Виктор Миняйло - К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
_______________
* С в а р к а - ссора, перебранка (укр.).
- Ты, Степушка, - положила София руку на плечо мужу, - не злобствуй, как Ригор, ты же хазяин. Хазяи тебя за своего считают, а ты на добрых людей клыки оскалил...
- Я не за них воевал!
- Значца, так... Это хорошо, сват, что и хазяйские люди за савецку власть сражались! - сказал Титаренко. - Значца, за народную власть.
Балан сердито хмыкнул - как пролаял. То ли смех это был, то ли брань - не сказал бы и сам Тадей.
София обняла Степана за шею, подняла чарку к лицу, сказала мужу весело:
- Ой, вояка мой глупенький!.. Ну, до коих пор ты воевал бы? Да кого воевал бы? Аль свата своего, доброго хлебороба? Аль жинку свою?.. Вот придем домой, повоюешь. И - кто кого одолеет... - Она подморгнула сватам: - И кто еще первый замирения запросит...
- Ких... ки-их... ких... - это Балан, будто двери заскрипели протяжно.
- Хе-хе... - покладисто выдавил из себя Кузьма Дмитриевич. "Блаженны миротворцы, ибо сынами божьими нарекутся..." Значца, так нарекутся.
Тадей будто про себя:
- "Не мир принес я вам, а меч..."
Степан прищурился:
- Поднявший на нас меч - от меча и погибнет!
- "Ой, на горi та й женцi жну-у-уть!.." - сильным контральто завела София и закачалась из стороны в сторону.
И вся родня взревела, как бы соперничая, кто кого перекричит:
А под горою,
Оврагом-долиной
Казаки иду-у-ут!..
Даже Тимко, побагровев от натуги и зажмурив глаза, присоединился со своим дурным баритоном - у-у-у-у!
Степан почувствовал себя одураченным и побитым. Ему сейчас даже не выругаться и не уйти домой. Поэтому и сам вынужден был включиться в песню.
София взяла мужа под руку и положила голову ему на плечо.
...Ой мне,
Ой мне женка не годится...
злорадно подхватил Степан. София толкнула его локтем в бок. А когда закончили про табак и трубку, что понадобятся казаку в дороге, Степан завел свою:
Ой, наплывала да черная туча,
Стал дождь накрапать.
Ой, собралась бедная голота
Да в корчму гулять...
И с особенным значением, поднимая голос до самой высшей ноты, тешился:
Ой, взяли дуку* за чуб, за руку,
Третий в шею бьет.
Ой, не ходи, дука, рябая гадюка,
Где голота пьет!
_______________
* Д у к а - богач (укр.).
Скрипел Тадей болезненно, мучился:
- Вы б еще, сватушка... и про комнезамов... чтоб не обидно было... которые хазяи...
- Споем еще... споем!..
И нашла на Степана внезапная тоска по оружию. Чтоб боялись его - и скрипучий Балан, и вкрадчиво-тихий Данько Титаренко. Чтоб смекнули, что значит клинок в его руке. Они еще не видели, как его винтовка стреляла на фронте. Для них он, Степан, только муж Софии, которого можно укротить хитрыми речами и горилкой. "Сволочи, сволочи!.." И вспомнил, как на фронте после боя за одно село забежал в зажиточную хату перекусить малость третий день уже перебивались одной только юшкой из воблы и чечевицы. В хате не было ни души. И уже повернулся уходить, как вдруг заметил под печью хозяйку. Спрятаться полностью ей не удалось - настолько толста была. Так и застряла. И понял - не от страха пряталась, а чтобы не оказывать гостеприимства. Громко выругавшись, он едва сдержался, чтобы не выстрелить. А сейчас пожалел, что не разрядил винтовку, - тот выстрел был бы и в Балана, и в Данилу Котосмала!.. "Сволочи, сволочи!.."
София клокотала в бессильном гневе, тяжело дышала, моргала, толкала мужа коленом.
- Что-то хочешь сказать? - обернулся к ней Степан. - Так говори громко. У меня от родичей нету тайн... - И посмотрел ей в глаза чистым-чистым взглядом.
- Видать, нам пора идти... Скотине сена задать... Хлопоты по хозяйству... - София улыбнулась свахе сладенько и нежно.
- Рано еще... - без особой убежденности, но и без усталости от гостей, с неподвижным лицом успокоила ее Титаренчиха. Ее широкое, грубо обтесанное, словно зарубками иссеченное, лицо никогда не озарялось улыбкой.
- Ой, пожалуй, пойдем... Вставай-ка, старый! - будто разомлев от долгого сидения, тяжело поднялась София. А поднявшись, особенно почтительно поклонилась Балану и свату: - Спасибо за кумпанию! Да извиняйте, коли что не так... Может, кто брякнул что... несогласное...
- Бог простит... - проскрипел Балан. - И хазяи должны прощать... Христос терпел и нам велел.
- Ну, иди уж, иди! - нарочито грубо подтолкнула София мужа.
Степан смолчал, только взглянул на Яринку - прощаясь.
Никому из присутствующих не сказал ни слова.
София тоже молчала, пока не вышли за ворота.
- Ну?! - преградила она ему дорогу. - Иль за лахудрами своими заскучал, что родную жинку позоришь?
- Иди ты... - сказал он спокойно и негромко. - Ты хотела, чтоб я целовался с твоими куркулями?
- А закуркулила б тебя нелегкая! - София вздохнула тяжело, словно в великом горе.
На этом их перебранка и погасла. София и на этот раз сдержалась, чувствовала, что сейчас ничто уже не привлекает Степана в ее хате. Она была хозяйкой не только хаты, но и мужа и так просто, за здорово живешь, лишиться его не хотела. А лишиться легко, потому как Кучерявая Тодоська да Василина Одинец не дали бы пропасть такому мужику.
Подберут, проклятущие, и глазом не успеешь мигнуть!.. А пропали б вы все пропадом!
До самого вечера Степан не обмолвился ни словом. В ответ на обращение Софии буркнет "да", "нет" и опять углубится в работу. Раскалывал сосновые поленца, обстругивал рубанком дощечки и брусочки, мастерил табурет. В хате вкусно пахло живицей, мирный такой и уютный запах...
Вот если б в хате да еще и настоящий мир...
Сколотив табурет гвоздями (столярного клея не было), Степан торжественно стукнул им посреди комнаты и, то ли издеваясь над Софией, то ли в знак примирения, сказал:
- А ну-ка, сядь, не развалится ли...
София приняла его вызов, села, еще и покачалась.
- Вот это хозяин! Доведись, то и гроб для жинки сколотит!..
Степан усмехнулся.
- Вот только как этот хозяин обойдется двумя десятинами? - уже без намерения уязвить высказала свое беспокойство София. Помолчав, спросила его: - Так будешь брать землю в агропункте?..
- Нет. Не то закуркулишься ты. А тогда и в царство небесное не попадешь. А я - в коммуну.
Она долго смотрела на него, будто не узнавая.
- Какой-то такой ты стал... будто помешанный. И что с тобой сделалось?
- Человеком стал.
Утром, управившись со скотиной, Степан пошел в сельсовет. Здоровались женщины - день добрый! - останавливались, провожая взглядом, видимо, знали что-то или хотели дознаться от него. Удивлялся - как же хочется каждому залезть в чужую душу!.. Останавливали мужики, которых он еще, кажется, и не знал, брали его руку в свои ладони и, подолгу не отпуская, сочувственно заглядывали в глаза, покашливали - выдал? - имели в виду Яринку. "Да, да, надо..." И, очевидно, ждали приглашения на чарку... "Ой, оставьте меня в покое!.. Отдал все, что имел, и не осталось у меня ничего! Идите себе подобру-поздорову, люди, - хорошие ли, злые ли, хочу побыть наедине с собою, нет у меня здесь друзей, но не хочу иметь и врагов среди настырных, которые набиваются в друзья!
Идите себе, идите!.."
У крыльца сельсовета долго еще стоял и раздумывал.
В помещении секретарь озабоченно щелкал на счетах.
В другой комнате разговаривали двое - Ригор Полищук и председатель комнезама Безуглый.
- Здорово, хлопцы, - как-то устало пожал им руки Степан. Сел на лавку, долго молчал.
- Пришел с чем? Иль на посиделки?
- По делу, хлопцы. Только вот так сразу начать не могу. Надо бы нам вместе подумать. - Степан снова умолк и долго рассматривал групповой портрет членов правительства новообразованного Советского Союза, подошел ближе, читал фамилии, многих не знал. - "Чичерин... Луначарский... Семашко... Цюрупа... Яковенко... Красин... Курский..." А скажите-ка, хлопцы, кто это такой Яковенко, что наркомземом?
- Такой же мужик, как ты или я, - объяснил Ригор. - Только голова во-о!..
- Да ну! Чтоб простой мужик да в министры!.. Так, так... Ну, значит, про дело. Вот скажите вы мне: пошли б вы снова со мной на банду, если б объявилась?.. Вот так - плечо к плечу? Не побоялись бы, а?
- С ним пошел бы, - кивнул Ригор на Безуглого. И улыбнулся одними глазами. - А с тобою... - помолчал немного, - и с тобою тоже пошел бы! Да вот только - отпустила бы тебя снова твоя Сопия?.. Не по душе она мне. А через нее, так сказать, и ты.
- А что я - привязанный?.. Ну, да можешь думать как хочешь. Но только дюже заскучал я по винтовке, и дюже я не согласный с куркулями, как они шипят. И боюсь я, чтоб не ужалили они советскую власть. И хочется мне, чтоб они меня крепко не любили, чтоб за врага лютого принимали да чтобы из-за Софии не считали меня за родича. Да чтоб не надеялись на Польшу да Англию, когда, чтоб им пусто было, я при оружии! В армию я уже не годный. А в милицию - так пошел бы!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, где Иван Иванович рассказывает, как Сашко
Безуглый удивил не только свою жену, но и все село
Жизнь в наших Буках - как лихорадка: то в холод тебя бросает, то в жар.
