Леонид Зуров - Иван-да-марья
— Готово.
И сестра с Кирой уже спускались к нам, к радости моей и к досаде величайшей гимназистов. Когда сели Кира с сестрой и брат занял место на корме у руля, я хотел побыстрее вложить весла в уключины, но два гимназиста, оставив свои велосипеды у пристани, сбежали вниз:
— Куда же вы? — спрашивал один из них.
— Федя, куда вы? — спросил один из них даже меня.
Забренчала брошенная на дно цепь, и я даже буркнул, а не ответил:
— Далеко.
— Куда вы? — спросил уже не меня, а Зою толстый гимназист.
— Ох, далеко, — смеясь, отвечала она.
— Но когда же вы заглянете к нам?
— Возможно, на обратном пути.
Мне было досадно, что она это сказала.
— Напрасно ты ему обещала.
— Что обещала?
— Мы, мол, вернемся. Будут ждать, и этим мы свяжем себя.
— Подумаешь, какая беда. Ах, отстань.
Брат помог Кире, я хотел разобрать весла и уже сел, но Зоя заявила:
— Нет, грести будем мы. Федя, пусти. Мы сядем с Кирой.
Я растерялся.
— Зоя, но ведь ты грести не умеешь.
— Отстань. Мы сядем с Кирой.
— Что с тобой стало. Вот видишь, — сказал я брату.
Да еще при чужих. Мне не хотелось второго весла отдавать, но уже первым Зойка завладела, и это было так обидно, — а главное, при брате и при чужих, и я смотрел то на Зою, то на брата, а брат последний шагнул в лодку, в корму. По глазам брата я видел, что он меня понимает. И он, улыбаясь, мне сказал, как взрослому:
— Федя, уступи.
Я, обиженно и сердито посмотрев на Зою, уступил и отдал весло.
— Ага, отставили, — сказал тут про меня этот толстый гимназист-футболист, которого я на всю жизнь после того возненавидел.
Я растерянно отдал весла и подумал: вот она дружба, мне до слез было досадно, Кира-то, Кира, нет, видно, прав Шурка, что не так давно на Степановом лужку, раздеваясь, говорил мне:
— Нет, брат, с бабой дружи, а камень за пазухой всегда, брат, держи.
— Мы потом тебе, Феденька, весла дадим, — сказала тут Кира.
— Пожалуйста, пожалуйста, — ответил я ей, едва скрывая обиду.
Я видел, как они неумело вставляли весла в уключины, и, когда брат сел на руль, мы оттолкнулись, они взялись за весла и, путаясь, вразнобой погребли, так что и смотреть на их усилия мне было стыдно. Тут и случилось то, чего я втайне боялся.
Толстый гимназист, увидев возвращающихся в лодке знакомых мальчишек, — а мы с ними чуть не столкнулись, запутались веслами — закричал:
— Ну, тогда и мы отправимся вслед за вами, — и они, не спрашивая ребят, не обращая на их крики внимания, не позволив им высадиться и сдать лодку, прыгнули в нее и, забрав весла, оттиснув ребят, кричали нам: — Погодите. Мы вас перегоним! — Они вдвоем с криками взялись за весла, но, к счастью, видно было, что там гребцы тоже плохие, а в лодке много народа.
— Вот мы устроим гонки, — кричали с лодки, — сейчас вас перегоним.
— Нет, это невыносимо, — сказала Кире сестра, — они хотят нас перегнать.
— Мы далеко, — отвечала она, — нам с вами не по пути.
— Посмотрим, — отвечали они.
Кира глубоко и сильно опускала в воду весло, а у Зои руки были слабые, и наша лодка, несмотря на усилия брата выровнять ее рулем, шла совсем не туда.
— Смотри на них, Ваня, — говорил я, — Боже, какую болтушку вы устроили. Смотри, — говорил я ему, — нас нагоняют. Кира сильнее Зои гребет.
— Кира Сергеевна, — говорил и брат, — не так сильно. Зоя, дай выровнять.
— Ага, — кричали там, и я с отчаянием оглядывался, не зная, что теперь сделать, но брат был старший, и он это допустил.
— Ровнее, вместе, — только и говорил брат, а я за ним повторял:
— Ну, раз, два, — шептал я, — ровнее, вместе, — ну, раз, два.
Как они гребут, смотреть стыдно, а ведь Кира родилась на Днепре, и Зоя выросла на берегу реки и до сих пор ничему не научилась. И я так был взволнован, обижен и раздосадован, что чуть слезы у меня от досады не выступили, когда я оглядывался на моих врагов, что гребли изо всех сил.
— Они нас догонят, — сказал я брату.
— Боюсь, что сейчас они и меня не послушаются, — улыбаясь, сказал брат, понимая мое волнение.
Зойка невозможна, но и Кира-то какова. Такой я ее видел впервые, она раскраснелась, бурная и страстная, но весло ее уходило все же очень глубоко, разгоряченная греблей, она сильно дышала и тратила много лишних усилий.
— Да гимназисты не лучше гребут, — сказал, смеясь, брат.
— Сейчас обгонят, — сказал горько я брату.
— Нет, — сказал он, — все же мы впереди, — и, обратившись к Кире: — Так гребя, вы быстро выбьетесь из сил, устанете. Зоя, — сказал он, — немного спокойнее.
— Да у меня весло подворачивается, не слушается.
— Подумаешь, как будто это в первый раз, — пожав плечами, сказал я.
— Зоя, — говорила Кира, — греби.
— Дружнее, — советовал брат. — Не надо так, Кира Сергеевна, глубоко весло опускать. Дайте Зое выровнять лодку.
Кира, закусив губу, подняв весло и сильно дыша, дала Зое выровнять лодку, но та так далеко вытянула весло, что оно выскочило из разболтанной уключины, и, обдав водою нас с братом, упало в воду. Склонившись, я его поймал.
— Ваня, я весь мокрый. Отбери от них весла. Зойка, что ты наделала. Беда, — сказал я тут, оглянувшись, — сейчас нас нагонят.
А там нашей неудаче, видно, обрадовались.
— Ура! — кричали они.
Пароход отошел, и их и нас закачала волна.
— Берите весла, Иван Тимофеевич, — воскликнула Кира, — переменимся быстро местами. У нас не выходит. Берите. Довольно, Зоя.
Брат шагнул в сторону, уступая дорогу, а когда менялись местами, лодка накренилась, я, чтобы дать дорогу, приподнялся, но мне мешало выловленное весло, и я упал бы в воду, потеряв равновесие, если бы не сел на дно, притянув запутавшуюся и непокорную Зою. Брат удержал Киру и меня, а Кира схватилась за наши руки, и я почувствовал, что меня что-то словно обожгло и какой-то горячий ток пробежал по моему телу.
— Ой, Ваня, — кричала сестра, — я чуть в воду не полетела. Ой, даже сердце забилось — так я испугалась.
— Поделом.
— На дно не знаю как села. А где моя шляпа? Ведь ты на ней сидишь!
Она на дне сидела и встала позднее всех, мы с братом помогли ей подняться и передали шляпу, на которую уселся я.
— Ведь ты не умеешь, — сказал я, — зачем же взялась?
— Это не только Зоя, — Кира сказала так, как в первый день после приезда маме в саду, — а и я.
Внутренне я торжествовал, когда брат сел на весла. Он по-знакомому разобрал весла, неторопливо их поправил, вложил в уключины и опустил на воду. Определив расстояние, осмотрелся и так-то он приятно выровнял лодку, и так-то легко и спокойно, не делая ни одного лишнего усилия, погреб, и лодка, повинуясь ему, пошла ровно.
— Ну вот, как надо, — сказал тут я.
Кира свела брови и наблюдала за точностью его движений.
— Как будто едва, едва, — говорила она.
Совсем без усилий, легко он оставил позади гимназистов, они нам еще вдогонку что-то кричали, сырые и здоровые, но неладные, они гребли вдвоем, но их много насело, и они сбивались с направления и, наконец, отстали.
— До свидания, — кричала им Кира, и я видел, как менялось от смены впечатлений ее лицо.
Когда мы вырвались, Кира посмотрела на меня совершенно счастливыми глазами, и Зоя радовалась, что мы от них ушли.
— Да, — сказала Кира брату, — это дело другое.
— Чуть было не зачерпнули, — сказал я Зое сердито.
— Ведь Кира не умеет плавать. Я так испугалась, у меня даже сердце зашлось.
Я был рад, что гимназисты отстали, а они, видно, раздумали нас преследовать и теперь издали кричали нам:
— Мы бы вас нагнали, да нам домой надо.
Мы даже не ответили.
За речным изгибом мы вздохнули спокойно, оставшись одни. Тут брат положил весла на боры, и лодка после разгона легко шла. Он поправил шашку, чтобы она не мешала, снял фуражку, и ее взяла сидевшая напротив него затихшая, к счастью моему, Зоя и положила к себе на колени. Каменистое дно осталось там, а Череха течет по песчаному дну. Тут было тихо. Кира, поправив волосы, следила и училась. Он греб, улыбаясь, и видно было, что гребля доставляет ему наслаждение. А мы уходили и от лодок, и от дачных мест и поднимались туда, где на правой стороне на высоком песчаном берегу уже зеленел не смешанный с елями лес по подзолу, а красный бор на береговых песках.
— Да, — сказал брат Кире, — хорошая речка. Веселая и приятная, под Москвой таких рек нет, она маленькая, чистоты изумительной.
— Смотри, Кируша, — говорила Зоя, — вот это место назвали даже Ливонской Швейцарией. Все время сосны и песчаные обрывистые берега, воздух такой смолистый — сухой и легкий, тут мы когда-то с Федей поправлялись летом после коклюша.
— Смотри, Кира, — говорил я, показывая.
Это место я любил, тут тихо, и обрыв зарос боровыми соснами, и стрижей здесь полно, что жили испокон веков в песчаных обрывах, источив их. На шесть верст шел бор — все знакомые для брата места, дальше — высокие берега. Они тут были изумительно теплого телесного цвета, а река не глубока, с чистым песчаным дном, а дальше, за изгибом реки, начиналось уже что-то совсем необыкновенное и сияющее: цвет песков менялся, и бор красовался на удивительного цвета белоснежных, искристых песках.
