тихо, ласково…
Все это происходило на глазахъ Акулины. Акулина, боясь разгнѣвать его и тѣмъ лишиться заработка, сначала ничего не говорила, но наконецъ и она сказала:
— А ты зачѣмъ, милый, трогаешь дѣвушку? И ласково не слѣдъ. Не замай ее. Не хорошо.
— Не замай… Не хорошо… Ахъ, деревня сивая! Да она должна радоваться, что генеральскій главный управляющій съ ней шутки шутитъ.
Часу въ десятомъ лакей, впрочемъ, исчезъ. Его позвалъ проснувшійся баринъ. Подавъ барину умыться, одѣться, напоивъ его чаемъ и проводивъ на службу, лакей снова явился. По уходѣ барина, онъ сдѣлался смѣлѣе, сталъ разговаривать громче, закурилъ папироску и сѣлъ въ кресло, смотря какъ поломойки мыли двери.
— Дѣвушка? — спросилъ онъ Арину.
— Дѣвушка.
— А ты? — отнесся онъ къ Акулинѣ.
— Замужняя, милый.
— Ну, а я холостой, и баринъ нашъ холостой. У насъ два барина: одинъ въ генеральскомъ чинѣ, а другой гимназистъ, а я у нихъ старшій управляющій. Да вотъ что я еще хотѣлъ сказать: ужо баринъ вернется къ обѣду со службы, да ежели онъ васъ спроситъ, почемъ вы поряжены, такъ говорите ему, что по три четвертака, ну, а я вамъ за это по пятачку прибавлю. По сорокъ пять копѣекъ получите. Слышали вы?
— Слышали, голубчикъ, — отвѣчала Акулина.
— Ну, такъ вотъ… Подрядъ… Нельзя… Надо чтобы и управляющему отъ подряда что нибудь очистилось. У меня все такъ… «По три, молъ, четвертака, ваше превосходительство»… Похлебать мы вамъ въ двѣнадцать часовъ тоже дадимъ. У насъ варева много. Это по нашему завтракъ, а по вашему, простонародному, обѣдъ.
— Спасибо тебѣ, милый… — сказала Акулина радостно взглянувъ на Арину.
— Ну, то-то. Вотъ какъ я добръ! Намъ господскаго не жаль. Ѣшьте. И чай послѣ завтрака будемъ пить, такъ остатки вамъ… Пейте, зудите до отвалу… Все равно остатки выливать придется.
— Благодаримъ покорно.
— Ну, вотъ… А ты давеча говоришь мнѣ про свою товарку: «не замай». Во-первыхъ, это и слово мужицкое, а во-вторыхъ, что за бѣда, ежели холостой человѣкъ пошутить хочетъ, У насъ и господа холостые, и я холостой. Кухарка замужняя, потому она кучерова жена. Вотъ давеча кучеръ-то приходилъ, такъ это мужъ ейный.
Лакей помолчалъ, сообразилъ и прибавилъ:
— Да что-жъ вы обѣ за однимъ-то дѣломъ возитесь! Постой-ка я васъ на разныя дѣла разставлю. Вѣдь намъ нужно еще всѣ окна перемыть. Ты, курносенькая… какъ тебя звать-то?
— Арина.
— Ну, такъ вотъ ты, Арина, оставайся здѣсь и мой двери, а ты… Тебя какъ звать?
— Акулина.
— А ты, Акулина Савишна, вчерашняя давишна, отправляйся вонъ въ ту комнату, въ заднюю, спальня это, по нашему, и начинай тамъ окна мыть. Я тебѣ табуретку дамъ. Знаешь, какъ. окна мыть? Табуретку-то на подоконникъ поставишь, встань на нее и мой. Только осторожнѣе…. смотри, не скувырнись за окно… а то изъ-за тебя потомъ въ отвѣтѣ будешь. Ну, бери ведро и мочалки. Авось, такъ у насъ дѣло успѣшнѣе пойдетъ.
Лакей увелъ Акулину и минутъ черезъ десять опять вернулся къ Аринѣ. на лицѣ его сіяла сладенькая улыбка. Онъ подошелъ къ Аринѣ и сказалъ:
— Акулину свою, что-ли, церемонилась, что давеча такая недотрога была, что чуть что сейчасъ: не тронь, да не тронь?
Арина молчала и продолжала усердно натирать двери мочалкой.
— Сродственница она тебѣ, что-ли? продолжалъ лакей…
— Просто такъ, землячка… Ну, да мы по деревенски въ сватовствѣ… тихо пробормотала Арина. — Въ сватовствѣ-то мы родня.
— Знаю я, что значитъ въ сватовствѣ. Мы хоть и городскіе, а понимаемъ.
Арина старалась не смотрѣть на лакея и стояла къ нему спиной. Онъ помолчалъ и зашелъ къ ней спереди, чтобы видѣть ее въ лицо.
— Вотъ мы теперь одни, такъ намъ свободнѣе разговаривать, сказалъ онъ. — Глазенки-то у тебя хорошіе… вотъ и носъ курносъ, а я такой люблю. Что толку въ длинныхъ-то носахъ!
На такую похвалу Арина невольно улыбнулась, но тотчасъ-же отвернула отъ лакея голову. Тотъ продолжалъ:
— Чего-жъ ты отвертываешься-то? А ты гляди на меня. Я человѣкъ хоть и образованный, а деревенскихъ до смерти люблю. Наши городскія трепанныя перетрепанныя, а деревенская дѣвушка свѣжье. Одно только, что вотъ онѣ настоящей учтивости не понимаютъ и брыкаются. А ты не брыкайся. Коли пришла въ Питеръ, то учись по городскому.
— Зачѣмъ-же мы этому будемъ учиться? Намъ не слѣдъ. Мы въ Питеръ пришли на заработки, проживемъ здѣсь до осени, а по осени обратно въ деревню уйдемъ, тихо пробормотала Арина.
— Заговорила таки! радостно подмигнулъ лакей. — а я ужъ думалъ, что ты языка лишена и только и умѣешь, что — «ахъ оставьте», да «не замай».
— Мы деревенскими были, деревенскими и останемся… продолжала Арина.
— Да ужъ слышали, слышали… Женская нравность намъ извѣстна, перебилъ ее лакей. — А ты все-таки не брыкайся, коли къ тебѣ хотятъ съ комплиментомъ…
— Не троньте меня — я и не буду брыкаться.
— Да ужъ слышали, слышали… А ежели не въ моготу? Вѣдь человѣкъ въ себѣ не воленъ, коли: ежели онъ влюбившись. А ты вотъ какъ давеча вошла, такъ сейчасъ меня и поразила.
— Да полно вамъ… махнула ему рукой Арина съ сдержанной улыбкой.
— Чего — полно! Я нарочно и землячку-то твою отсюда увелъ, чтобы намъ можно было свободно разговаривать.
— Разговаривать разговаривайте, а только рукамъ воли не давайте.
— Да вѣдь я деликатно, я не по мужицки…
— Вовсе этого не надобно.
— Чудная! покрутилъ головой лакей, сѣлъ на диванъ и сталъ манить Арину къ себѣ пальцемъ.
— Чего вы пальцемъ-то кривляете? спросила. она.
— Ага! Расшевелилась! Настоящій разговоръ пошелъ! радостно проговорилъ лакей и тихо прибавилъ:- Бросай мочалку, или сюда и садись со мной на диванъ рядышкомъ. Тебѣ отдохнуть надо.
— Нѣтъ, не надо. Да и не слѣдъ мнѣ на барскія мѣста садиться, спокойно отвѣчала Арина.
— Садись, садись. Или до тѣхъ поръ будешь манежиться, покуда тебя подъ ручку не поведутъ. Ну, ладно. Пусть будетъ по твоему.
Лакей поднялся съ дивана и направился къ. Аринѣ. Та бросила мыть дверь, прислонилась къ стѣнѣ и, держа передъ собой мочалку, испуганно говорила:
— Не надо! не надо! Все равно я не сяду! Не троньте меня!
Въ дверяхъ стояла Акулина и говорила:
— Милый! Да дай намъ вмѣстѣ работать. Вмѣстѣ-то все-таки хоть словечкомъ другъ съ дружкой перекинешься. Ты не бойся, мы лѣниться не станемъ. Вдвоемъ мы тебѣ взамѣсто лошадей — вотъ какъ усердно.
Появленіе Акулины было до того неожиданно, что лакей плюнулъ, махнулъ рукой и ушелъ въ кухню.
XXII
Послѣ полудня, когда лакей, кучеръ и кухарка отзавтракали, лакей настоялъ, чтобы кухарка дала Акулинѣ и Аринѣ остатки щей и когда тѣ принялись хлебать, онъ сѣлъ противъ нихъ и смотрѣлъ, какъ онѣ ѣдятъ. Ложки имъ подали мельхіоровыя. Акулина взглянула на ложки и невольно улыбнулась.
— Ложки-то какія у нихъ! Серебряныя, господскія, толкнула она слегка въ бокъ Арину. — Такими ложками никогда и хлебать-то, дѣвушка, не трафилось. Ѣла-ли ты такими ложками?
— Гдѣ-же ѣсть-то, Акулинушка! Сама знаешь… отвѣчала та.
— Хлебайте, хлебайте на здоровье, сказалъ лакей, замѣтивъ, что женщины улыбаются. — Щи у насъ вкусные, настоящіе. У насъ прислугѣ варится также какъ и господамъ, на господскій манеръ. У насъ нѣтъ этого, чтобы для прислуги кой-какъ…
— Спасибо, милый, спасибо… бормотала Акулина.
— Отхлебаете щи — и втораго блюда дадимъ, продолжалъ лакей. — Ѣшьте сколько влѣзетъ. Вотъ вы на сегодня и съ харчами. Нанималъ безъ харчей, а предоставилъ и харчи. Это для васъ прямо три гривенника экономіи для двоихъ. Марфа! Давай имъ и макаронъ послѣ щей. Пускай поѣдятъ, — обратился онъ къ кухаркѣ.
