Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи?
— Лихой! — прибавил Кострыга. — Я, бает, люд; свил мочальный кнут!
— А мы ему петлю! — крикнул опять кабальный, сверкая голубыми глазами.
— Одначе и спать, братцы, — решил Кривой. — Кострыга, ты тростнику-то подбрось. Все теплее.
Он вытянулся, приложив свои лапти почти к самому костру, и тотчас захрапел. Товарищи немедля последовали его примеру, и только Кострыга, подкинув тростнику в костер, остался сторожить своих товарищей.
Василий завернулся в епанчу и лег поодаль, но спать не мог. Разнородные чувства волновали его. Сочувствие голытьбы растрогало его, послало давно желанный мир на его душу и на время отогнало кровавые мысли о мести. Он с умилением смотрел на оборванцев, храпящих вкруг костра. На Кострыгу, уныло свесившего свою кудлатую голову, и думал об их тяжкой доле, а потом о Стеньке Разине.
Что это за удалец такой? Воеводы и помещики дрожат при его имени и войско сбирают, сам царь из Москвы о нем наказы пишет, и зовут его вором, разбойником, Стенькой, а холопы да голытьба оживают духом при его имени, величают его батюшкой, Степаном Тимофеевичем, и ждут от него своего избавления. Что за богатырь такой? По всей Волге подымаются люди, имя его проникло во Псков, в Рязань, а может, и по всей матушке-Руси?.. Сердце Василия загоралось уже любовью к этому человеку, и он говорил себе: "Пойду за ним всюду. И в огонь, и в воду, и на лютую смерть!"
Потом мысли его перешли на Наташу. Свидится ли он с нею и когда? Успеет ли он отбить ее от когтей злых воронов? И как они встретятся и что расскажут друг другу?
Сердце его то замирало, то билось. Он смотрел на глубокое небо и день за днем вспоминал любовь свою, свои и ее речи, ее робкие ласки. Когда сердился он, она тихо гладила его по лицу рукою и словно паутину снимала со лба его глубокие морщины. Когда тосковала она, опускала головку свою ему на плечо, поднимала лицо кверху, и он видел при свете месяца, как наполнялись глубокие очи ее слезами и потом медленно катились по щекам. Прижимался он губами к ее глазам и пил ее слезы и целовал ее, пока тихая улыбка не озаряла ее лицо.
"А встретились как?" — вспомнил он. Как бродил лесом и вдруг услышал крик. Прибежал, а девушка сидит на пне, бледная как смерть, а другая вопит и на землю кажет. Глянул он: вьется, ползет гадюка прочь от них. Понял разом он, что приключилось. Каблучком раздавил гадину, а потом припал на колено, взял ногу девицы, нашел раночку и быстро высосал ядовитую слюну вместе с ее алою кровью.
"Верно, с той кровью и любовь вошла в мое сердце", — подумал Василий, и воспоминания его потекли дальше. Вспомнил он случайные встречи, а потом вдруг подошла к нему однажды Паша, девушка, и говорит:
— Знала я молодца. Гнался он за чернохвостой лисичкою, а та в сад боярский. Он не будь труслив да за нею в тын. А время-то позднее было, солнышко-то зашло уж! Глядь, а лисичка и тут как тут.
— Я такого молодца тоже знаю! — усмехнулся тогда в ответ Василий и в ту же ночь перемахнул через лукоперовский тын. Там его встретила Паша и подвела к Наташе.
А дальше! Только зима разлучала их, а чуть начинались теплые весенние ночи и до поздней осени, что ни ночь они виделись друг с дружкой и говорили о том, как помирится он с ее отцом, сыграют они веселую свадьбу. Да не так делается, как загадываешь… "Что-то с ней, с голубушкой, теперь? Знает ли она, что со мной вороги сделали?" — подумал Василий, и с этой мыслью сон смежил его веки.
Он проснулся от утреннего холодка и открыл глаза.
Его товарищи что-то варили в котелке и тихо говорили промеж собою, и едва поднялся Василий, как они тотчас смолкли.
Василий встал, спустился к речке, умылся, жарко помолился Богу и, вернувшись к товарищам, сказал:
— Доброе утро, братцы! Помоги вам Бог!
— И тебе тоже! — ответили все разом.
Потом Кривой встал и, кланяясь ему в пояс, сказал:
— Не обессудь, милостивец, дозволь слово сказать!
— Что! — вздрогнув, спросил Василий. Ему показалось, что они сговаривались бросить его.
— Будь над нами старшим! — проговорил Кривой. — Мы тебя в каждом слове почитать будем, а ты веди нас к Степану Тимофеевичу!
— Не откажи на милости! — подтвердили все, вставая и окружая Василия. Василий покраснел от радости, глаза его вспыхнули и увлажнились слезами.
— Я ли откажусь от такой чести, братцы! — ответил он, кланяясь. — Верой и правдой сослужу вам. Придет беда, первый пойду!
— Мы-то уж не оставим тебя. За тобой везде!
— А я вас не брошу! В радости ли, в горе! Во век не забуду вас! Вы мне что братья родные!..
— Мы смекали, — заговорил Дубовый, — может, ты хочешь у Лукоперовых усадьбу спалить. Так мы вернемся.
Обольстительный призрак мести мелькнул перед Васильем, но он сдержался.
— Нет, братцы! Теперь это негожее дело. У них челяди не семь человек. Пождите! — сказал он, тряхнув головою. — Со Степаном Тимофеевичем вернемся, тогда вы их мне только живыми оставьте!..
— Убережем, милостивец! — ответил с усмешкой кабальный, Егор Пасынков.
— А теперь похлебаем, что Бог послал, да и в путь! — сказал Кривой.
— Верно! — подтвердил Василий, и все жадно и торопливо стали хлебать сваренное толокно.
Потом поднялись и стали сбираться. Яков Кривой взял на плечо огромную дубину. Степан Дубовый топор и мешок с хлебом, а Ермил Горемычный, вооружившись вилами, взял под мышку бочонок с брагою.
— На один привал, — сказал он, — а там хоть брось!
Кострыга забрал котелок и поднял косу, прикрепленную лезвием вдоль палки, Тупорыл пошел с рогатиной, а Пасынков с гибким кистенем в руках, и вся эта ватага, покрестившись на восток, тронулась в дорогу.
— Нас-то поначалу одиннадцать было, — сказал дорогою Кривой, — да, вишь, не поладили и подрались. Одного вот Дубовый ненароком убил, а четверо прочь пошли. Потому и надумали тебя за старшего!..
Они пошли с малыми роздыхами, больше днем, несмотря на жару, а ночью останавливаясь на роздых. По дороге к ним пристало еще несколько человек, и мало-помалу отряд Василия увеличился до тридцати человек.
— Ишь, — шутил Кривой, — нас теперь целая рать идет!
Василий с гордостью оглядывал своих воинов и думал: "Ништо! Такие с любым воеводою управятся!"
На пятый день своего пути им встретилась ватага нищих.
— Бог в помощь, добрые люди! — крикнул им вожак.
— Дай Боже благополучно! — ответил Василий.
— Вы куда, добрые молодцы?
Василий оглядел их и не побоялся ответить:
— К батюшке Степану Тимофеевичу! А вы откуда?
— А мы от него! Идем разносить вести добрые: слышь, Царицын взял, теперь на Астрахань пошел батюшка!
— Ну? Вот-то добрая весть! — весело воскликнул Горемычный. — Что с воеводою сделали?
— Утопили! И приказных с ним, а дела все приказные на площади сожгли. Теперь там Ивашку Хохлова оставил батюшка, есаула свово!
— Важно, важно, — сказал Пасынков, — так их и надобно!
— А что, мы нагоним его?
— Поспешить надобно. Сказывано, под Астрахань ушел. Теперя вы в Царицыне не забражничайте. Тогда в самый раз!
— Мы не для пьянства идем! — строго ответил Василий. Нищие затянули песню и пошли своею дорогою.
Василий, уже не приваливаясь на ночь, повел своих молодцов к Царицыну. За час пути до города на них вдруг налетели казаки с диким криком.
— Нечай! Нечай! — кричали они.
— Стойте! — остановил их Василий. — Мы идем служить все Степану Тимофеевичу.
— Тогда милости просим! — заголосили казаки. — Нашего полку прибыло! Гайда до атамана!
— А кто атаман ваш?
— Ивашка Хохлов, ближний есаул батюшки. Ладный казак, ласковый до своих! — ответили казаки.
Василий пошел впереди своего отряда. Скоро они вошли в город, носивший на себе следы разорения. Некоторые дома были сожжены и разметаны, на некоторых дворах на воротах качались трупы, одетые в боярские кафтаны, с почерневшими уже от времени лицами. На соборной площади, куда привели Василия и его отряд, подле сожженного воеводского двора и приказной избы шло пьянство. Казаки и голытьба выбили дно у бочки и черпали из нее ковшом водку, крича:
— Здоровье батюшки Степана Тимофеевича!
Тут же, на обгорелом бревне, сидел и сам атаман Ивашка Хохлов.
На нем был кунтуш алого цвета, широчайшие шаровары синего и желтые сапоги из телячьей кожи. Длинный оседелец спускался с бритой головы и был заложен за ухо. Рыжие усы висели почти до груди, черные масленые глаза глядели тупо перед собою.
— Вот, пане атамане, новых молодцев привели! — сказал один казак, слезая с коня. — Хотят служить нашему батюшке!
— Добре! — кивнув головою, ответил Хохлов и уставился на Василия. — Кто будешь?
— Дворянский сын Ва…
— А коли дворянский сын, так повесить!..
— Постой! Не годится! — остановил атамана казак. — Коли он служить к нам пришел.
