Лидия Чарская - Дурнушка
— Ишь вы какая прыткая! Сейчас вот вам и подавай. Небось наголодались без дела-то! Нет, вы мне раньше с курсами моими покончить дайте, чтобы, доучась как следует, иметь возможность и других учить. Потерпите малость. Зато потом, как хорошо будет! Вы представить себе не можете, какое отрадное чувство прийти домой после трудового дня и сознавать, что ты провела свое время с пользой для других и для себя, право славно!
Зоя говорила горячо, увлекательно.
Я слушала ее, затаив дыхание. Эта девушка дала мне выход из того состояния неудовлетворенности, которое владело мною все это последнее время. Она оказалась далеко не тем, что я предполагала — эта тонкая, как былинка, хрупкая, но мощная духом и мыслью девушка с ее глубокими суждениями.
И, когда она уходила с грудой книг, данной ей Сергеем, я невольно высказала ей это. Она выслушала меня внимательно и, не дав мне опомниться, быстро обняла меня и порывисто крепко поцеловала в самые губы.
— Вы прелесть, хотя и великосветская барышня! — рассмеялась она. — Вы сами не сознаете, какая вы прелесть!
Я не успела произнести слово, как она уже была за дверью и на весь дом звала Игнашу свежим звонким голоском.
IX
Няня Анна Степановна не терпела Зои. Она не называла ее иначе, как «хвостотрепкой», и отзывалась о ней с какою-то враждой.
— Ишь, а еще ученой считается. Барышня тоже! Кричит на весь дом, ровно на рынке, ходит хуже кухарки последней. Ни встать, ни сесть не умеет. А всех-то в глаза осуждает, высмеет. А по какому праву?! Что она лучше всех, что ли? Что с лица-то смазлива, так и я не хуже ее в молодости-то была!
— Вы, няня, должно быть, красивая были? — спросила я, чтобы сделать приятное старухе.
— Э-эх!.. Что красота-то, крохотка! Не родись красивым, а родись счастливым! А я-то счастлива была, матушка, господ своих берегла, а они меня за это любили да ценили. Дай Бог и другим такого счастья побольше, чтобы жили все припеваючи да в добрых делах исполняли Его святую волю.
Я любила слушать старуху: она всегда успокаивала меня своими нехитрыми речами. К тому же Анна Степановна, вырастившая целые два поколения водовского дома, приобрела много житейского опыта на своем долгом веку. И сколько интересного, сколько правдивого и хорошего узнала я от нее!
Мой муж часто присоединялся к нам, и тогда иной раз до ночи лилась тягучая, но удивительно образная, плавная речь старухи.
— Говори, говори, няня, а потом я все твои рассказы в книге и отпечатаю, — пошутил как-то во время одной из таких наших вечерних бесед с нею Сергей.
— Ну? — усомнилась она.
— Вот Пушкин, такой великий писатель был, чай, слышала, своей няне-старухе целые стихи посвящал, хорошие стихи! Он ей многим обязан, многое из ее рассказов почерпнул он. Вот так же она с ним беседовала в имении у них, как и ты с нами. Вот и я так же поступлю, и прославимся мы с тобой, нянечка, на всю матушку Русь! — обнимая старуху, заключил Сергей.
Впрочем, он редко баловал нас своим обществом. По большей части мы проводили время вдвоем с Анной Степановной. Сергей по-прежнему был весь углублен в свои работы. Писательская лихорадка все еще не покидала его. К тому же дело издания требовало немалого труда и отнимало у него массу времени.
Однажды мы выбрали свободную минутку и пошли с ним пройтись под вечер.
Было около семи часов. Багряный диск солнца садился за лесом, обливая кровяным заревом целую полосу горизонта. Грязно-серые от талого снега поля раскинулись во все стороны кругом «Довольного». Воробьи весело чирикали, отыскивая зерна. На шоссейной дороге то и дело громыхали телеги, утонув до половины колес в липкой весенней грязи. На мне и муже были одинаковые высокие мужские боты, не пропускающие сырости. Мы шли под руку, близко прижавшись друг к другу, и молчали. Я не знала, о чем думал мой спутник, но мое сердце радостно билось, как всегда, от одного присутствия любимого человека. К тому же веяние весны, возрождение природы затрагивали лучшие струны моего существа, наполняя всю меня юношескою бодростью и новыми надеждами.
— Скоро Пасха, Наташа, — произнес Сергей, с трудом, как мне показалось, отрываясь от своих мыслей, — а там опять Петербург, бабушка, кузина Лили, кузина Кити, дача в Павловске и вечная сутолока и суета… Ты рада?
— Нет! Ты знаешь, я предпочла бы остаться здесь! — ответила я без малейшего колебания.
— А как же наш журнал? Ведь все надо приготовить к августу…
— Ах, милый! — невольно вырвалось из моей груди, — здесь так хорошо, что не хочется думать о другом…
— И несмотря на мое вечное сиденье взаперти? — вскинул он на меня глазами и, помолчав с минуту, спросил, — ты не сердишься на меня, Наташа?
Он был удивительно ласков по своему обыкновению. В последние дни мы виделись мало: ему то приходилось ездить в Курск, то в буквальном смысле слова запираться в четырех стенах портретной. Сегодня он разрешил себе отдых и небольшую прогулку.
Уже поздно вечером, когда окружающие нашу усадьбу поля подернулись прозрачными весенними сумерками, возвращались мы домой. У самой усадьбы два человека — один высокий, широкоплечий, другой маленький, тоненький, по-видимому, мальчик бегали взапуски на лыжах по талому снегу. Они поминутно проваливались по пояс в грязные сугробы и хохотали, как дети.
Увидя нас, маленький человечек закричал нам что-то и отчаянно замахал руками. Мы остановились.
Молодые люди бежали к нам со всех ног. Они были одеты одинаково — в высокие сапоги и короткие крестьянские полушубки. В одном из них мы узнали Игнатия, другой была Зоя. Потертая барашковая шапочка была надвинута у нее на самые брови. Из-под нее выглядывали, поблескивая, ее синие глазки.
— Что за маскарад? — удивленно спросил мой муж.
— А так удобнее бегать по снегу. Мы же с Игнашей, как зайцы, любим это занятие, — смеялась Зоя.
— И не стыдно вам бездельничать? — спросил обоих Сергей.
Игнаша ответил смущенным взглядом, в то время как его хорошенькая спутница так и покатилась со смеха.
— А вы завидуете нам, небось? Ха, ха, ха! Завидуете, господин писатель! Вам бы тоже хотелось попрыгать зайцем по снегу, гораздо больше, нежели сидеть за скучным составлением плана вашего журнала да за чтением чужих рукописей. А только сознаться не хотите. А вот Наталья Николаевна сознается, что хотя она и важная птица, а очень бы не прочь была повозиться со мною и Игнашей, поизобразить зайца на грязном снегу. Ведь правда, Наталья Николаевна?
— Правда, — созналась я с невольной улыбкой.
— Так за чем же дело стало? — засмеялся Сергей.
— Их сиятельство ножки промочат, а няня, Анна Степановна, в угол за это поставят и ее, и вас! — захохотала Зоя и, кивнув нам, полетела на лыжах со скоростью птицы.
Игнаша поспешил за нею.
— Милая девушка! — произнес Сергей, — жаль только, что ей не хватает воспитания и выдержки.
— Зато у нее светлая голова и добрая душа, — горячо заступилась я.
X
Я говела на седьмой неделе. В Страстной четверг мы приобщались с мужем в нашей скромной слободской церкви.
А весна шла быстрыми шагами вперед. Снег таял. Мутные ручейки с шумом бежали по обе стороны дороги, сверкая в лучах первого весеннего солнца. Апрель незаметно подкрался, светлый и радостный, как праздник счастья. Кой-где белелись ранние подснежники и трава чуть-чуть зеленела, лаская взоры своим влажным блеском. Когда после причастия я в сопровождении мужа, выходила из церкви, унося с собою радостно-восторженное, почти детское настроение, на церковной паперти нас остановил знакомый звонкий молодой голосок:
— Добрый день и добрых пожеланий!
Я оглянулась.
Мне улыбалось еще веселее и беспечнее, чем когда-либо, личико Зои. За нею высилась широкая плечистая фигура Игнатия.
— И мы тоже говели… — щебетала Зоя. — Я на вас всю обедню проглазела, — обратилась она ко мне, проходя со мной к экипажу, ожидавшему нас с мужем у церковной паперти. — Стоите вы вся в белом, такая светлая и лицо у вас светлое; видно, что вы истинно верующая, религиозная, не сбить вас с вашего пути. Как вы горячо молились!
— Правда. Покойный папа научил меня этому: легче живется с молитвой, — говорил он часто. И это неоспоримая истина. Когда тяжело на сердце, стоит только горячо помолиться и сразу как-то становится легче и светлей.
— А разве вам бывает тяжело? — удивилась Зоя. — Чего вам недостает — вы богаты, у вас все есть, муж ваш так вас любит. А знаете ли, вот я угадала, почему вам бывает тяжело?
— Почему? — спросила я Зою.
— Вы скучаете… Ну, да, скучаете от безделья. Вам делать нечего! Или вернее, вы не хотите найти себе работу, вот вам и скучно. Ведь правда?
— Правда! — согласилась я.
Действительно, это была правда. Предположение моего мужа оправдалось. Я скучала здесь в деревне, в этой глуши.
