Николай Лейкин - Где апельсины зреют
— А вотъ ухитрились, отвѣчала Глафира Семеновна, сидѣвшая за чайнымъ столомъ. — Видите, намъ подали мельхіоровый чайникъ и спиртовую лампу. Въ чайникѣ на лампѣ мы вскипятили воду, а самый чай я заварила въ стаканѣ и блюдечкомъ прикрыла вмѣсто крышки. Изъ него и разливаю. Сколько ни говорила я лакею, чтобы онъ подалъ мнѣ два чайника — не подалъ. Чай заварила свой, что мы изъ Петербурга веземъ.
— Отлично, отлично. Такъ давайте-же мнѣ скорѣй стаканчикъ, да покрѣпче. Страсть какъ башка трещитъ со вчерашняго, заговорилъ Конуринъ, присаживаясь къ столу.
— Да, хороши вы были вчера…
— Охъ, ужъ и не говорите! вздохнулъ Конуринъ. — Трепку мнѣ нужно, старому дураку.
— И даму компаньонку себѣ поддѣли. Какъ это вы ее поддѣли?
— Вовсе не поддѣвалъ. Сама поддѣлась, сконфуженно улыбнулся Коцуринъ.
Начались разговоры о вчерашнемъ проигрышѣ.
— Нѣтъ, вообразите, я-то, я-то больше двухсотъ франковъ проиграла! говорила Глафира Семеновна. Взяла у васъ вашъ кошелекъ съ деньгами на храненіе, чтобъ уберечь васъ отъ проигрыша и сама-же ваши деньги проиграла изъ кошелька. Николай Иванычъ сейчасъ вамъ отдастъ за меня деньги.
— Да что говорить, здѣсь игорный вертепъ, отвѣчалъ Конуринъ.
— И какой еще вертепъ! Игорный и грабительскій вертепъ. Мошенники и грабители.
И Глафира Семеновна разсказала, какъ какой-то старичишка присвоилъ себѣ выигрышъ, какъ крупье два раза заспорилъ и не отдалъ ей выигранное.
— Вотъ видите, а вы говорите, что Ницца аристократическое мѣсто, сказалъ Конуринъ. — А только ужъ сегодня на эти игральныя вертушки я и не взгляну. Довольно. Что изъ себя дурака строить! Взрослый, мужчина во всемъ своемъ степенствѣ и вдругъ въ дѣтскія игрушки играть! Даже срамъ.
— Нѣтъ, нѣтъ… Сегодня мы ждемъ на праздникъ цвѣтовъ. Развѣ вы забыли, что мы взяли билеты, чтобы смотрѣть, какъ на бульварѣ будутъ цвѣтами швыряться?
— Тоже вѣдь въ сущности дѣтская игра, замѣтилъ Николай Ивановичъ.
— Ну, что-жъ, ежели здѣсь такая мода. Съ волками жить, по волчьи выть, отвѣчала Глафира Семеновна. — Эта игра по крайности хоть не раззорительная.
Послышался легкій стукъ въ дверь.
— Антре… крикнулъ Николай Ивановичъ и самодовольно улыбнулся женѣ, что выучилъ это французское слово.
Вошелъ завѣдующій гостинницей французъ съ наполеоновской бородкой и карандашомъ за ухомъ, поклонился и заговорилъ что-то по французски. Говорилъ онъ долго, Конуринъ и Николай Ивановичъ, ничего не понимая, слушали и смотрѣли ему прямо въ ротъ. Слушала и Глафира Семеновна и тоже понимала плохо.
— Глаша! О чемъ онъ? спросилъ жену Николай Ивановичъ, кивая на безъ умолка говорящаго француза.
— Да опять что-то насчетъ завтрака и обѣда въ гостинницѣ. Говоритъ, что табльдотъ у нихъ.
— Дался ему этотъ завтракъ и обѣдъ! Вуй, вуй, мусье. Знаемъ… И какъ понадобится, то придемъ.
— Жалуется, что мы вчера не завтракали и не обѣдали въ гостинницѣ.
— Странно. Пріѣхали въ новый городъ, такъ должны-же мы прежде всего трактиры обозрѣть.
— Вотъ, вотъ… Я теперь поняла въ чемъ дѣло. Вообрази, онъ говоритъ, что ежели мы и сегодня не позавтракаемъ или не пообѣдаемъ у нихъ въ гостинницѣ, то онъ долженъ прибавить цѣну за номеръ.
— Это еще что! Въ кабалу хочетъ насъ взять? Нонъ, нонъ, мусье… мы этого не желаемъ. Скажи ему, Глаша, что мы не желаемъ въ кабалу идти. Вотъ еще что выдумалъ! Такъ и скажи!
— Да какъ я скажу про кабалу, если я не знаю, какъ кабала по французски! Этому слову насъ въ пансіонѣ не учили.
— Ну, скажи какъ-нибудь иначе. Готелевъ, мусью, здѣсь много и ежели прибавка цѣнъ, то мы переѣдемъ въ другое заведеніе. Волензи, такъ волензи, а не волензи, такъ какъ хотите. Компрене?
— Чего ты бормочешь, вѣдь онъ все-равно не понимаетъ.
— Да вѣдь я по иностранному. Пене анкоръ — нонъ. Дежене и дине — тоже нонъ, сказалъ Николай Ивановичъ французу, сдѣлавъ отрицательный жестъ рукой и прибавилъ:- Пойметъ, коли захочетъ. Ну, а теперь ты ему по настоящему объясни.
— Да, ну его! Потѣшимъ ужъ его, позавтракаемъ у него сегодня за табельдотомъ. Къ тому-же это будетъ дешевле, чѣмъ въ ресторанѣ. Завтракъ здѣсь, онъ говоритъ, три франка.
— Тѣшить-то, подлецовъ, не хочется. Много-ли они насъ тѣшутъ! Мы имъ и "вивъ ля Франсъ" и все эдакое, а они вонъ не хотѣли даже второй чайникъ къ чаю подать. Срамъ. Въ стаканѣ чай завариваемъ. Это что, мусье? Не можете даже для русскихъ по два чайника подавать, кивнулъ Николай Ивановичъ на заваренный въ стаканѣ чай и прибавилъ: — А еще французско-русское объединеніе! Нѣтъ, уже ежели объединеніе, то обязаны и русскіе самовары для русскихъ заводить и корниловскіе фарфоровые чайники для заварки чая.
— Ну, такъ что-жъ ему сказать? — спрашивала Глафира Семеновна.
— Да ужъ чортъ съ нимъ! Позавтракаемъ сегодня у него. Покрайности здѣсь въ гостинницѣ ни на какую игорную вертушку не нарвешься. А то начнешь ресторанъ отыскивать и опять въ новый игорный вертепъ съ вертушками попадешь, — рѣшилъ Конуринъ.
Николай Ивановичъ не возражалъ.
— Вуй, вуй… Ну, деженонъ ожурдюи ше ву, — кивнула французу Глафира Семеновна.
Французъ поклонился и вышелъ.
XX
Позавтракавъ за табльдотомъ въ своей гостиннщѣ, супруги Ивановы и Конуринъ вышли на берегъ моря, чтобы отправиться на "Весенній праздникъ цвѣтовъ". На бульварѣ Jetté Promenade, залитомъ ослѣпительнымъ солнцемъ, были толпы публики. Пестрѣли разноцвѣтные раскрытые зонтики. Толпы стремились по направленію къ Promenade des Anglais, гдѣ былъ назначенъ праздникъ и гдѣ были выстроены мѣста для публики. Почти каждый изъ публики имѣлъ у себя на груди по бутоньеркѣ съ розой, многіе несли съ собой громадные букеты изъ розъ. Всѣ были съ цвѣтами. Даже колясочки, въ которыхъ няньки везли дѣтей, и тѣ были убраны цвѣтами. Цвѣты были на сбруѣ лошадей у проѣзжавшихъ экипажей, на шляпахъ извощиковъ, даже на ошейникахъ комнатныхъ собаченокъ, сопровождавшихъ своихъ хозяевъ. Балконы домовъ, выходящихъ на берегъ моря, убранные гирляндами зелени, были переполнены публикой, пестрѣющей цвѣтными зонтиками и цвѣтами. Всѣ окна были открыты и въ нихъ виднѣлись головы публики и цвѣты. Продавцы и продавщицы цвѣтовъ встрѣчались на каждомъ шагу и предлагали свой товаръ.
— Надо и намъ купить себѣ по розочкѣ въ петличку, а то мы словно обсѣвки въ полѣ, сказалъ Конуринъ и тотчасъ пріобрѣлъ за полфранка три бутоньерки съ розами, одну изъ коихъ поднесъ Глафирѣ Семеновнѣ.
Но вотъ и Promenade des Anglais, вотъ и мѣста для зрителей, убранныя гирляндами зелени. Конуринъ и Ивановы предъявили свои билеты, сѣли на стулья и стали смотрѣть на дорогу, приготовленную для катающихся въ экипажахъ и декорированную выстроившимися въ рядъ солдатами національной гвардіи съ старыми пистонными ружьями у ноги, въ мѣдныхъ каскахъ съ конскими гривами, ниспадающими на спину. По дорогѣ сновали взадъ и впередъ съ корзинами цвѣтовъ сотни смуглыхъ оборванцевъ — мужчинъ, женщинъ и дѣтей, — выкрикивали свои товары и совали ихъ въ мѣста для публики.
— Un franc la corbeille! Cent bouquets pour un franc! — раздавались ихъ гортанные возгласы съ сильнымъ итальянскимъ акцентомъ.
— Господи! Сколько цвѣтовъ-то! покачалъ головой Конуринъ. — Не будетъ-ли ужъ и здѣсь какой-нибудь игры въ цвѣты, въ родѣ лошадокъ или поѣздовъ желѣзной дороги? Напередъ говорю — единаго франка не поставлю.
— Что вы, Иванъ Кондратьичъ… Какая-же можетъ быть тутъ игра! откликнулась Глафира Семеновна.
— И, матушка, здѣсь придумаютъ! Здѣсь специвалисты. Скажи мнѣ въ Петербургѣ, что можно проиграть триста французскихъ четвертаковъ въ дѣтскую вертушку съ лошадками и поѣздами — ни въ жизнь не повѣрилъ-бы, а вотъ они проиграны у меня.
Но вотъ раздался пушечный выстрѣлъ и послышалась музыка. На дорогѣ началась процессія праздника. Впереди шелъ оркестръ музыки горныхъ стрѣлковъ въ синихъ мундирныхъ пиджакахъ, въ синихъ фуражкахъ съ широкими днами безъ околышковъ и козырьковъ; далѣе несли разноцвѣтныя знамена, развѣвающіяся хоругви, проѣхала колесница, нагруженная и убранная цвѣтами отъ сбруи лошадей до колесъ, и, наконецъ, показались экипажи съ катающимися и также нагруженные корзинами цвѣтовъ. Нѣкоторые изъ катающихся были въ бѣлыхъ костюмахъ Пьеро, нѣкоторые — одѣтые маркизами начала прошлаго столѣтія, въ напудренныхъ парикахъ. Попадались ѣдущія женщины въ бѣлыхъ, красныхъ и черныхъ домино и въ полумаскахъ. Лишь только показались экипажи, какъ изъ мѣстовъ посыпался въ нихъ цѣлый градъ цвѣтовъ. Изъ экипажей отвѣчали цвѣтами-же. Цвѣты носились въ воздухѣ, падали въ экипажи, на мѣдныя каски стоявшихъ для парада солдатъ, на дорогу. Солдаты подхватывали ихъ и въ свою очередь швыряли въ публику, сидѣвшую въ мѣстахъ и въ катающихся. Цвѣты, упавшіе на дорогу, мальчишки собирали въ корзины и тутъ-же снова продавали ихъ желающимъ. Все оживилось, все закопошилось, все перекидывалось цвѣтами. Происходила битва цвѣтами.
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
