Борис Можаев - Полюшко-поле
- Ну и что же? - подался заинтересованно Стогов.
- Эх, Василий Петрович! Себя, видно, не обманешь. Дня на три хватило любви да мира. А потом я стал так противен самому себе, что впору хоть из шкуры собственной вылезать. Чужие мы, чужие! А разорвать сейчас же, после этих ночей... оскорбить ее - духу не хватило. И ненависти к ней не было. Но тянуть дальше, жить с ней стыдно. Вроде сам перед собой мошенником был: знаешь, что сбежишь, но тянешь - удовольствие справляешь. Тут я и выдумал срочный вызов. Уехал.
- Так она и не знает до сих пор, почему уехал? Не написал ей?
- Написал. Да она говорит - не верю. Это, мол, вспышка обиды. Пройдет.
- Так за чем же дело стало?
- Дело, Василий Петрович, по двум колеям пошло.
- Надо соединять колеи-то. Или уж...
- Требовал я и развода... Да не вовремя. Просит подождать. Защитит диссертацию, поднимется по службе - сама этот развод затребует. Не век же гулять будет.
- Смотри, батенька. Так нельзя тянуть.
14
На весеннем севе звеньевые опять не подчинились.
Нынешней весной особенно нажимали на кукурузу; открыли новый способ парафинировать семена и сеять по холоду в начале мая. И машину привезли в Синеозерск, похожую на примитивную растворомешалку. Вот вам - покрывайте парафином семена кукурузы и отсевайтесь досрочно. Где-то там, в филиале Академии наук, какой-то ученый хотел защитить на этом парафинировании диссертацию. А секретарь крайкома хотел удивить страну - вырастить кукурузное зерно раньше кубанцев.
Он, может быть, и толковое дело затеял, тот ученый, но вот беда пропустили через машину зерно в Синеозерске, напарафинировали - оно и слиплось. Комом село. Хоть ножом режь. Стогов махнул рукой на эту машину и приказал сеять попросту. "Главное - отрапортовать пораньше. Парафин на ростках не заметишь", - подумал он.
Но в "Таежном пахаре" звеньевые отказались сеять кукурузу в холодную землю, и шабаш. Агроном за них. А что с нее взять? Беспартийная. И тех силом не заставишь. Сговорились, что ли, все вместе, уперлись, как быки. Не столкнуть.
И решил Игнат Волгин сходить вечерком к Егору Ивановичу, в отдельности потолковать.
Хозяина встретил он во дворе; тот лежал на брезентовой подстилке возле трактора и копался в гусеничном траке. На гусеницах была еще свежая, не успевшая захряснуть грязь. "Трактор только что пришел с поля, - отметил про себя Волгин. - Неужто послушался? Но почему тогда второго, колесного трактора нет?"
- Здорово, кум!
- Здорово! - Егор Иванович встал с подстилки, но руки не подал грязные были руки, он комкал пальцами тряпку и выжидающе посматривал на председателя.
Волгин тоже молчал, оглядывая трактор.
- Ходовые части проверяю. Завтра большой перегон, - сказал наконец Егор Иванович.
- Куликово болото вспахали? - спросил Волгин.
- Кончили.
- А где же второй трактор?
- Бобосово поле пашет. И этот перегоню туда же завтра.
- А кто будет кукурузу сеять на Куликовом?
- Я. Оно же за мной закреплено. Но посею, когда земля прогреется.
- А я тебе приказываю сеять завтра же, понял? - сорвался Волгин.
- Ты, Игнат, не кричи. Все-таки на моем дворе находишься.
- Ты с меня голову снимаешь, понял? На тебя же глядя бунтуют Еськов и Черноземов.
- Пусть другие сеют. У нас еще восемь трактористов.
- Так те на пшенице! А кукуруза на вашей совести.
- Во-во, я и хочу по совести поступить.
- Егор, не доводи до греха!.. - Волгин азартно стукнул себя в грудь.
На заднем крыльце появилась Ефимовна.
- Вы чего же это на дворе митингуете? Ай в правлении не наговорились?
- Да вот, мать, в гости к нам пришел куманек. Уж так соскучился, что руку к грудям прилагает. Пошли в избу, Игнат, пошли.
Егор Иванович ласково обнял за плечи оторопевшего Волгина и повел в дом.
- А ты, мать, поставь-ка на стол рябиновой нашей кувшинчик, да сальца порежь, да вилочек квашеный достань из подпола. Давно уж мы с тобой, Игнат, не певали да про житье наше партизанское не вспоминали...
И Егор Иванович вдруг запел дребезжащим тенорком:
Эх-да, вспомним, бра-га-гатцы, мы куба-ан-цы,
Как хади-ги-ги-ли на врага.
Расторопная Ефимовна быстро накрыла в горнице стол красной скатертью, вязанной из шерстяных ниток, принесла из чулана белого, толщиной в ладонь, свиного сала, подала в тарелке половину квашеного вилка и ушла из горницы, притворив за собой дверь.
Егор Иванович налил в стаканы розовато-желтой, прозрачной настойки и чокнулся.
- Будем здоровы, кум...
Пили медленно, цедили сквозь зубы, сильно морщась. Настойка была крепкой и горькой.
- Ф-фуй! Ну и рябина. Хлеще перца продирает, - сказал Волгин. - И крепка!
- Хмеля не жалел, - отозвался Егор Иванович. - Вот теперь и покалякать можно. - Он вынул из кармана черный кисет с махоркой, пачку сложенных вдвое листков численника, протянул Волгину.
Закурили.
- Ты, Егор, военным человеком был. И в гражданскую партизанил, и в Отечественную воевал. Ответь ты мне: рота может вести наступление на позицию врага, если каждый солдат будет сам себе командиром? - начал издали Волгин.
- Разно бывает... К примеру, мне вспоминается один случай: как мы на Вяземскую в разведку ходили, - отвечал обиняком и Егор Иванович. - Ты у нас командовал отделением. Приказ какой был? Разведать - есть японцы или нет? Разведали... но тебе мало того было, надо еще и отличиться. Нас в засаду посадил, а сам пробрался на станцию, в тупик... Снял часового и в вагон ампломбированный влез...
- Так я ж думал, что там винтовки...
- Винтовки! А упер ящик апельсинов да полный сидор натолкал коньяку и шампанского. Всю дорогу бахвалился... Всем было весело - коньяк да апельсины жрали и корками бросали друг в друга от радости. И командир похвалил тебя за коньяк-то. А наутро японцы пришли в тайгу по этим апельсиновым коркам и чуть было не ухлопали нас всех...
- К чему ты это все рассказал? - Волгин смотрел на Егора Ивановича как-то избочась, выпятив нижнюю губу.
- К тому же самому... Ты выпей да подумай.
Егор Иванович налил еще по стакану:
- Давай! Поехали на ту сторону.
Выпили.
- Ты все-таки поясни, к чему ты про апельсины рассказал? - хмуро спросил Волгин.
- Тут и пояснять нечего. Этим ранним севом кукурузы ты ведь отличиться хочешь вместе с Семаковым. Вас, наверно, похвалят за то, что первыми отсеетесь. Нонешний командир-то отметит. Знамя еще вручит. А что потом? Ну-ка да не взойдет эта кукуруза? Как людям в глаза смотреть буду? Тебе-то что?!
- Эх, Егор, не с того боку заходишь, вот что я тебе скажу. Ты что думаешь - я за урожай не болею? Или мне на землю наплевать? Или я олух царя небесного - не понимаю ничего?.. Так по мне - делайте все так, как лучше. Я бы вам полную самостоятельность дал, будь на то моя воля. Но нельзя. Я ж лицо подотчетное, должен отчет во всем держать, проводить передовую линию, чтоб все было по уставу. Порядок должен быть или нет?
- Да какой же это порядок - кукурузу бросать в холодную землю?
- А откуда ты знаешь, что это плохо?
- Вот тебе раз! Полсотни лет сеяли - и откуда знаю?
- Так ты ж по старинке сеял-то, голова! А теперь наука вон как!.. Все вверх дном норовит перевернуть.
- Так ведь и Надька против!
- То агроном, а то - ученые. Разница. Это они приказывают... Они ж руководители! Не нам чета.
- Но у меня пока своя голова на плечах...
- Вот о своей голове ты только и заботишься. А на других тебе наплевать. На меня, по крайней мере.
- Это как же так?
- Все так же... Подумай сам - начался сев кукурузы, все рапортуют... А мне что - врать? Разоблачат... Тот же Семаков сообщит. Прогонят. Молчать? Спросят, потребуют. Откажусь? На бюро вызовут, всыпят по третье число. А там ведь и попросить могут - не справляюсь, мол. Сам знаешь - не больно надежное положение у меня. Так что ж ты хочешь? Посадить на мое место какого-нибудь Семакова? Да он вас по снегу заставит сеять...
- Но, Игнат, хуже будет, коли захолонет кукуруза... не взойдет. Придется семена покупать да подсевать в июне.
- Э-э, брат! Это не страшно. Еще бабушка надвое сказала: захолонет или нет. Коли не захолонет, так все хорошо. А уж коли захолонет... Тогда я и развернусь. Стогов-то молчать будет - сам ведь приказывал сеять пораньше. А я поросят продам. И семян куплю и вам аванс выдам. А там, может быть, и коров бракованных пущу в оборот. Вот и отдушина будет к сенокосу да к уборочной. Видишь, как все оборачивается. Так что давай сеять, Егор. Не упрямься! Ведь все равно же заставят...
Егор Иванович покачал головой.
- Ах ты, ягода-малина! Ну ты и Аполеон...
- А что делать? Нужда заставит волком выть.
Егор Иванович налил по стакану:
- Давай еще ополоснем мозги-то. Авось и придумаем что путное.
Выпили. Егор Иванович долго ковырял вилкой капусту. Волгин курил, глядя в окно.
- Вот что, Игнат, - сказал наконец Егор Иванович. - Ты, наверное, и прав, но сделать по-твоему не могу.
Волгин круто подался к Егору Ивановичу, тот остановил его ладонью:
