Елена Нестерина - Это Фоме и мне
- Ты моя лыся. Вот и пойдём мы, что ли?
И они пошли. У въезда в больничный комплекс их ждали в машине друзья Фомы.
- Давай посмотрим. - сказала Вика.
Они обернулись. Ярко светило солнце предпоследнего дня лета, инфекционный корпус отбрасывал тень на морг, в окне бокса обезьянничал Ужвалда.
Вика помахала рукой. Затрепетало платье цвета маковой росинки, красивее которого Ужвалда не видел никогда в жизни. Ему хотелось плакать по нежной лысенькой девочке, ему хотелось вернуть Фому, и Кувалда лишь выл в голос, улыбаясь и широко размахивая руками.
Фома тоже помахал Ужвалде. И уходил он медленно, потому что давно не ходил так далеко, и теперь не мог понять, хорошо это или плохо. Хрустела под ногами настоящая уличная пыль и тополиные листья, Фома поднял голову и шёл, глядя в небо. Перед ним снова было пространство, он смотрел в него и широко открывал глаза - ему казалось, что так он быстрее привыкнет к разлитой и ничьей вечности. Светлого воздуха было так много, что, Фоме казалось, его вот-вот сметёт с поверхности земли.
"Лучше бы была ночь, когда я выйду", - подумал Фома, потому что в густой темноте мир скорее бы привык к нему. Фома остановился и посмотрел на рыхлую кучу жёлтых листьев.
- Я не могу заказать Богу время суток, Вика, - сказал он, - но могу купить для нас лето. Правда?
Вика улыбнулась ярко-ярко, Фома взял её за руку и пошёл дальше, и каждый его шаг от больницы стоил дорого - Фома заплатил за них свободой.
А когда они с Викой подошли к машине, друзья уже сложили тент, и понеслись они в город - только ветер свистел у Фомы в ушах и Вика смеялась звонко и радостно.
Меньше чем через неделю они приехали к Ужвалде в гости. Прыщей на Ужвалде осталось совсем немного, словно никогда и не было. И глаза стали почти одного цвета с зубами, считай, другой человек смотрел на Фому из рамки окна их бокса. Еле узнал его Фома.
- Да такой же, это просто тебе всё другим кажется. Ты ж его только с той стороны видел, а я в основном с этой. - сказала Вика, и Фома подумал, что она права.
Выписать Ужвалду могли в любой момент, и им с Викой казалось, что они знают истинную причину исцеления. Один Фома ни о чём не догадывался и был зол на медлительную черепаху Аниту Владимировну, которую он почти простил, но, видно, не до конца.
Ужвалда обещал непременно позвонить Фоме, как только его выпишут, но прошла ещё неделя, Фома нашёл ему работу и задумал одно выгодное предприятие, но он не звонил, а когда Вика и Фома снова приехали в больницу имени Красного Шприца, то оказалось, что из инфекционного отделения Ужвалду выписали четыре дня назад.
И пропал Ужвалда. Разыскал Фома общежитие его бывшего университета, много там было негров, некоторые отзывались на имя Ужвалдо, а также и на Освальдо, и на Асфальто, но всё это были не те, а об их малыше не знал никто. Очень хотелось Вике и Фоме верить, что он вернулся наконец на родину к своему мужественному народу, но было понятно, что это неправда.
Осенью в Пномпене было лето, но когда Вика и Фома вернулись оттуда, на нашем тёмном небе ползли необъятные тучи, и ледяной ветер дул на Викины щёки, успевшие привыкнуть к теплу и счастью.
Давно возвратились с Чёрного моря Лариска и подруги из её института, приехала, наверно, и Анита Владимировна Таптапова из своего заслуженного отпуска, Брыся стала близкой Викиной подругой, а Ужвалды так след и простыл.
А в первые морозы, когда ещё почти не выпало ни кусочка снега, Фома шёл по улицам города. Он торопился, потому что опаздывал. И вот один их переулков оказался перегороженным, и большая не замерзшая лужа не давала для прохода пешеходов никакой возможности. Судя по следам, все сворачивали в дырку в заборе. Фома так и сделал.
За забором шла стройка. Здание модной конструкции строилось, видно, очень поспешно, потому что ещё совсем недавно ничего на этом месте не было. Строили молдаване. Они громко кричали что-то друг другу, махали рукавицами, разгоняя едкий чёрный дым, который валил из огромного чёрного котла. Фома присмотрелся повнимательнее и заметил, что у котла стояли негры в телогрейках и ушанках и, судя по запаху, варили смолу. Фома даже остановился. Без сомнения, это были негры, три человека, и работали они на подхвате у молдаван. Такого Фома ещё никогда не видел, но тут один из них, в самой затрапезной телогрейке, помешал чёрную кипящую смолу длинной палкой с привязанной к ней банкой, вытер сопли рукавом - и конечно же Фома узнал в нём своего маленького пропавшего Кувалдочку!
- Ужвалда! - закричал Фома и бросился к костру через чёрный дым. Кувалдометр! Эй! Стой, иди сюда!
Палка с банкой упала из рук чернорабочего, погрузилась в смолу почти вся, на него заорали сразу несколько человек, по-молдавански особенно громко, а малыш Ужвалда протянул к Фоме руки, но потом застеснялся.
Его не хотели отпускать. Ещё чего не хватало - его напарникам вдвоём придётся со смолой гонобобиться. Молдаванам было всё равно, лишь бы смолу вовремя подавали. Фома купил большую бутылку водки, протянул Ужвалдиным напарникам, которые аж губами зашлёпали от радости, и попросил выпить за их здоровье.
Так Кувалда попал к Фоме домой. Где он был, куда пропал - Ужвалда рассказывал наперекосяк, сбиваясь и кашляя. Сейчас он жил в строительном вагончике, а до этого...
- ... И сели мы, к сожалению, выпить. - продолжал свой рассказ намывшийся и смачно поевший Кувалда. И дальше всё то, что случилось с ним, вырисовывалось очень знакомо, и даже в то, что сейчас Кувалде в строительном вагончике живётся с ребятами очень хорошо, Фома поверил. И Вика, когда пришла с работы, поверила, но нашла ему тёплую пижаму и положила спать на раскладном кресле.
- Фома, - кричал Кувалда с кресла, и было видно, как в темноте светятся его круглые, словно отмытые, белые глаза, - а я ведь дядю Мамоджа у нашего посольства видел! Это он был, из машины выходил, я ошибиться не мог! Ведь, значит, он здесь!
- Который с твоим папой в шахматы играл? Я помню. - сказала Вика.
- Ага!
- Точно он, может, кто похожий? - на всякий случай спросил Фома, который, вообще-то, уже засыпал. - А то, я смотрю, все вы на одно лицо.
- Нет, мы разненькие. - ответил уверенно Ужвалда.
- Спи тогда. Найдём мы твоего дядю Мамоджа.
С утра Фома посадил Кувалду за шахматную доску и заставил вспомнить былые приёмчики. Весело мигнули в приветствии шахматным фигурам его глаза.
- Тренируйся, - сказал ему Фома и ушёл.
И Кувалдометр тренировался всё утро, Вика кормила его голубцами и пышками.
А после обеда Фома вернулся.
- Ну что, - спросил он у сразу ставшего похожим на принца Ужвалды, в одной руке у которого была вилка с куском еды, а в другой горсть шахматных фигур, - ты готов?
- К чему?
- Ужвалда, мой маленький друг. Ты сегодня играешь с гроссмейстером. И если ты выиграешь, о тебе узнает твой дядя Мамодж. Его выдала любовь к шахматам. Так ты собираешься?
Легко творить детское счастье. Фома и Ужвалда уходили на первую Ужвалдину игру. Вика осталась их ждать. Она встала у окна, но штор не открывала - потому что никогда не смотрела уходящим в спину.
