Николай Наумов - Святое озеро
— Ну, недели две-три все-таки пройдет, но не более! Мы зачислим озеро в оброчную статью, пропечатаем в губернских ведомостях объявление о вызове желающих на торги; желающих, конечно, не явится, — можешь быть уверен в этом, потому что ведомости, кроме редактора их, никто не читает; а одновременно с тем, единственно для того, чтоб соблюсти узаконенные формы, мы пошлем предписание X-му волостному правлению о вызове крестьян на торги… Оно бы, собственно говоря, по закону-то следовало бы и самые торги произвести в волостном правлении, ну, да раз крестьяне представили приговор, что озеро им не нужно, то греха не будет, если для выигрыша времени мы избегнем излишней формальности и обделаем это дело по-домашнему, в палате…
— Не требовалось бы и публикации-то слать в волость, Андрей Аристархович; потому ведь опчественный приговор у всех в видимости, — заметил Харитон Игнатьевич.
— Закон, братец, велит, обойти его нельзя… у нас ведь на все закон есть, каждый шаг предписан.
— Хе-хе-е… это точно-с, что шагать-то велят по мерке.
— Формальность тормозит дело во всем, а избежать ее нельзя: у нас за преступления по должности так не судят, как судят за несоблюдение форм!
— Справедливо-с… Так уж мы, значит, в полной надежде будем на вашу милость…
— Будь спокоен — озеро твое… Ты только попроси волостного писаря, чтоб он поскорее прислал ответ на наше предписание о вызове крестьян на торги, тогда мы назначим день для торгов… положим за озеро арендной платы рублей тридцать в год.
— Многонько-с! Обидно как будто, Андрей Аристархович! — прервал его Харитон Игнатьевич.
— Ну, двадцать пять, что ли…
— И это бы… того-с… ведь озеро-то совсем бросовое…
— Ну… ну, двадцать… уж двадцать-то не обидно…Ты прибавишь на торгах рубль или два, и озеро останется за тобой; потом в день переторжки внесешь вперед за все время арендных лет плату. Мы постановим журнал, предпишем земской полиции о вводе тебя в арендное владение озером… и делу конец… владей!
— Дай вам господи за ваше благодетельство! — дрогнувшим от радости голосом произнес Харитон Игнатьевич. — Чем только служить вам! Стало быть, уж я теперича в покое буду?
— Совершенно! Да, вот еще что… хорошо, что вспомнил, — суетливо прервал его Второв. — Ты знаешь секретаря палаты, Максима Ивановича Неряхина?
— Знаем-с… По малости тоже знакомы…
— Сходи к нему, попроси и его… на всякий случай оно не помешает, чтобы ускорить это дело.
— С большим даже одолжением… заявимся…
— У него же, кстати, недавно корова пала, человек он небогатый, детей полон дом, один-то ребенок грудной даже… ты весьма будешь полезен ему…
— Касательно пользы понимаем-с… Завсегды, можно сказать, с, готовностью… Так списочек-то о вещах обещали выдать мне, пожалуйте-с… Заодно уж насчет пользы-то, — сказал Харитон Игнатьевич.
— А-а, да… да, из головы вон! Спасибо, что надоумил! — произнес Второв, суетливо перебирая бумаги на столе, разыскивая заранее приготовленный список. — Ну, так что же ты с меня возьмешь за этот хлам, а? — спросил он, подавая ему список.
— Полноте-с! О чем разговор… — ответил Харитон Игнатьевич, бережно складывая его и опуская в карман.
— Ни… ни… говори, говори! Служба службой, а дружба дружбой!
— Хе-хе!.. Да что же с вас взять-то? Гривенничек с листа не обидно покажется? — спросил он, пытливо посмотрев на Второва.
— Гривенн-и-ик?.. Что ты… что ты, дорогой друг мой! — с изумлением произнес Второв, отступая от него и расставив ладони рук, как бы защищаясь от нападения Харитона Игнатьевича. — С меня в лавках девяносто копеек за лист просили. Ведь это будет с моей стороны взятка с тебя… Я этого не люблю! — строго произнес он. — Не-е-т… ты бери, что стоит тебе, а так я… ни-и-ни… Избави бог… Это не в моих правилах!
— В таком случае… положьте для круглого счету пятиалтынничек, хе… хе…
— И… это дешево… но-о… уж если ты желаешь, изволь.
— Доставим-с!
— Пришлю лошадей!
— Предоставим-с! Не утруждайтесь! А затем прощенья просим-с! Позвольте пожелать вам наипаче всего хорошего! — произнес, развязно раскланиваясь, Харитон Игнатьевич.
— Спасибо, спасибо, Харитон Игнатьевич! — произнес Второв, запахивая халат и провожая гостя из кабинета в переднюю.
— Уж первого опоечка с завода… на сапожки в ваше одолжение доставим! — сказал Харитон Игнатьевич, надевая шубу, и засмеялся. Второв тоже засмеялся и, крепко пожав его руку, запер за ним дверь.
-
Не прошло месяца, как в Т-е уездное полицейское управление вступило предписание казенной палаты о вводе т-го мещанина Харитона Игнатьевича Плаксина во владение Святым озером, отданным ему с торгов в арендное пользование на двенадцать лет. Сильное впечатление произвело это предписание на членов. О впечатлении, какое произвело оно на Ивана Степановича Кашкадамова, я не буду говорить. Петр Никитич, привезенный из волости особо посланным нарочным, имел с ним по этому поводу продолжительное объяснение, кончившееся удалением его от должности писаря. Взрыв горя и негодования, какой охватил крестьян при известии об отдаче озера в аренду, вероятно дорого обошелся бы Петру Никитичу, но он уже более не показывался в волость. Выбранные народом ходатаи, в том числе и Никифор Гаврилович Бахлыков, отправились с просьбой о возврате озера, но безуспешно. Представленный ими приговор служил уликою против них в намеренном обмане властей. "Вперед будьте умнее!" — говорили им повсюду, куда ни толкались они. Но все-таки об этом происшествии предписано было произвести дознание. Петр Никитич на предложенные ему вопросы отвечал, "что он действовал так исключительно в видах интереса казны, и главное, с разрешения своего начальства, и если бы в волость было прислано предписание палаты о зачислении озера в оброчную статью и о вызове крестьян на торги, которые по закону следовало произвести в волостном правлении, то этого несчастья не случилось бы!" В настольном реестре вступающих в волость бумаг действительно не оказалось, чтоб в волость вступало предписание палаты о вызове крестьян на торги, точно так же и по исходящему реестру не значилось ответа волости. По сличении подлинной бумаги от волостного правления, извещавшей палату, что крестьян, желавших явиться на торги, не оказалось, — с почерком Петра Никитича, выяснилось, что она была писана и подписана не его рукою, печать волостного головы была бледна, не ясна, нумер фальшивый. Подлог был несомненный, но кто совершил его и с какою целью — осталось недознанным, хотя подозрение и тяготело над Петром Никитичем.
Судьба улыбнулась, наконец, Петру Никитичу. Он до настоящей минуты живет в неразрывной дружбе с Харитоном Игнатьевичем, хотя каждый год при дележе доходов между ними происходят крупные ссоры. Петр Никитич пополнел, даже бакенбарды его стали гуще, пушистее и приблизились к типу первобытных. В словах и манере его, полной достоинства, проглядывает сановитость, свойственная капиталистам. Кроме озера, он, в компании с Харитоном Игнатьевичем, арендует несколько рыбных песков на Оби, имеет свои суда и ведет обороты на десятки тысяч. По праздничным дням супруга его, взятая им из богатого купеческого дома, катается по улицам города в коляске, а зимою кутается в соболей, порождающих зависть у многих сановитых дам. На купеческих вечерах и обедах Петр Никитич и супруга его пользуются большим вниманием. Никто из купцов как будто и не узнает в нем того Болдырева, который некогда подносил им поздравительные акростихи и, стоя в передней, получал от них полтинники и куски пирогов… и подозревался к тому же в краже легко уносимых вещей.
Харитон Игнатьевич отслужил уже трехлетие кандидатом городского головы. Он попрежнему ведет деятельную жизнь, хотя давно прервал знакомство с темными личностями. Старый градоначальник, добиравшийся до его шкуры, помер, а с новым Харитон Игнатьевич живет в тесных дружественных отношениях. В дружественных отношениях живет с ним и Второв, хотя частенько в приятельской беседе напоминает ему об обещании прислать опоек на сапоги с своего завода. Но, вместо опойка, Харитон Игнатьевич к каждому посту посылает ему в гостинцы отборных святозерских карасей. Харитон Игнатьевич сам хозяйничает на озере, нанимая для работ крестьян за баснословно дешевые цены. В первое время ему было много хлопот и неприятностей. Крестьяне по злобе к нему рвали и портили его невода и сети, топили лодки, крали рыбу, поджигали устроенные им по берегам озера избы, пакгаузы и амбары, но теперь все утихло. Только Петр Никитич ни разу не заглянул на озеро, он и до настоящей минуты опасается возмездия.
А как же поживают крестьяне X-ой волости — спросит, может быть, читатель. В ответ на это я скажу одно, что со времени отдачи озера в аренду недоимка на волости накопилась в количестве 37 876 рублей и считалась безнадежной ко взысканию; пополнена ли она в настоящее время, не знаю.
