Николай Лейкин - Где апельсины зреют
Царила тихая звѣздная ночь, когда они шли по плохо освѣщеннымъ улицамъ. Въ Ниццѣ рано кончаютъ магазинную торговлю, магазины были уже заперты и газъ въ окнахъ ихъ, составляющій главное подспорье къ городскому уличному освѣщенію, былъ уже потушенъ. Прохожихъ встрѣчалось очень мало. Публика была въ это время сосредоточена въ театрахъ и въ концертно-игорныхъ залахъ. На морѣ съ балконовъ зданія Jette Promenade пускали фейерверкъ. Трещали шлаги и взвивались ракеты, разсыпаясь разноцвѣтными огнями по темно-синему небу. Оттуда-же доносились и звуки оркестра. Ивановы и Конуринъ остановились и стали любоваться фейерверкомъ.
— Вишь, какъ дураковъ-то заманиваютъ на игорную мельницу! Фейерверкъ пущаютъ для приманки. "Комензи, господа, несите свои потроха, отберемъ въ лучшемъ видѣ", говорилъ Конуринъ. — Нѣтъ, мусьи, издали посмотримъ, а ужъ къ вамъ не пойдемъ.
— Надо опять къ Гостинному двору направляться. Капитонъ Васильичъ говорилъ, что тамъ этотъ самый Казино помѣщается, сказала Глафира Семеновна и повела за собою мужчинъ.
Входъ въ Казино блисталъ газомъ, а потому, приблизясь къ "Гостиному двору", залъ этотъ уже не трудно было найти. Около входа толпились продавцы фруктовъ, тростей, альбомовъ съ видами Ниццы, цвѣточныхъ бутоньерокъ и такъ просто уличные мальчишки. Мальчишки свистали и пѣли. Одинъ даже довольно удачно выводилъ голосомъ арію Тореодора изъ Карменъ. Нѣкоторые, сидя на корточкахъ, играли въ камушки на мѣдныя деньги.
— Смотри, Иванъ Кондратьичъ. Даже маленькіе паршивцы и тѣ въ деньги играютъ. Вотъ она Ницца-то! Совсѣмъ игорный домъ, указалъ Николай Ивановичъ Конурину.
Заплативъ за входъ по два франка, Ивановы и Конуринъ вошли въ залъ Казино, освѣщенный электричествомъ. Это былъ громадный зимній садъ съ роскошными пальмами, латаніями, лѣзущими къ стеклянному потолку. По стѣнамъ плющъ и другія вьющіяся растенія; въ газонахъ пестрѣли и распространяли благоуханіе цвѣты въ корзинкахъ. Садъ былъ уставленъ маленькими столиками, за которыми сидѣла публика, пила лимонадъ, содовую воду съ коньякомъ, марсалу и слушала стройный мужской хоръ, пѣвшій на эстрадѣ, украшенной тропическими растеніями. Бросались въ глаза разряженныя кокотки въ шляпкахъ съ невозможно выгнутыми и загнутыми широкими полями, съ горой цвѣтовъ и перьевъ, выдѣлялись англичане во всемъ бѣломъ, начиная отъ ботинокъ до шляпы; тощіе, длинные, какъ хлысты, съ оскаленными зубами и съ расчесанными бакенбардами въ видѣ рыбьихъ плавательныхъ перьевъ. Въ двухъ-трехъ мѣстахъ, гдѣ пили коньякъ за столиками, Ивановы и Конуринъ услыхали русскую рѣчь.
— Русскіе… улыбалась Глафира Семеновна. — Правда Капитонъ Васильичъ сказывалъ, что здѣсь въ Ниццѣ русскихъ много. И замѣчательно… прибавила она:- Какъ русскіе, такъ коньякъ пьютъ, а ни что либо другое.
— Да что-жъ православному-то человѣку на гуляньѣ попусту лимонадиться! Отъ лимонаду ни веселья, ничего… Такъ к будешь ходить муміей египетской, отвѣчалъ Конуринъ. — Я думаю даже ужъ и мнѣ съ вашимъ супругомъ садануть по парѣ коньяковыхъ собачекъ.
— Ну, вотъ… Дайте хоть садъ-то путемъ обойти и настоящимъ манеромъ публику осмотрѣть. Здѣсь на дамахъ наряды хорошіе есть. Ахъ, вотъ гдѣ играютъ-то… заглянула она въ боковую комнату. — И сколько публики!
Въ залитыхъ газомъ галлереяхъ, раздѣленныхъ на отдѣленія, и прилегающихъ къ саду, дѣйствительно шла жаркая игра. Около столовъ съ вертящимися поѣздами желѣзной дороги и лошадками толпилась масса публики и то и дѣло слышались возгласы крупье: "Faites votre jeu, messieurs" и "rien ne va plus".
— Николай Иванычъ, ты ужъ тамъ какъ хочешь, а я рискну на маленькій золотой, сказала Глафира Семеновна. — Надо пользоваться своимъ счастьемъ. Утромъ выиграла, такъ вѣдь можно и вечеромъ выиграть.
— Да полно, брось…
— Нѣтъ, нѣтъ. И пожалуйста не отговаривай. Вѣдь въ сущности, ежели я маленькій золотой и проиграю, то это будетъ изъ утренняго выигрыша, стало быть особенно жалѣть нечего.
— Носится она съ утрешнимъ выигрышемъ, какъ курица съ яйцомъ! Вѣдь свой утрешній выигрышъ ты въ магазинахъ на разныя бирюльки просѣяла.
— Нѣтъ, нѣтъ, у меня еще остались выигрышныя деньги. Батюшки! Да сколько здѣсь игорныхъ столовъ-то! Здѣсь куда больше столовъ, чѣмъ тамъ на сваяхъ, гдѣ мы утромъ играли. Вотъ ужъ я больше пяти столовъ видѣла. Разъ, два, три… пять… шесть… Вы вотъ что… чтобы вамъ здѣсь не мотаться около меня, вы идите съ Иваномъ Кондратьичемъ и выпейте коньяку. Въ самомъ дѣлѣ, вамъ скучно, горло не промочивши. А я здѣсь останусь. Коньяку-то ужъ вы себѣ одни сумѣете спросить.
— Еще-бы… Хмельныя слова я отлично знаю по французски… похвастался Николай Ивановичъ. — Мнѣ трудно насчетъ чего-нибудь другого спросить, а что насчетъ выпивки я въ лучшемъ видѣ. Только ты, Глаша, смотри не зарвись… Не больше маленькаго золотого.
— Нѣтъ, нѣтъ. Какъ золотой проиграю — довольно.
— Ну, то-то. Пойдемъ, Иванъ Кондратьичъ, хватимъ по чапорушечкѣ.
Супруги разстались. Глафира Семеновна осталась у игорнаго стола, а Николай Ивановичъ и Конуринъ отправились спросить себѣ коньяку.
Спустя часъ Николай Ивановичъ пришелъ къ тому игорному столу, гдѣ оставилъ Глафиру Семеновну, и не нашелъ ее. Онъ сталъ ее искать у другихъ столовъ и увидалъ блѣдную, съ потнымъ лицомъ. Она азартно ставила ставки. Парижская причудливая громадная шляпка ея сбилась у ней на затылокъ и изъ подъ нея выбились на лобъ пряди смокшихъ отъ поту волосъ. Завидя мужа, она вздрогнула, обернулась къ нему лицомъ и, кусая запекшіяся губы, слезливо заморгала глазами.
— Вообрази, я больше двухсотъ франковъ проиграла… — выговорила она наконецъ.
— Да что ты!
— Проиграла. Нѣтъ, здѣсь мошенничество, положительно мошенничество! Я два раза выиграла на Лисабонъ, должна была получить деньги, а крупье заспорилъ и не отдалъ мнѣ денегъ. Потомъ опять выиграла на Лондонъ, но подсунулся какой-то плюгавый старичишка съ козлиной бородкой, сталъ увѣрять меня, что это онъ выигралъ, а не я, загребъ деньги и убѣжалъ. Вѣдь это-же свинство, Николай Иванычъ… Неужто на нихъ, подлецовъ, некому пожаловаться? Отнять три выигранные кона! Будь эти выигранныя деньги у меня, я никогда-бы теперь не была въ проигрышѣ двѣсти франковъ, я была-бы при своихъ.
— Но откуда-же ты взяла, душечка, двѣсти франковъ? Вѣдь у тебя и двадцати франковъ отъ утренняго выигрыша не осталось, — удивлялся Николай Ивановичъ.
— Да Ивана Кондратьича деньги я проиграла. Чортъ меня сунулъ взять давеча у него его кошелекъ на сохраненіе!
— Конурина деньги проиграла?
— Въ томъ-то и дѣло. Вотъ всего только одинъ золотой да большой серебряный пятакъ отъ его денегъ у меня и остались. Надо будетъ отдать ему. Ты ужъ отдай, Коля.
— Ахъ, Глаша, Глаша! — покачалъ головой Николай Ивановичъ.
— Что Глаша! Пожалуйста не попрекай. Мнѣ и самой горько. Но нѣтъ, каково мошенничество! Отнять три выигранные кона! А еще Ницца! А еще аристократическій городъ! А гдѣ-же Конуринъ? спросила вдругъ Глафира Семеновна.
— Вообрази, играетъ. Въ покатый бильярдъ играетъ и никакъ его оттащить отъ стола не могу. Все ставитъ на тринадцатый номеръ, хочетъ добиться на чортову дюжину выигрышъ сорвать и ужъ тоже проигралъ больше двухсотъ франковъ.
— Но гдѣ-же онъ денегъ взялъ? Вѣдь его кошелекъ у меня.
— Билетъ въ пятьсотъ франковъ размѣнялъ. Кошелекъ-то онъ тебѣ свой отдалъ, а вѣдь бумажникъ-то съ банковыми билетами у него остался, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Брось игру, наплюй на нее, и пойдемъ оттащимъ отъ стола Конурина, а то онъ ужасъ сколько проиграетъ. Онъ выпивши, поминутно требуетъ коньяку и все увеличиваетъ ставку.
— Но вѣдь должна-же я, Николай Иванычъ, хоть сколько-нибудь отыграться.
— Потомъ попробуешь отыграться. Мы еще придемъ сюда. А теперь нужно Конурина-то пьянаго отъ этого проклятаго покатаго билліарда оттащить. Конуринъ тебя какъ-то слушается, ты имѣешь на него вліяніе.
Глафира Семеновна послушалась и, поправивъ на головѣ шляпку, отошла отъ стола, за которымъ играла. Вмѣстѣ съ мужемъ она отправилась къ Конурину.
XVIII
Оттащить Конурина отъ игорнаго стола было, однако, не легко и съ помощію Глафиры Семеновны. Когда Ивановы подошли къ нему, онъ уже не стоялъ, а сидѣлъ около стола. Передъ нимъ лежали цѣлыя грудки намѣненнаго серебра. Сзади его, опершись одной рукой на его стулъ, а другой ухарски подбоченясь, стояла разряженная и сильно накрашенная барынька съ черненьнымъ пушкомъ на верхней губѣ и въ калабрійской шляпкѣ съ такимъ необычайно громаднымъ плюмажемъ, что плюмажъ этотъ змѣей свѣшивался ей на спину. Барынька эта распоряжалась деньгами Конурина, учила его дѣлать ставки и хотя она говорила по французски, онъ понималъ и слушался ее.
— Voyons, mon vieu russe… apresent № 3… говорила она гортаннымъ контральтовымъ голосомъ.
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
