Елена Нестерина - Это Фоме и мне
И Вика вычесала ещё. Эти умирать очень не хотели, они так вертелись и крутились, воистину как воши на гребешке.
- Ужвалда, ведь захлебнутся они в банане, он же мокрый... И воздух у них кончится, - едва не упав с узкого карниза, сказала Вика, передав Кувалде даже трёх вшей.
- Проверим, - ответил Ужвалда и выковырнул из банана одну из посаженных первыми вшей. Та, барахталась банановой в мякоти, словно брезгливо счищала с себя всё, что ей не нравилось. - Они ещё час будут жить.
- Ну уж прям и час, - сказала с сомнением Вика, продолжая чесать себя гребнем и отворачиваясь от людей, шедших мимо корпуса и с интересом смотревших на неё.
- Вика, а можно я одну щёлкну? - попросил вдруг Кувалда. - Просто возьму и щёлкну?
- Вошку?
- Да. Очень люблю их щёлкать. Вернее, раньше любил.
- А у тебя что, свои были? - спросила Вика, взбираясь на окно и протягивая Ужвалде одну вошку.
- Были. Когда-то...
- Ваши, африканские народные?
- Нет, уже ваши, русские. - и Кувалда с таким наслаждением на лице положил аккуратно вошь между ногтей больших пальцев, и так умело и с таким смаком щёлкнул эту вошь, а потом вытер пальцы об халат, что Вика невольно прониклась тем же самым чувством.
- У, паразиты.
Ужвалда положил недоеденный банан Фомы на прежнее место, и только успел кинуть в рот и проглотить вошек, что протянула ему Вика в форточку, как в палату вошёл Фома и, ещё не видя Вики, сказал:
- Паникёр ты, Кувалда, совсем дяде Лёше не плохо. Плохо ему дома настанет. Если б ты его жену видел... Диавол, вот есть диавол, и ни грамма водки...
Но тут Фома увидел Вику, подошёл сразу к окну и расплылся в улыбке.
- Какие новости? Как анализы?
- Скоро, Вика, теперь уже точно всё скоро. Анита Владимировна поняла, видно, что прежние её средства малоэффективны, и вот теперь родители по её совету купили мне какие-то суперуколы, это я только сегодня узнал. Так что теперь я тут точно долго не задержусь. Вчера и сегодня уже впороли.
- А Ужвалде?
- Нет. Я просил съездить и ему комплект купить, а они отказались, да ещё и Аниту на меня натравили.
- И правильно. Вот добрые люди. Я и сам поправлюсь, я вообще ведь почти ничем не болею. Но это лучше, чем как ты помирать после этих уколов. Дудки вам. Вот. - сказал Кувалда и подмигнул незаметно Вике.
- Что, плохо было после уколов? - спросила она тревожно у Фомы.
- Ой, плохо. Всё, думаю, капец ему наступил, - сказал Кувалда, но тут же замолчал, потому что Фома к нему грозно повернулся.
Вика только что-то хотела спросить, как в бокс вошла врач Анита Владимировна.
- Я кому сказала лежать! Сколько за лекарство денег заплатили, а вы игнорируете лечебный процесс! - с гневом прокричала она. - На кровать сейчас же! Почему не лежите? Почему вместо вас какие-то бананы на кровати валяются? Выбросите сейчас же!
Фома молча взял свой откушенный банан, утыканный вшами, нацелился им в урну в самом углу бокса, но тут Вика как закричала с той стороны окна:
- Не надо, Фома, не выбрасывай! Не надо!
- А вы, девушка, вообще отойдите от окна и постарайтесь сюда не приезжать. - повернулась к ней Анита Владимировна. - Вы что, не понимаете, совсем как маленькая, что ему ваши визиты только во вред? Он не лежит на кровати, как ему положено, из-за вас, что вы всё под окном крутитесь!
- Да?
- Да! - в этот момент Анита Владимировна напоминала железного крокодильчика застёжки своей бирки с именем, что острыми зубами вкусился в край её кармана.
Фома сел на кровать и положил банан на тумбочку.
- Будьте добры, Анита Владимировна, девушку зовут Вика, и мне бы не хотелось, чтобы на неё кричали. А вам я разрешаю сделать мне любой укол на ваше усмотрение.
Анита Владимировна была врач, и у неё до сих пор не было мужа. Она схватилась за переносицу под очками, сказала что-то вроде "Ну уж!" и вышла из бокса быстро.
- Что с ней? - спросил Ужвалда.
- Думаю, мы всё уладим. Плохо, что она мочалки не вяжет, мы бы и с ней общий язык нашли. Ничего, Вика, ты, главное, не волнуйся, ладно? - и Фома снова подошёл к окну.
- Ложись, Фома, срочно ложись! - Вика захлопала руками по стеклу. - И съешь банан, съешь, пожалуйста.
- Съешь, чего добро будет пропадать. - подхалимским голосом проговорил Кувалда.
- Может, ты съешь, а я что-то не хочу. Я всего один раз, вроде, и откусил. - предложил Фома Кувалде.
- Нет, он уже съел, и ты съешь. - настаивала с улицы Вика.
- Да что ж вы ко мне все привязались! - в сердцах сказал Фома. - Одна пришла "ложись", эти тут со своим бананом пристают.
- Это твой банан... Ну Фома, маленький, хорошенький, ну съешь! - Вика готова была расплакаться.
- Грех бананы выбрасывать. А не доедать ещё больший грех. - вдруг раздался трубный голос, в котором Фома не сразу узнал голос Ужвалды. - Духи банановых деревьев рассердятся, и покарают тебя. Они протянут к тебе свои руки с того самого места, где эти бананы выросли, и достанут, где бы ты ни находился, схватят за шею, начнут трясти и вытрясут из тебя твой мятежный дух!
- Верю, верю. - быстро проговорил Фома. - Ужвалда переигрывает.
- Ты откусил, ты и доедай!
- Вот зануда, - сказал Фома и в два хапка съел чудодейственный банан.
- Молодец, Фома! - давно уже Фома не видел на лице Вики такой радости, а что было этому причиной, понять не мог. То, что ей было просто приятно, что Фому переупрямили - не могло быть правдой, он очень хорошо знал Вику, поэтому Фома решил, что просто это новое лекарство действует на него таким образом, и всё дело в нём, в Фоме.
И когда Вика летела домой счастливая, Фома лёг на свою кровать, накрылся одеялом и перестал противиться высокой температуре, ознобу, боли во всех суставах и мышцах, которые поняли это и набросились на него со всей своей яростью.
СОТРИ С МЕНЯ КОЖУ
Прошла неделя с того момента, как Фома и Ужвалда проглотили лечебных вшей, девять дней с того, как Фоме сделали первый суперукол, и вот анализы Фомы показали, что ему очень хорошо. А ещё Фома лежал в больнице уже ровно два месяца. Кривая результатов Кувалдиных анализов тоже падала вниз, в сторону улучшения, только очень медленно, а не резко, как у Фомы.
Снова пошли дожди, Вика приезжала как раз в самый ливень, закутанная по самый нос в клеёнчатый платок ядовитого цвета лимона, которого не бывает. Это было строго по последней моде - так объяснила она Фоме.
Ужвалда выиграл заочную партию с известным шахматистом города, которую организовали для него друзья Фомы, затем выиграл ещё одну. Фома говорил Ужвалде, что он уникум, что он первый великий негр-шахматист и что впереди у него большое будущее. Но Ужвалда лишь вздыхал и не отвечал на это ничего, пугая Фому.
Анита Владимировна смотрела на Фому с величайшей укоризной, и он ничем не мог помочь бедной женщине-врачу. Впереди её ждал по крайней мере отпуск, и во многом это повлияло, должно быть, на то, что когда снова стало тепло, и в послеобеденной тишине Кувалда и Фома лежали себе по койкам и слушали, как где-то на улице шваркает метла, в боксе вдруг появилась Анита Владимировна Таптапова и сообщила, что завтра после анализов Фома может выписываться.
В эту ночь Фома и Ужвалда привязали Сергуню к стулу и намазали зубной пастой. К утру отвязали и помыли. Сергуня хотел обидеться, но не мог. Фома подарил ему свои кассеты, подарил недовязанную мочалку, потом передумал, отобрал и довязал, уменьшив, правда, наполовину её лохматость.
И утром под окном бокса уже стояла Вика, лысенькая - с волосами в сантиметр длиной, и в платье цвета маковой росинки. Она улыбалась до настоящего сияния, говорила, что подождёт, и Ужвалда скалил зубы из-за шторы.
Они недолго прощались с Фомой. Всё было уже решено, и Ужвалда уверил, что не будет противиться желанию Фомы принять участие в устройстве его судьбы. Лидия Кузьминична горячо прощалась, утёрла даже слезу умиления, они обменялись с Фомой подарочными мочалками, даже Аните Владимировне, которая так напрасно долго держала его в больнице и не применяла своего столь эффективного лекарства раньше, Фома подарил мочаль. Палёновой он посоветовал заняться медитацией, сказал, что она наиболее склонна именно к этому, и что медитация и раскрытие внутреннего потенциала придаст особый блеск её имиджу. Палёнова поверила и очень обрадовалась. Она искренне считала Фому замечательным собеседником, и теперь весьма грустила. Весь персонал отделения прощался с Фомой как с родным, и это им всем, которые даже на улицу, хоть на минутку, не хотели его пускать, Фома собирался крикнуть на прощанье "У, крокодилы!". А теперь он говорил растроганно "До свидания, нет, лучше прощайте, конечно" и махал рукой.
Когда Фома наконец вышел из корпуса и Вика обняла его на улице, от Фомы пахло хомячками. Он был другой, Вика даже растерялась, но Фома положил ей ладонь на макушку, поцеловал и сказал:
- Ты моя лыся. Вот и пойдём мы, что ли?
И они пошли. У въезда в больничный комплекс их ждали в машине друзья Фомы.
