М Загоскин - Искуситель (часть 3)
- Эх, перестань, барон, - прервал я, - твои шутки не сносны. Да знаешь ли ты, холодная душа, как я люблю мою невесту? Знаешь ли ты, что эта любовь - жизнь моя? От одной мысли, что Машенька может принадлежать другому, кровь леденеет в моих жилах! Нет, нет! Называй меня жестоким, неблагодарным, бездушным, чем хочешь, а я не покину моей невесты. Пусть Надина требует от меня воз можного: я готов умереть, чтоб спасти ее, но остаться жить без Машеньки, отказаться навсегда от этого ангела... Нет, нет! Это невозможно!
- Послушай, Александр, - сказал барон, - ты мне жалок и смешон. Да разве ты не видишь, что для тебя нет средины? Исполнишь ли ты долг честного человека или оставишь бедную Надину на произвол судьбы, во всяком случае тебе должно навсегда отказаться от твоей невесты. Неужели ты думаешь, что тебе можно будет жениться на Машеньке, когда Днепровский подаст просьбу о разводе, когда этот постыдный процесс сделается известным всей России, когда твой опекун и твоя невеста прочтут решение суда, в котором, со всей беспощадной подробностью судейского приговора, будет сказано, что, по просьбе мужа, статская советница Надежда Днепровская, за непозволительную и законопреступную связь с таким-то...
- Перестань, бога ради, перестань! - вскричал я с ужасом. - И это будет напечатано?
- Разумеется.
- И мой опекун прочтет это?.. О, ты говоришь правду, барон! Все для меня кончено! Машенька, Машенька! Я упал почти без чувств на канапе, грудь моя разрывалась от рыданий, слезы текли рекою. Мне все представилось в эту ужасную минуту: презренье старика, которого я привык любить как отца родного, горесть жены его, моей второй матери, а Машенька, подруга моего детства, моя первая любовь, невеста, сестра моя!.. Боже мой, боже мой!.. Барон вынул свои часы и, смотря на них с насмешливой улыбкою, не говорил ни слова.
- Ну! - сказал он наконец. - Вот ровно четверть часа, как ты каешься в своих тяжких прегрешениях. Да полно, уймись, Александр! И женщины за один прием не плачут Долее этого. Бедная Надина! Если б она знала, на кого полагает всю свою надежду! Хорош покровитель! Да неужели Ты хочешь, чтоб я поехал сказать Днепровской, что ее прелестный идеал, вместо того чтоб лететь к ней на помощь, валяется на канапе и ревет как школьник, которого сбираются высечь? Стыдись, Александр! Ну, какой ты мужчина? Я не верю, чтоб ты не мог стать выше этой смешной детской привязанности к какой-то деревенской барышне, но если в самом деле ты до такой степени малодушен, так будь, по крайней мере, мужчиною: раздроби себе череп, а не плачь как женщина или пятилетний ребенок.
- Да, ты прав, мой друг! - вскричал я с отчаянием. Я должен быть мужчиною, я спасу Надину, а там - а там я знаю, что делать!
- Насилу-то мы решились, - сказал барон, - а я уж ду мал, что этому и конца не будет. Ну, если бы я был на твоем месте, если б это прелестное создание... Да что тут говорить!
- Но почему ты думаешь, - прервал я, - что Надипа решится бежать со мною за границу?
- Потому что ей не осталось ничего другого делать, потому что она гораздо решительнее тебя и наконец потому, что с тобой она готова на край света. Но мы так далеко не поедем.
- Все это одни предположения.
- Потрудись прочесть эту записку, и ты увидишь, что за Надиной дело не станет. Барон подал мне клочок бумаги, на котором было написано несколько строк карандашом. Я узнал руку Днепровской, но с трудом мог разобрать следующие слова: "Мы погибли, Александр!.. Муж мой все знает... Я не скажу, что ты остался у меня один в целом мире - нет! У нас есть истинный, бесценный друг. Следуй во всем его советам: он один может спасти нас!.. О, Александр! Сердце мое перестает биться, когда я думаю... но нет, нет! Ты не покинешь своей Надины".
- Ну! - сказал барон шутя. - Кажется, на основании этого верющего письма я имею полное право отвечать за Надину? Я должен был еще раз прочесть эту записку, чтоб понять ее. Голова моя кружилась, в ней не было ни одной ясной мысли. Эта внезапная перемена моего положения, побег за границу, вечная разлука с Машенькою - все это походило на какой-то тяжкий, зловещий сон.
- Но когда же мы должны бежать? - спросил я наконец робким голосом барона.
- Чем скорей, тем лучше.
- Да неужели сегодня?
- И почему нет? Сегодня!.. Меня обдало с головы до ног морозом. Пред ставьте себе человека, который надеялся прожить еще нес колько дней и которому скажут, что он должен умереть через минуту. - Сегодня! - вскричал я. - Да разве это возможно? А почему же нет? - повторил барон. Я совсем без денег. Сколько тебе надобно? По крайней мере, десять тысяч. Я привезу тебе двадцать. Но мне нужна подорожная. На что? Плати везде двойные прогоны, и тебя повезут в лучше всякого курьера. - Но разве я могу отправиться в чужие края, не имея |заграничного паспорта? Меня могут везде остановить. Да, это правда, паспорт тебе необходим.
- Ну вот видишь! А можно ли его получить прежде двух недель?
- Нет, не можно. Я вздохнул свободно.
- А меж тем Днепровский подаст просьбу, - продолжал барон, - тебя потребуют к суду, и тогда, разумеется, поли ция не выпустит тебя из города. Впрочем, не только через две недели, это может случиться завтра, и потому-то именно вам должно сегодня же отправиться за границу.
- Как сегодня?
- Да, мой друг! Вот изволишь видеть: князь Двинский хотел ехать во Францию, я взял для него паспорт, но, Окажется, он раздумал, он сбирается в дальнюю дорогу, да только не туда... Постой!..
В эту минуту на моих стенных часах пробило пять часов, барон как будто бы к чему-то прислушивался, вдруг глаза его засверкали, какая-то неистовая радость разлилась по всему лицу, он захохотал... Боже мой!.. Я вскрикнул от Ужаса, я до сих пор не могу вспомнить без замирания У сердца об этом отвратительном хохоте, в котором не было у ничего человеческого.
- Как можно так страшно смеяться! - сказал я. - Да и у чему ты смеешься?
- Отправился! - прошептал барон. - Счастливый путь!
- О ком ты говоришь?
- О моем приятеле Двинском. Он сказал мне, что если в пять часов я не буду у него, так непременно уедет.
- Что ж тут смешного?
- Долго рассказывать.
- Да куда он поехал?
- Я знаю куда, только не скажу, это наша тайна. Теперь ему заграничный паспорт не нужен. Вот он, возьми, Александр. Ты можешь с ним доехать до самого Парижа.
- Как, барон? Под чужим именем?
- А разве лучше, если б паспорт был на твое имя? Я думаю, нетрудно будет догадаться, что Днепровская убежала с тобою, тебя могут догнать, остановить на своей границе, а теперь кому придет в голову гнаться за князем Двинским. Я через неделю отправлюсь за вами, вы можете подождать меня в Варшаве. Вот адрес гостиницы, в которой советую вам остановиться, хозяин ее француз, прелюбезный и преумный человек. Прошлого года он щеголял в красном колпаке, а теперь надел опять пудреный парик и называет себя эмигрантом. Вели меж тем приготовить твою коляску, а я заеду к Днепровской, потом найму лошадей, в десять часов они непременно будут у тебя на дворе. Прощай! Есть пословица, что утопающий хватается за соломинку...
- Постой, барон! - закричал я. - Мы одно совершенно забыли: ведь я в службе.
- Так что ж?
- Мне должно иметь отпуск.
- Ты с ума сошел, Александр! - прервал барон. - Ты решился увезти чужую жену, а не хочешь ехать без отпус ка!.. А впрочем, что ты думаешь? В самом деле! Тебя хва тятся, это наделает шуму... Садись и пиши просьбу. Когда будут думать, что ты поехал в деревню к своей невесте, так это всех собьет с толку.
- Но помилуй, барон! Теперь уж поздно.
- Это не твое дело, садись и пиши!.. Да полно же, ре шайся на что-нибудь! - продолжал барон, замечая, что я не слишком тороплюсь исполнить его приказание.
- О, мой друг! Я не могу подумать о Машеньке! Она всю жизнь будет несчастлива.
- Положим, что так, да разве тебе будет легче, когда ты сделаешь несчастье не одной, а двух женщин разом? Уж я, кажется, доказал тебе, что Машенька не может быть твоей женою, что же ты хочешь?
- Ах, я и сам не знаю! Я потерял весь рассудок. Бедная голова моя!
- И, полно! - прервал барон с улыбкою. - Оставь свою голову в покое: она тут ни при чем. Садись и пиши! Я машинально повиновался. Барон взял мою просьбу, призвал Егора, велел ему укладываться и уехал.
- Да разве мы, сударь, едем, - спросил Егор, глядя на меня с удивлением.
- Да!
- В деревню?
- Нет.
- Куда же, Александр Михайлович?
- Пошел вон и делай, что тебе приказано! Егор покачал головою и вышел вон. Не могу описать, что я чувствовал в продолжение целого вечера. Я не мог присесть ни на минуту, нигде не находил места, мне было душно: потолок давил меня, кровь то кипе ла, то застывала в моих жилах. Иногда казалось мне, что я в горячке, что все это один только бред, и в самом деле, мне променять Машеньку на женщину прелестную, это правда, но к которой я чувствовал одно только сожаление! Бежать с этой женщиной за границу, быть может, отказаться навсегда nr моего отечества - и все это сегодня!.. Пробило десять часов, ворота заскрипели, и на дворе раздался звон колокольчика.
