Ксения Ершова-Кривошеина - Русская рулетка
Ведь слышат и чувствуют младенцы в утробе матери, так почему же стоящий на пороге небытия человек может показаться нам полоумным? Душа человеческая вечно жива и пребывает в пространстве, нам неведомом.
Я почти жалела, что взяла Ирину с собой. Ко всему прочему я не могла найти слов, чтобы объяснить ей всю ее бестактность и грубость.
Уже у самого выхода из дома стояла огромная белесая швейцарка. Она тупо и удивленно посмотрела на мое заплаканное лицо. Видимо, это ее обеспокоило (она знала, что я навещала свою тетушку), и она стремглав кинулась вверх по лестнице.
НК = NK
На мою долю выпало много болезней, начались они с самого рождения и несколько раз приводили почти к смертельному исходу. Стоило мне родиться в декабре 1945 года, в голодном, холодном послевоенном Ленинграде, как в возрасте четырех месяцев я заболела дизентерией. От полного истощения и обезвоженности мое маленькое тельце превратилось в скелетик. Лекарств не было, спасло чудо. Позднее, лет с пяти, я начала болеть всеми детскими болезнями подряд, длилось это года два. В дополнение ко всему - скарлатина с дифтеритом и лечение в "Боткинских бараках". В больнице я находилась почти шесть месяцев, с небольшими промежутками на побывку домой. Позже я постоянно болела ангинами, что сулило осложнения на сердце, а следовательно, мне нельзя было заниматься спортом, хотя я больше всего любила танцевать, кататься на коньках и плавать. При моей любви к животным (а в ленинградских дворах было всегда изобилие кошек) я подобрала помоечного кота, который меня искусал. Оказалось, что он болел "бешенством", и скоро сдох, а я была приговорена терпеть 200 уколов в свой детский животик.
В пятнадцать лет меня отвезли по "скорой" на операционный стол с диа-гнозом "аппендицит", разрезали при местном наркозе и, пока копались в кишках, обнаружили, что аппендикс мой находится в другой стороне. Срочно стали переделывать наркоз и останавливать кровотечение. Операция из банальной превратилась в четырехчасовую схватку со смертью, но самая лучшая и гуманная медицина в мире, приложив нечеловеческие усилия, меня спасла. После этого я долго входила в жизнь и мне было прописано лекарство от спаек в животе. Однажды в аптеке девушка, которая готовила эту микстуру, ошиблась дозировкой и приготовила всю смесь в десятикратной пропорции, отравление было как от сильного яда.
Я вышла замуж, и моя первая беременность оказалась внематочной. Обнаружили это поздно, но когда положили на операционный стол, кровотечение было сильнейшее. Тут уж меня постарались спасать изо всей мочи, да так, что я, "проснувшись", поняла, что побывала в клинической смерти. Сколько это длилось, сказать не могу, только когда меня вернули к жизни, вокруг толпилось много врачей с довольно бледными и перепуганными лицами. Объяснений я не получила, а когда они ушли, соседки по палате мне многое рассказали. Сама я долгое время не понимала, откуда вернулась, так как чувство отделения души от тела, легкости ее по выходе из плоти и лицезрение себя с высоты потолка приводило меня в полное недоумение. Я пережила превращение своей души в стальной блестящий шар, невесомый, подвижный, и отделение или выход себя из тела. Я парила по операционному залу, видела, как врачи что-то проделывают с моим телом, слышала, как они говорят между собой, различала перепуганный голос медсестры, мальчика-анестезиолога. Но потом скорость передвижения твоей души мчит тебя дальше! Помню, как я влетела в ярко освещенный коридор, свет в нем настолько силен и бел, что режет глаза - неземной свет. Коридор, по которому я лечу, пуст и чист, скорее похож на гигантскую трубу. Чуть позже начинаю слышать голоса, распознаю в них знакомые, но среди них есть и чужие. Кто-то из них мне говорит, что нужно лететь дальше, и зовет все вперед... чем глубже я удаляюсь в пространство, тем страшнее мне делается, а гигантская труба, как туннель, все больше превращается из прямой в бесконечные повороты. И в какой-то момент меня одолевает невероятный страх - если я не остановлюсь, то обратно уже никогда не вернусь. Слышу голос, который мне говорит: "Соберись с силами, остановись, не мчись дальше, а то будет поздно..." Чувствую, будто одна сила тянет вперед, а сама я делаю колоссальное, нечеловеческое усилие и приказываю себе остановиться перед очередным поворотом, за которым совершенно отчетливо сознаю тьму и безвозвратность. Очнулась я оттого, что меня лупила по щекам здоровенная медсестра, руки и ноги мои почему-то были привязаны к решетке железной кровати, и человек пять безмолвных врачей пялились на меня с обреченным видом. В тот момент, когда я открыла глаза, кто-то громко сказал: "Твою мать, наконец-то!" Это радостное восклицание было для меня замечательным возвращением на землю.
Многие годы я никому не рассказывала о пережитом ощущении. У меня было смешанное чувство радости, страха и того, что я заглянула в нечто запредельное, о чем не нужно рассказывать. Боялась я и того, что никто мне не поверит. Первый, кто услышал мой рассказ, был Н. К., в Женеве.
Долгий постельный режим привел к тому, что я читала с утра до ночи. Это было мое основное развлечение.
Библиотека в нашем доме была прекрасная, еще дедом и бабушкой собираемая, поэтому аппетит свой я утоляла постоянно и с огромной пользой.
И еще, когда мне было лет четырнадцать, помню, что стали меня одолевать мысли о поиске своей второй половины. Особенно о том, что должен где-то существовать именно "живой" человек, который меня спасет и защитит. Я не была церковным ребенком, молилась, но в храм ходила редко, а вера в Бога пришла гораздо позже. Может быть, под воздействием книг, музыки, театра, атмосферы, волнующей и будоражащей воображение, - это были девичьи мечты о "прекрасном принце"? Но, как ни странно, сейчас я могу сказать о них как о подсознательном и вполне реальном ожидании такого "принца". Тогда мне казалось, что поиск бессмыслен и космичен. Я часто совершала одинокие прогулки по берегу Финского залива, гуляла по самому прекрасному городу в мире, любила смотреть в ночное бездонное небо, когда ты кажешься себе песчинкой в пугающей галактике. Мне всегда было хорошо одной и было хорошо в городе на Неве; даже осенние наводнения, ветер, дождь и длинные темные месяцы, переходящие в белые ночи, вполне соответствовали моей натуре. Нервозность и беспокойство атмосферы Питера, красота особенная, трагическая, не похожая на венецианскую. У меня в Ленинграде было много встреч и ненужных, плохих ошибок, от которых костенеет душа и теряется надежда.
Но, возвращаясь к юности, еще не покрытой коростой, предчувствие, что когда-нибудь я встречу свою половинку и мы будем как одно целое, у меня всегда теплилось. В жизни любовь и смерть приходят неожиданно. У меня это случилось в момент моего забытийного отчаяния от осознания невозможности такой встречи.
И вот, в канун 2000 года, раздался телефонный звонок и голос дорогого мне человека сказал, чтобы я открыла "Брокгауз и Эфрон" и прочла бы фригийское сказание о Филемоне и Бавкиде: "В прекрасно обработанном Овидием фригийском сказании благочестивая чета старых супругов радушно приняла, посетивших их в образе утомленных спутников Зевса и Гермеса. Остальные жители этой страны обошлись с ними негостеприимно. Тогда в наказание за это Боги затопили эту местность, но хижина Филемона и Бавкиды осталась невредимой и, более того, была обращена в роскошный храм. По желанию испуганных супругов Боги сделали их жрецами этого храма и послали им в награду одновременную смерть - они были превращены в деревья: Филемон - в дуб, а Бавкида - в липу".
* * *
За неделю до своего отлета в Нью-Йорк Ирина сообщила мне, что мы поедем куда-то за город, а вечером к нам в гости придет Никита. Именно он, по согласованию с Ириной, должен был меня "пасти" в ее отсутствие. Ничего мне о нем не рассказала Ирина - только, что работает синхронным переводчиком в ООН да временно снимает квартиру у Тани Дерюгиной (Варшавской), которая нас повезла за город на своем автомобиле. Таня с самого начала путешествия стала плакать и говорить, что ей эта поездка не нужна и что лучше бы она осталась дома, чем везти нас в такую даль. Душевное состояние ее было тяжелым. Нам с Ириной оставалось мрачно молчать всю дорогу, а Таня, рыдая, боролась с рулем, потом было какое-то мимолетное истерическое чаепитие в гостях и столь же тяжелое возвращение в Женеву. Даже природа предвещала грозу, все небо затянуло огромной черно-синей тучей.
До сих пор помню этот день в деталях. С самого утра мне казалось, что должно произойти нечто катастрофическое, а Танино состояние это предчувствие беды только усугубляло. Она вела машину на огромной скорости, лишь к вечеру, когда наконец наше путешествие закончилось и мы добрались до Женевы, я с облегчением вздохнула.
- Таня, поднимись к нам, вместе поужинаем, - пригласила ее Ирина.
Но бедная Таня махнула нам на прощание рукой в перчатке и скрылась в темноте переулка на своей белой машине. Сердце мое билось, как молот. Будто я бежала в гору с рюкзаком на плечах. Ноги, руки, плечи, все тело болело. Мы с Ириной стояли перед нашим домом и растерянно смотрели вслед машине. Очевидно, мы обе думали об одном и том же - состояние Тани было ужасающим! Очнулись мы от шума мотоцикла, который затормозил рядом с нами. Человек в шлеме и коричневом твидовом пиджаке приглушил мотор и помахал нам рукой в большой кожаной перчатке.
