Вадим Кожевников - Степан Буков
— Мы же только для ориентировки, прикидываем, принюхиваемся. — И Лунников объявил: — Пожалуй, ландышем здесь не пахнет.
Дзюба солидно изрек:
— По-научному это называется фекальная жидкость. У нас прораб был, техникум коммунального хозяйства окончил. Так он нас информировал: начало цивилизации человечества надо отсчитывать с тех времен, когда начали канализацию строить. Так что смешки ни к чему. Рабочие люди ее строили, рабочие люди здесь ее обслуживали по линии ремонта, надзора. И под городами у нас тоже такое же подземное коммунальное хозяйство, приходится им заниматься.
— Правильно, товарищ Дзюба, — одобрил Буков. — А что воздух здесь тяжелый, то ведь и в танке, когда огонь ведешь, от пороховых газов угораешь так, что бывает — всего вывернет.
— То бой, в бою все стерпишь!
— Ну, хватит, товарищи! — приказал Зуев. — Обменялись впечатлениями. С интервалом по одному.
Служебная дорожка была склизкая, Зуев пошел в голове группы, тщательно осматривая поверхность дорожки, свисающие со сводов серые, липкие нити, стену, покрытую маслянистыми потеками. Когда он светил в даль туннеля, свет фонаря расплывался во мраке как сальное пятно. Воздух был влажный, сырой, протухший, насыщенный прокисшим туманом. Густота мрака была такой, что каждому казалось, будто он как бы замурован в черноте и она мягко, но сильно сдавливает, все туже сжимая в своем черном студенистом теле, как гигантский слизняк.
И пучок тусклого света от фонаря только беспомощно корчился в этом мраке, не в силах пробить его.
Прошло уже немало времени. Но ничего подозрительного не обнаружили. Ответвления от магистрального подземного канала Зуев обследовать пока не разрешил. Когда служебная дорожка кончилась, пришлось идти вброд, согнувшись, так как туннель коллектора теперь был значительно уже, но потом вышли на другую магистраль, туннель тут был обширный, квадратного сечения, в стены вделаны металлические держатели для кабелей и трубопроводов.
— Ага, — сказал Зуев, — под Унтер-ден-Линден вышли. Здесь до войны новый коллектор проложили. Дзюба заметил одобрительно:
— Железобетон — солидное произведение. — Обратился к Зуеву: — А вообще следопытничать тут ни к чему: днем уровень стока почти по трем четвертям сечения идет, чего хочешь смоет. Но вот интересно, боковые секторы обрешечены и на замках. И хотя кладка стен на боковых коллекторах старинная, решетки на них поставлены не так уж давно, ржавчина не поела.
Буков осветил фонарем скважину в замке, сунул в нее отмычку, потом вытер отмычку чистой бумажкой, рассмотрел, заявил:
— Не грязь, а вроде тавот, по цвету свежий. Значит, кто-то замки смазывал, заботился.
— Подожди открывать! — попросил Зуев. — Сначала петли дверные осмотри.
Обследовав петли, Буков отметил:
— На стыках ржавчина обсыпана. Выходит, кто-то побывал тут.
Вот ли в боковой туннель. Поднявшись по скобам смотрового колодца, Дзюба долго пытался поднять его чугунную крышку. Ничего не получалось. Возможно, прижата обломками здания. Дальше ход был совсем узкий.
Поколебавшись, Зуев все-таки решил разведать его. Пробирались на корточках, опасливо освещая низкий свод. Выбрались на другой магистральный капал, он шел под уклон. Течение здесь было сильнее, отводы ливневой канализации стали чаще. Но и туннель был шире, просторнее, и, судя по стволам смотровых колодцев, он залегал на большей глубине, чем другие магистральные каналы. Натолкнулись на каменной кладки стену, которая перегораживала канал. Сток жидкости уходил в боковые отводы.
— Если на случай ремонта, так уж больно заслонка капитальная, задумчиво произнес Дзюба.
Кондратюк постучал по стене коротким ломом, спросил:
— Желаете? Тол прихватил на всякий пожарный случай, могу рвануть аккуратно. В боковом ходу подождать — ударная волна мимо проскочит. Дунет слегка, и все.
— И так дышать нечем, а ты еще своей взрывчаткой навоняешь.
— От взрывчатки не вонь, а только запах, — обиделся Кондратюк.
Дзюба продолжал обследовать кладку стены.
— Верхние ряды кирпича без раствора положены. На халтуру, для вида только. — Попросил Кондратюка: — А ну, подопри!
Поднятый на плечах Кондратюка, он быстро раскидал у свода кирпич, крякнул, влез в образовавшуюся брешь в стене и скрылся за ней.
За ним последовал Лунников, без помощи товарища. Затем Буков.
Подсаженный Сапежниковым, Должиков скреб стену сапогами, не в силах подтянуться на руках. И потом тяжело спрыгнул не на носки, а на пятки.
Свет фонарей выхватывал из темноты сложенные в штабеля стальные цилиндрические сосуды, выкрашенные ярко-оранжевой краской. Буков приказал:
— Стоять всем на месте!
Кондратюк успокоил:
— Та это же не бомбы. Глядите, вентиля медные торчат. Возможно, автогенные баллоны. Просто склад. И банки наставлены, видать с тушенкой. На суточный рацион саперному батальону хватит.
— Я эти банки знаю, — сказал Должиков. — Ими в лагерях травили. Газ "циклон-Б".
— А ну, освободите все помещение, — вдруг начальственно приказал Кондратюк. — Все назад и скорым обратным ходом наружу, в первый же попавшийся люк. — Сел на пол, поспешно разулся, снял обмундирование, остался в одних трусах. Объяснил деловито: — Это я, чтобы чувствовать, за что цепляюсь.
— Товарищ Кондратюк, отставить.
— Нельзя отставить, товарищ Зуев, — сердито сказал Кондратюк, посветил фонарем между штабелей. — Видите, шнуром напутано, и провода тонкие, а это вот не прокладка, а взрыв-пакеты.
— Ничего не трогайте!
— Я, допустим, не трону, — хмуро сказал Кондратюк, — а крысы вас тоже послушают? Шастают, заденут, допустим, проволоку, взрыватель натяжного действия и сработает.
Убеждал:
— Я хоть не все, а кое-что обезврежу. — Поколебавшись, добавил: Конечно, если желающий светить останется, с обеих рук действовать мне ловчее. Потом такое мое пока временное соображение. Они, видать, только у баллонов головки сшибать желали, взрыв-пакеты мелкие и все под головками уложены, а банки что? Жесть! Их чуть поддашь — и лопнут. Значит, если рванет, не очень основательно. Главное — газ. Так мы же противогазами оборудованы. Мне, конечно, ни к чему, только мешает. Да и не поможет, если хлопок. А вы все обождите в безопасном боковом ходу за стенкой. Я тут сначала, ни к чему не прикасаясь, так только сориентируюсь. Доложу. Тогда и будет окончательное ваше решение.
Буков остался светить двумя фонарями Кондратюку.
Кондратюк с кошачьей грацией продвигался между штабелями баллонов и банок, белея своим грузным нагим телом, отрывисто давая указания, куда светить. Иногда он бормотал, как бы поясняя самому себе:
— Это фокус на дурака. Штука плевая. Ишь ты, терочный поставили! Отсырел, не сработает. Ага, химическим перестраховались. Думали, я с кусачками, чтобы раздавил, да?
Вернулся, надел на шею брезентовую сумку с инструментом. Продолжал возиться, приговаривая:
— Еще один зуб дернул, теперь не укусит.
Обрадованно объявил:
— А вот она, самая главная гадючка в броневой шкурке. Ну пока, кажется, все.
Подошел к Букову, доложил:
— Взрывоопасность в основном ликвидирована. — Помедлил, переступая босыми ногами, просительно произнес: — Мне бы еще минуток столько же покопаться для гарантии! Разрешите? Душа неспокойна.
— Одевайтесь, — приказал Буков.
— Тогда разрешите обратиться к капитану.
Зуев сказал:
— Обожди, Кондратюк. Тут надо нам другое обсудить. Всем уходить нельзя. Надо на охране объекта остаться. Мало ли что. — Поглядел на Букова: — Вы! И еще кто?
— Товарищ капитан! — перебил Кондратюк. — Мне же тут делов до черта.
— Хорошо, Кондратюк, Лунников, Должиков…
И когда Зуев, Дзюба и Сапежников скрылись во мраке туннеля, оставшимся стало невмоготу сиротливо. Кондратюк, облачившись в обмундирование, сказал:
— Отогреюсь малость — и снова полезу шарить. — Предложил: — Пойдем в боковушке покурим, там ничего, там можно.
Усевшись на корточки вдоль влажной стены, погасили фонарь, чтобы экономить батарею. Мерцали только огоньки цигарок.
Лунников сказал:
— Это что же, фашисты-вервольфы собирались свое же население газом потравить?
— Такая у них затея зверская, чтобы по подземным ходам газ в дома проник, душегубку соорудили. Кондратюк прервал сердито:
— Ну чего, охота словами трясти над тем, что и так ясно.
— Поговорить нельзя?
— Отчего нельзя, можно, только ты для удовольствия чего-нибудь расскажи.
— Про что разговоры любишь?
— Обыкновенно, про жизнь.
— У меня детство очень хорошее было, — сказал Должиков, — просто замечательное…
— Я своим тоже доволен, — сказал Лунников. — Только на фронте не повезло: хотел в авиацию, взяли в пехоту.
