Явдат Ильясов - Согдиана
Спантамано не трогался с места. Согдийцы и дахи остались возле потомка Сиавахша. Казалось, Бесс забыл о своем соратнике. Но, как понимал Спантамано, это только казалось. У Бесса что-то на уме, его надо опасаться.
— Горшок измучила тоска, разбился он на три куска, — сказал Спантамано и обернулся к воинам. — Видели? Когда в зарослях случится пожар и звери спасаются от огня, волк и олень бегут рядом. И никто никого не трогает. Но пожар кончился, и волк опять точит зубы на оленя. Поняли вы меня?
— Да.
— Вы, дахи, куда пойдете?
Дахи уже в пути переговорили между собой. Служба у Бесса, которого не пускали на ночлег даже в собственной вотчине, обещала дахам мало хорошего. Лучше поступить под начало Спантамано: его, как они убедились, сам Бесс боится. Поэтому старейшины дахов ответили без колебания:
— Мы с тобой, о Святой Смысл!
Имя Спантамано означало "святой смысл". Потомок Сиавахша удовлетворенно кивнул головой и покосился на худого, бледного перса, оставшегося у ворот, — того самого перса, который присутствовал при убийстве Дария. Опустив голову, он печально глядел куда-то в пустоту.
— Датафарн! — позвал его Спантамано. Тот очнулся. — Ты почему остался здесь?
— А куда мне? — Датафарн грустно улыбнулся.
— К Бессу.
Датафарн медленно покачал головой:
— Нет, Спантамано. Я хочу к тебе.
Спантамано испытывающее смотрел на перса. Может, его нарочно подослал Бесс? Да нет, не может быть. Не в первый же раз видит Спантамано этого беднягу Датафарна. Но он все-таки сказал:
— А если я не пущу?
Датафарн сразу понурился и растерянно пробормотал:
— Тогда… не знаю.
"Дурак! — выругал себя Спантамано. Ему стало жалко Датафарна. — Он и так болен, а ты его еще терзаешь".
— Ладно, — кивнул Спантамано добродушно. — Ты не обижайся. Я просто так сказал. Я рад, что ты решил остаться со мной.
Датафарн оживился. Спантамано повернулся к дахам и согдийцам:
— Персы уехали налево, к замку. Мы двинемся направо, к моему другу Вахшунварте. Все согласны?
— Да!
Усадьба Вахшунварты занимала целый квартал у Южных Ворот. Серые глинобитные и каркасные жилища соединялись узкими переходами. Между жилищами кое-где чернели квадраты затененных внутренних двориков, там и сям поднимались зеленеющие тополя. Дворец Вахшунварты точно холм возвышался над плоскими крышами окружающих его хижин, где жили сородичи и рабы верховного жреца Бактрианы. Перед дворцом раскинулась площадка с бассейном посередине. Вокруг бассейна темнели кроны развесистых чинар. Весь квартал был огорожен толстой стеной, а по углам дворца зорко глядели вниз бойницы четырех сырцовых башен.
Вахшунварта — высокий, смуглый человек с умным лбом, строгим худощавым лицом, темными спокойными глазами, прямым носом и белой длинной бородой — встретил гостей со сдержанной приветливостью. Спокойными, плавными движениями, мягкой речью и неторопливой поступью он как бы подчеркивал свою принадлежность к священной жреческой касте. Он с достоинством поклонился Спантамано и не спеша повел его во дворец.
В залах дворца было много света и воздуха. Потолки украшала тонкая резьба по алебастру. По верхнему краю высоких стен тянулись лепные фризы, изображающие то розетку, то следующих одна за другой куропаток, то оленей, убегающих от леопарда. Ниже фризов раскинулась по голубому полю вязь красочных росписей: охотники на тонконогих, быстро скачущих конях пронзали стрелой нежных серн; юноши в дорогих нарядах поднимали чаши; раскинув руки, выступали группы обнаженных танцовщиц.
"В храме огня, где Вахшунварта совершает обряд, ни одной завитушки не увидишь, — подумал Спантамано. — А дома у него вон сколько их наворочено. Такова твоя святость, хитрец?"
Поручив Спантамано заботам рабов, хозяин удалился. Пока Вахшунварта размещал согдийцев и дахов по хижинам, а их коней — по конюшням, потомок Сиавахша обмылся прохладной водой. Он долго плескался в каменном бассейне внутри дома, и его некрупное, суховатое, но ладно сложенное, как бы отлитое из бронзы тело отдыхало от дорожных невзгод.
Рабы, цокая языками от восхищения, умастили длинные волосы согдийца душистым маслом и расчесали серебряным гребнем; густые локоны отливали золотым блеском и ниспадали на плечи мягкой волной. Каково же было удивление слуг, когда знатный согдиец отказался от приготовленных для него ярких бактрийских одежд и опять облачился в пятнистые шкуры леопарда! Он поглядел в медное зеркало, поправил тонкие усы и весело подмигнул столпившимся вокруг него рабам. Они завыли от восторга. Так дружески с ними еще никто не обращался.
Освеженный, ловкий и быстрый, согдиец, проворно ступая по мягким багровым коврам, проследовал в зал, где за низким столом, уставленным золотой и серебряной посудой, его ожидал старый Вахшунварта. При виде сдобного пшеничного хлеба, жирного вареного риса, горой лежащего на круглом подносе, жареных сазанов, щук и сомов, раскрывших пасти на блюдах, тонко нарезанного, посыпанного красным перцем и политого уксусом лука и крупных, на огне каленных орехов ноздри Спантамано дрогнули, как у голодного барса, уловившего запах пасущейся недалеко антилопы.
Хозяин подошел к бронзовому жертвеннику, установленному на высокой медной треноге, разрезал плод граната, окропил кровавым соком священное пламя и едва слышно пробормотал короткое заклинание:
— О Хаом, владыка дома, владыка селения, владыка города, владыка страны! О силе и победе для нас молюсь тебе, — сохрани нас от ненависти ненавидящих, лиши разума притеснителей. Кто в этом доме, в этом селении, в этом городе, в этой стране нам враждебен, отними у того мощь, ослепи его глаза. Да не будет крепок ногами, да не будет могуч руками, да не увидит земли и неба тот, кто обижает наше сердце…
Ели молча. Спантамано, отведав понемногу всего, напал на свое любимое блюдо — острую горячую похлебку с жирной бараниной, диким чесноком, черным перцем и айвой. Вахшунватра равнодушно жевал сушеные абрикосы и задумчиво глядел куда-то в угол. Ему не хотелось есть, и он только из приличия присоединился к согдийцу. Его одолевал рой невеселых мыслей.
— Рассказывай! — проворчал жрец, когда Спантамано, запив еду кубком темного кислого вина, прилег на правый бок и подоткнул под локоть подушку.
— Рассказ мой будет краток. — Потомок Сиавахша усмехнулся. — Персам пришел конец!
— Ты этому рад?
— Рад? — повторил Спантамано. — Конечно, будь я проклят! Так свободно дышу сейчас, как никогда за двадцать шесть лет жизни своей не дышал. Э, да сегодня мне как раз двадцать шесть лет стукнуло! Забыл совсем, будь я проклят… Ну ладно, это к делу не относится. Важно что? Спантамано по-другому заживет теперь!
Он прищурил глаза, щелкнул пальцами и засмеялся. Вахшунварта молча ожидал, что скажет дальше этот согдиец.
— Слушай, Вахшунварта, — продолжал отпрыск Сиавахша. — Спантамано не любит говорить о себе. Он таков по своей природе. Но сегодня… или я просто пьян и кубок вина развязал мне язык? Нет. События — вот что отомкнуло замок на моих устах. Ты спросил меня: рад ли я падению Кодомана? Да, безумно рад! Почему? Я скажу тебе, Вахшунварта. Слушай меня, отец. Ты ведь знаешь, я — из царского рода потомков Сиавахша. Сиавахш похоронен в городе Бахаре,[13] что стоит на Золотоносной реке.[14] Весной, в день Нового Года, жители Бахара поднимаются на холм, где погребен Сиавахш, и при восходе солнца режут на его могиле священных петухов. Сиавахш происходил от Михры, великого бога Солнца. Вот почему у меня золотые волосы, — они напоминают о лучах знойного светила. Вот почему у меня синие глаза, — они походят на цвет неба, по которому шествует Михра. Из нашего рода вышел пророк Заратуштра, которому поклоняются мидяне, персы, бактрийцы, согдийцы и жители Хорезма. Да, я от великого корня! Отец моего деда обитал на холме посередине Бахара — на холме, где погребен Сиавахш. Там же, в крепости, за толстой стеной, жил и отец моего отца. Кто во всей Согдиане был более почитаем и богат, чем цари из рода Сиавахша? Но вот явился Кир…
Лицо Спантамано потемнело. Вахшунварта, заметив злой огонек, разгоравшийся в глазах молодого согдийца, пугливо отодвинулся.
— Царь персов Кир, — продолжал Спантамано, — покорил и унизил моего прадеда. Дариавуш изгнал моего деда из Бахара. Наш род бежал на восток, в Пенджикент. Ты слыхал о Пенджикенте? Он за Маракандой, в горах, на берегу Зарафшана. Но и там, будь я проклят, нас не оставили в покое! Персы добрались до нашего становища и отняли даже то, что у нас еще оставалось. Почему? Да потому, что наш род священ, а Кшайарша, сын Дариавуша, — тот самый Кшайарша, который объявил себя «саошиантом» — Спасителем Человечества, не хотел, будь проклято его имя, чтобы на востоке существовал род, более славный, чем корень Гахамана.
