Максим Горький - Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936
С каждым годом колхозное крестьянство богатеет машинами, растёт количество удобрений, обеспечивая урожай, расширяется трудовой опыт, и через несколько лет всё крестьянство Союза Советов, перейдя на колхозное, большевистское хозяйство, начнёт повсеместно строить города с общественными столовыми, хлебопекарнями, прачечными, — этим женщины освободятся от каторжной домашней работы, которая бесполезно и преждевременно пожирает их силы, их здоровье, а непрерывный рост количества сельскохозяйственных орудий сократит и облегчит тяжкий труд мужчин. Построят различные школы высшего типа, театры, клубы, библиотеки, и навсегда уничтожится различие между городом и деревней; главное же — исчезнет почва, на которой неизбежно рождаются грабители чужого труда и различные лодыри, лентяи, идиоты — «мирские захребетники» и паразиты трудового народа.
Великие дела совершаются в нашей стране людьми, которые искренно, твёрдо и смело идут по пути, указанному Лениным, равняются по генеральной линии Центрального Комитета партии большевиков. Много ещё у нас врагов. Враг силён, хитёр, жесток, но всё более ярко и пламенно разгорается разум рабочих и колхозных крестьян, и этот огонь выполет и сожжёт врага, так же как выпалывают на полях и сжигают сорные травы.
Читая письмо ваше, вспомнил, как рабочие Гуся-Хрустального, вероятно, близкие ваши соседи, в 1919 году пускали завод свой в работу: сами «на себе» возили дрова, восстанавливали производство своими силами. Молодёжь ушла на фронты войны против генералов, фабрикантов, помещиков, а старики, женщины, подростки, работая, как настоящие герои труда, добились своей цели: завод ожил. Сколько у нас было фактов такого смысла, и все они говорят одно и то же: хорош у нас трудовой народ, и когда он хочет быть настоящим советским народом-коллективистом — умеет он быть таковым.
От всей души желаю вам, товарищи, здоровья, бодрости духа, непоколебимо крепкой веры в скорую победу вашего великого дела — строительства нового, социалистического общества. Живите дружно!
Перед нами развёртывается огромнейшая и прекрасная работа
Я буду говорить по вопросу несколько щекотливому, но вы меня извините, если я скажу, может быть, в несколько более резкой форме, чем это следовало бы сказать.
Я хочу сказать о необходимости повышения квалификации нашей, понимая под квалификацией не только, конечно, чисто литературные приёмы. Это само собой разумеется, — каждый из нас, работая, учится, постепенно растёт как литератор, как словесник и т. д. Но мы живём в сугубо политическое время, и в нашей стране политика неразрывно идёт вместе с огромным культурным подъёмом читательских масс. Это факт, которого, быть может, некоторые не замечают просто потому, что есть немного такая старинная и, извините мне слово, пошленькая привычка относиться к действительности с её анекдотической и «экзотической» стороны. А дело, товарищи, не в этом.
Мы все (я не исключаю себя) стоим в положении довольно опасном: очень возможно, что пройдёт ещё два-три года, пять лет, и окажется, что читатель в политическом отношении умнее писателя. Это может быть, ибо мы отстаём от жизни, плохо изучаем действительность. Некоторые из нас ездили на Беломорско-Балтийский канал. Это, конечно, очень хорошо, поскольку сближает с действительностью и отражает желание наше показать эту действительность читателю, но мало знакомиться только с результатами того, что делается; надо знакомиться с процессом, надо знакомиться с тем, как делается. Читатель становится чрезвычайно умным и требовательным человеком, он ближе нас к жизни, он изменяет мир.
Мне пришлось быть на партийной чистке. Я там этого умного читателя видел. Должен сказать, что этот читатель ставил вопросы, которые меня очень смущали, я довольно часто чувствовал себя сконфуженным по той причине, что я часто кое-чего не понимал. Я не понимал некоторых бытовых отношений, не понимал тех культурно-политических вопросов, которые неожиданно для меня появлялись; и не потому неожиданно, что я жил где-то вдали, в другой стране, а потому, что я «отстал» от понимания некоторых отношений.
Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что, вероятно, многие себя чувствовали так; во всяком случае, наиболее серьёзные, наиболее честные писатели должны себя так чувствовать.
Читатель растёт. Вся страна поднята на дыбы. Страна работает чёрт знает как! Никогда в мире ничего подобного не было. Создаются изумительные вещи. Это надо знать. В этих процессах надо участвовать, их надо изучать. Если мы этого не будем делать, мы ничего не напишем, то есть не напишем ничего такого, что бы отражало действительность так достойно, как она того заслуживает.
Товарищ Юдин говорил о необходимости некоторого единения, некоторой внутренней связи между наукой и литературой. Товарищи, в наших условиях, в нашей стране это совершенно необходимо. Та работа, которую вы будете делать и которая здесь намечена, конечно, также повлияет на повышение квалификации, потому что позволит вам ознакомиться с теми литературными процессами, которые идут в наших союзных республиках. Это, несомненно, даст очень много.
Но ещё больше знаний вы получите, если вы ознакомитесь с достижениями нашей науки, — науки, уже освоенной и освояемой выходцами из пролетариата. Это чрезвычайно важно. Среди наших учёных есть люди, которые начинали свою жизнь глубоко внизу, в основании пирамиды классового дореволюционного общества. Сейчас это очень крупные фигуры, имена и работу которых знает Европа.
Если бы мы пригласили такого человека и попросили рассказать, как он «дошёл до жизни такой», как он поднялся на такую высоту, как он заставил эту культурную и по отношению к нам очень заносчивую Европу слушать себя, то мы бы услышали чрезвычайно интересные и глубоко поучительные факты, пред нами встал бы новый тип человека, созданного советской действительностью. То, что могут рассказать нам наши учёные, чрезвычайно важно, потому что характер нашей науки уже резко отличается от той работы, которая ведётся учёными на Западе. Отличается он тем, что у нас ставятся проблемы в высшей степени дерзновенные. Отличается и тем, что наши учёные по линии, например, биологии организовались сейчас около Всесоюзного института экспериментальной медицины в количестве трёх тысяч человек. Одни только биологи. Такая организованность их, несомненно, ещё больше будет способствовать и расширению и углублению тех работ, тех задач, которые они перед собою ставят. Задачи эти имеют очень дерзкий — может быть, найдутся скептики, которые скажут — фантастический — характер, но тем не менее это задачи, которые ставятся экспериментально.
Так что я чрезвычайно настаиваю на необходимости такой связи, единения с нашими учёными, и особенно подчеркиваю, — с учёными в возрасте до сорока лет. Пусть это звучит шутливо, ведь есть люди и за сорок лет очень хорошие и крупные, которых можно послушать и у которых есть чему поучиться. Но особенно интересен новый тип учёного, который вышел из среды пролетариата: бывший слесарь, бывший рабочий, бывшая батрачка. Была батрачкой, а теперь, не угодно ли, она философ! Над этим надо серьёзно задуматься. Квалификацию нашу не только литературную, но и общекультурную надо поднимать.
Теперь вопрос о критике. Это очень важный вопрос. По этому вопросу должна быть произведена, тут совершенно правильно указал товарищ Юдин, очень большая работа. Нам нужно прежде всего определить, что такое дореволюционный реализм, тот самый реализм, которым историки нашей литературы, старые историки, очень хвастались. Поэтому надо начать именно с определения того, чем был дореволюционный реализм, реализм Гоголя, а также — прежде Гоголя — реализм Фонвизина и других писателей XVIII века. Наши критики должны просмотреть всю нашу старую литературу по всем линиям, начиная от радищевского «Путешествия в Москву» до бунинской «Деревни». Мы увидим здесь чрезвычайно интересные вещи.
Надо просмотреть старые темы. Например: тема поисков «счастья», личного благополучия.
Возьмите героя Помяловского из повести «Мещанское счастье». Это человек, который пытался в тех условиях, в каких он жил, создать себе какое-то счастьишко. Он его создал, и вдруг оказалось, что это счастье — просто скука. Это одна из замечательных повестей в нашей литературе, одна из самых искренних повестей. Возьмите наших героев, начиная с Онегина, Печорина, доведите до Санина Арцыбашева — это крайне интересно. Интересно потому, что тут, видите ли, перед вами развернётся процесс понижения личности, понижения социальной ценности единицы, процесс её падения и разложения. Определение того, чем был критический, анализирующий реализм старой литературы, чем должен быть наш реализм, которому есть что утверждать, есть что защищать, — это большая работа для нашей критики.
