Григорий Свирский - Прорыв
-- Вы что, в самом деле не умеете расписываться? -- недоверчиво переспросил Сергей.
Старик усмехнулся, объяснил, что из старых эмигрантов разбогател тот, у кого не было специальности. Они хватались за все. Развозили итальянскую пиццу, торговали землей и воздухом. Некоторые, правда, умерли. Но лично ему повезло. Он вложил деньги в землю.
-- Вы кто по профессии? -- спросил он Сергея. -- Инженер-экономист? Считаете без ошибок? Вот моя визитная карточка. Если нужна работа... Много не плачу. Минимум! Берешь русского -- получаешь удовольствие.
Я соображал лихорадочно, не даст ли он Сергею гарант? Не только не дал; повернувшись к Сергею, повысил голос:
-- Почему ты уехал из Исраэль?! Тебе там было плохо?
-- Мягко выражаясь, -- лицо Сергея окаменело, -- жить не давали! Когда твоя судьба в руках одного человека...
-- А-а! - перебил старик уличающе. - Нам о таких, как ты, объяснили... У всех вас есть... -- Он поднял над головой скрюченный палец... - есть КОМПЛЮКС!
-- Что-что, простите? Комплекс?
-- Раз ругаете Исраэль, значит, комплюкс вины. Уехали и хотите оправдаться... В Исраэль хорошо. Я там был три раза "на визит"; у меня там жив двоюродный брат. Я -- знаю все! -- Он снова поднял скрюченный палец. -Все евреи должен жить в Исраэль! А ты хочешь бежать-бежать...
Сергей переступил с ноги на ногу, спросил почти спокойно, есть ли у старика дети?
-- О! -- горделиво воскликнул старик. -- Три сына и две дочери. Один имеет офис в Торонто, он по женским болезням, другой работает с нефтью в Калгари... -- Он перечислил еще несколько городов Канады и Америки, где "делают деньги" его дети, зятья, внуки.
-- Все женились и вышли замуж за евреев? -- деловито спросил Сергуня.
-- О! Как могло быть иначе!
-- Тогда почему они не в Исраэль? Все евреи должен ехать в Исраэль !
Старик открыл рот, и так и остался стоять, -- с открытым ртом, сияющим безупречными, как у кинодивы,
протезами.
-- Так вот, папаша, -- продолжал Сергей прежним деловым тоном, -- если ты и вся твоя большая мешпуха, все дети, зятья и внуки завтра покупают билеты и летят в Израиль, то я лечу с вами. Одолжу деньги и -- лечу. "На постоянное жительство", как писали в ОВИРах...
Старик продолжал глядеть на него с открытым ртом.
-- А если же нет, то, -- Сергей впервые сорвался на крик, -- то закрой свое х р ю к а л о. Понял? -- Отвернулся круто и зашагал прочь. Лицо у него было такое, что какой-то костлявый мужчина в джинсах, сидевший с газетой у соседнего домика, поднялся в тревоге: -- что случилось?
Сосед пообещал дать "гарант", не дослушав. Он оказался профессором философии и твердокаменным коммунистом. Убежал некогда с женой из Чили, затем из Америки, благо бегать тут недалече.
-- Разве т а м можно жить?! -- воскликнул он, приведя нас к себе и раздавая стаканы кока-колы или виски со льдом.
Сергей пытался с ним спорить, но быстро затих: профессор знал Маркса лучше, чем Сергуня. И уж точно лучше, чем я... И тогда я высказался в досаде: -- Ну, пускай! Ваша мечта осуществилась. С утра наступает социализм. Полновесный. Еще шаг и -- коммунизм Компанеллы-Фурье-Маркузе, выбирайте на любой вкус! -- Я протянул к нему обе руки. -- Но вам-то что? Лично вам?
-- Простите, что вы имеете в виду?
-- Вы его никогда не увидите, своего полновесного коммунизма. Вас расстреляют. Трижды! -- Я начал загибать пальцы. -- Как буржуазного профессора-философа, -- раз! Как убежденного коммуниста-ленинца -- два! Как неуживчивого политэмигранта, связи которого всегда подозрительны -- три! Если же проэцировать на сегодняшний опыт строительства социализма, от Кубы до Анголы, лично вас удостоят целой пулеметной очереди. Нужны документальные подтверждения?
Он взмахнул рукой, мол, не требуется, поставил свой стакан с кока-колой на полированный стол и -- задумался...
-- Вот, что значит удачно заглянуть на огонек! -- воскликнул Сергей по дороге домой. -- С работой о кэй! беседер! Шея есть -- хомут найдется! Гарант есть! Позвоним Гуле, ладно? Я вас не разорю? -- Он набирал свой длинный-длинный номер -- Италию, Рим, гетто, кричал в трубку резким высоким голосом, как чайка, догонявшая стаю:
-- Все решительно о'кэй! Чего ты плачешь?.. "Вступили одной ногою то ли в подданство, то ли в гражданство". Точно! Тут, знаешь, такие березовые рощи! Приеду - расскажу!
Потом я говорил с Геулой, затем Полина, ободряла ее, как могла, весело, утирая ладонью слезы на щеках. -- Гуля, родная! До встречи! Ждем тебя! Жде-ем!
Пили чай с домашним "наполеоном" и особым, с орехами, печеньем, которое в Московском университете, на химфаке, называлось " Полинкиными штучками" и пользовалось неизменным успехом.
До утра почти не спали. Вспоминали нашу квартиру на Аэропортовской улице в Москве, где гости не переводились. Я уже свет погасил, а Сергей все не унимался: русские врачи в Канаде прорвались? Сдали "провальный" экзамен? А как музыканты?
Почти сквозь сон услышал: -- Гриша! Я у вас почти сутки. Весь субботний вечер телефон молчал. Это непостижимо! У вас что, нет друзей? Как вы живете?
У меня сон как рукой сняло...
В России было немало людей, которые жили напряженной духовной жизнью, новыми книгами, постановками"Таганки", полузаконными выставками абстрактного искусства, -- оказалось на поверку, вовсе не потому, что это была их естественная потребность, а потому, что в обществе об этом говорили, спорили. Это надо было знать, чтобы слыть культурным... Я помню, как прозаик Юрий Нагибин однажды весь вечер жаловался одному своему знакомому по клубному телефону на капризы своей автомашины, -- все удивились несказанно. Кто-то даже обозвал его пошляком. В зале убивали поэта Александра Яшина, а утонченный Нагибин тихо исчез из зала и принялся тратить время бог знает на ч т о...
Но в Канаде, главным образом, только об этом и толкуют, даже университетские преподаватели. А коли так, то многие некогда "тянувшиеся к культуре" семьи спокойно вернулись на круги своя. Их не интересуют даже книги, которые они трепетно мечтали прочесть в России, а порой, рискуя, читали; за которыми стояли в очередях в Италии, в русской библиотеке "Хаяса". Ныне и деньжата появились, и времени достаточно, но... нет желания. Как загорается порой бывший московский технократ, когда видит модель кухонной мойки. А -- Солженицын? Россия? Сахаров? Прошлогодний снег...
Я перебирал канадских знакомых долго. Друзья есть, хотя и не обошлось без разочарований. Порой мучительных. Как правило, люди не меняются. Становятся самими собой... Впрочем, в Москве люди "притирались" друг к другу десятки лет; а сколько мы в Канаде? Нет, грех жаловаться...
Утром я собрался везти Сергуню по городу. Спугнули пушистых широкозадых енотов, которые шли куда-то по автомобильной стоянке всем семейством. Подскочила черная белка, протянула лапку, мол, позавтракал - поделись. Сергуня кинулся в дом, за пищей. Покормил белок, галок, енотов, сбежавшихся, слетевшихся со всей улицы; наконец, двинулись.
Сергуне повезло. В тот день открывались ежегодные торонтские "караваны". Каждая этническая группа угощала своей едой, своими танцами, фильмами, -- своей культурой. Мы пили горячую водку сакэ и смотрели неторопливые, как в замедленной съемке, японские танцы. Затем направились к шотландцам, где парни в клетчатых юбочках плясали безостановочно, под звуки волынки, и традиционные кожаные кошельки, свисающие с животов, колотили их, при молодецких прыжках, по причинному месту. Филиппинец танцевал со стаканом на голове, в котором пылала свечка. Остальные плясуны были босы и успевали коснуться ногой пола между длинными бамбуковыми жердями в то мгновение, когда жерди, отбивающие ритм, раздвигались.
Мексиканцы привезли с родины студенческий хор. Нескончаемый народный фестиваль перекочевал на улицы, где кружились девушки в трехцветных, в честь старого польского флага, косынках...
Сергей глядел на все поначалу с интересом, а потом как-то ошалело.
-- Ты чего? -- спросил я его.
-- Сколько таких павильонов?
Я взглянул в "международный паспорт", который нам вручили в одном из павильонов. Оказалось, семьдесят три.
-- С ума сойти! Столько народностей живет в Торонто?
-- Да! Одних итальянцев шестьсот тысяч.
-- И... и государство поддерживает эту... культурную автономию? Но ведь тогда эмигранты, конечно же! Бетах! никогда не сольются в единую нацию.
Мы подошли в эту минуту к сербскому павильону, который устроили в православной церкви; я обратил внимание Сергуни на толпу у распахнутых дверей. Вверху, на паперти, стояли, в национальных одеждах ,родители. Они говорили замедленно, весомо. По-сербски.
А внизу на тротуаре задержались их дети. Школьники лет 13-- 15-ти. Спорили о чем-то. Говорили быстро, взахлеб, по-английски. К ним подскочила маленькая девочка в национальной сербской свитке, восклицая пронзительным голоском: "Кака дудал ду! Кака дудал ду!"
-- Это что значит? -- встрепенулся Сергей... -- Ку-ка-реку? Так горланит английский петух? -- Сергей засмеялся. Глядел теперь на "караван" без недоумения.
