М Загоскин - Искуситель (часть 3)
- Да будь покоен, Иван Потапыч! - говорил он. - Мы твое делишко свахляем. Ведь ты не дал расписки в получении - так поплатится и в другой раз! В совестный суд не пойдем - нет, шутишь! Формой суда, любезный, формой суда!.. Не бойсь! Уж я тебе настрочу просьбишку! Такой вверну крючок, что вышереченная вдовица заплатит проценты и рекамбии, а как подмажем, так одних проторей и убытков начтем больше капитальной суммы. Ну что, так ли, любезнейший!
- Ай да Архип Федотыч! Что и говорить, заноза! Делец!
- То-то же!.. Да что ты, Иван Потапыч, скупишься? Полпива да полпива! Эка невидаль! Ты, любезный, уважь бутылочкой донского!
- Да донское-то кусается, Архип Федотыч! Я уж и так полтинник прогулял!
- Так что ж? Добей до целкового, да и концы в воду!
- Ну, так и быть, была не была!.. Гей! Бутылку цим лянского!
- Что брат, Александр! - сказал Закамский, выходя вместе со мною из харчевни. - Что ты скажешь об этих гу ляках? Ведь они гораздо просвещеннее мужиков, и грамоту знают, и бороды бреют, и пьют виноградное вино...
- Да разве это просвещенье?
- А ты думаешь, что парижская чернь знает математику и читает Гомера? - сказал Закамский, садясь на лошадь. Что, готов? - продолжал он, подбирая поводья. - Ну, Александр, смотри не отставай; слушай команды: с места марш!
V
ВЕСЬМА ОБЫКНОВЕННЫЙ СЛУЧАЙ,
ИЛИ СЛЕДСТВИЯ ПЛАТОНИЧЕСКОЙ ЛЮБВИ
Мы проехали верст семь менее в полчаса. Мне редко случалось ездить верхом, а без большой привычки далеко рысью не уедешь. На восьмой версте я начал осаживать мою лошадь и отстал от Закамского, который был отличный ездок и не знал устали.
- Эге! Александр, ты стал оттягивать! - закричал За камский. - Плохой же, брат, ты кавалерист!
- Погоди, - сказал я, - дай дух перевести!
- Что, любезный, задохся на восьмой версте!
- Да помилуй, Закамский, если ты это называешь про гулкою...
- Ну, ну! Хорошо! Поедем маленькой рысцою.
- Эх, братец, все рысью да рысью! Посмотри, как погода разгулялась, какой приятный воздух, какие прелестные места! Да позволь мне ими полюбоваться: поедем шагом.
- Пожалуй! Только мы опоздаем к обеду.
- Успеем: ведь всего осталось версты четыре. Мы взъехали на небольшой пригорок.
- Посмотри, Александр, - сказал Закамский, - кто это несется к нам навстречу - - видишь? Осмериком в карете?.. Фу, батюшки! Уж не бьют ли лошади?
- Нет, нет!.. Вон спускают потихоньку на мостик... Ну!.. Как опять погнали!
- Постой-ка, постой! - прервал Закамский. - Да это, кажется, экипаж Днепровского?
- Неужели? - Да, да! Мне помнится, у него есть точно такая карета
- А вот увидим.
Мы поравнялись с экипажем: в нем сидел закутанный в широкий плащ мужчина, который, увидев нас, прижался в угол кареты и надернул на глаза свою шляпу. Он сделал это так скоро, что мы не успели рассмотреть его в лицо, между тем карета промчалась мимо.
- Ну, как хочешь, Александр, а это точно Алексей Семенович, - сказал Закамский.
- Не может быть.
- Как не может быть? Голубая карета, гнедые лошади, да и лицо кучера мне что-то знакомо.
- Воля твоя, а это не Днепровский. Зачем ему от нас прятаться?
- Да, странно! Впрочем, мы сейчас узнаем. Вон видишь вдали красную кровлю?.. Это его подмосковный дом. Поедем поскорее.
Через несколько минут мы своротили с большой дороги, проехали с полверсты опушкою березовой рощи, потом, оставив в правой руке огромный пруд, повернули длинным липовым проспектом к барскому дому, окруженному со всех сторон рощами и садами. На обширном дворе не видно было ни души, и даже ворота были заперты.
- Что это значит? - сказал я. - Неужели никого нет дома?
- А вот погоди, спросим, - прервал Закамский, посмат ривая кругом. - В самом деле, ни одной души! Постой? Вот как-то идет... Это, кажется, садовник Фома... Эй, любезный, поди-ка сюда! Садовник Фома, седой старик в синем суконном камзоле, подошел к нам с низким поклоном.
- Что, братец, - спросил Закамский, - Алексей Семено вич дома?
- Сейчас изволил уехать в Москву.
- А Надежда Васильевна у себя? - спросил я.
- Никак нет, сударь.
- А она также уехала?
- Вот уж часа три будет, как изволила уехать.
- Однако ж не в Москву?
- Не могу знать, - отвечал Фома, переминаясь и поче сывая в голове.
- Натурально не в Москву, - подхватил Закамский. - и отправились бы вместе. В чем поехала ваша барыня?
- Она изволила уехать верхом. , - Ну, вот, слышишь, Александр! Надежда Васильевна доехала прогуляться. А что, не знаешь, братец, скоро она воротится?
- Не могу знать.
- Так не знаешь ли, по крайней мере, куда она поехала?
- Вот изволите видеть: Алешка-ткач был сегодня на ба заре - он говорит, что встретил барыню на столбовой дороге, близехонько от Москвы.
- Что ж это такое? - сказал Закамский, взглянув на меня с удивлением. - Ведь тебя приглашали?.. Послушай-ка, братец, - продолжал он, обращаясь к садовнику, - что, у вас сегодня на барской кухне обед готовят?
- И огня не разводили, сударь.
- Ну, это кажется решительно!.. Делать нечего, Алек сандр, поедем назад.
- Что это значит? - сказал я, когда мы выехали опять на большую дорогу.
- Это значит, что ты ошибся днем.
- О, нет! Меня точно звали сегодня.
- Странно!.. Ты приглашен, а никого нет дома, муж уехал в карете, жена ускакала верхом... Что это все значит?
- Уж не случилось ли какого-нибудь несчастья?
- А что ты думаешь?.. И я начинаю опасаться.
- Кажется, Алексей Семенович не ревнив? - сказал Закамский, помолчав несколько времени. - Не знаю, - отвечал я, стараясь казаться равнодушным, - да и почему мне это знать? - Полно, так ли, Александр? - продолжал Закамский, глядя на меня пристально. - Если верить городским слухам, то Днепровский имеет полное право ревновать свою жену... - Что ты говоришь! - вскричал я. - Ты думаешь, что :. они поссорились?
- Да, мой друг, и, может быть, за тебя.
- За меня!
- Эх, Александр! Жаль, если это останется у тебя на
Душе! Какой вздор!..
Не спорю, мой друг, но вся Москва говорит...
Это просто одно злословие, городские сплетни!..
- Я и сам то же думаю, однако ж согласись, мой друг: если эти слухи дошли до мужа... Впрочем, вся эта болтовня должна скоро кончиться: ведь ты через несколько дней едешь в деревню?
- Не знаю.
- Как не знаешь? Да если не ошибаюсь, в нынешнем месяце будет ровно три года, как ты расстался с твоей не вестой, а сколько раз я слышал от тебя, что ты ждешь не дождешься минуты, когда тебе можно будет покинуть навсегда Москву?
- Моя свадьба отсрочена еще на целый год.
- Право? Однако ж, надеюсь, не ты просил отсрочки?
- Разумеется.
- То-то, мой друг, смотри, не променяй счастья всей своей жизни на какую-нибудь минутную прихоть.
- Да помилуй, Закамский! - прервал я с досадою. - -С чего ты взял?..
- Ну полно, не сердись, Александр! Я верю, что это все вздор, но, право, не мешало бы тебе хоть на время уехать из Москвы. Перестать ездить к Днепровским ты не можешь, это даст новую пищу злословию, а воля твоя, если ты будешь у них по-прежнему ежедневным гостем, так все московские старушки пойдут к присяге, что ты любовник Днепровской. Однако ж, - продолжал Закамский, - не прибавить ли нам ходу?.. Я что-то очень проголодался, а до Москвы еще далеко. Мы пустились скорой рысью, и до самой заставы не го ворили ни слова. Закамский, вероятно, думал, как бы скорей добраться до Москвы и пообедать, а мне, признаюсь, вовсе было не до еды. У кого совесть не чиста, тот всего на свете боится, а тут и невинному человеку бог знает что пришло бы в голову. Такой поспешный отъезд Днепровских из их деревни, странная мысль Надины уехать в Москву верхом, Алексей Семенович, который, встретясь с нами на большой дороге, не остановился, а, казалось, хотел от нас прятаться, - все оправдывало догадки Закамского. Ну, если в самом деле Днепровский узнал, что я в переписке с его женою, что она меня любит, что она потихоньку ко мне приезжала... Избави господи!.. Когда мы въехали в заставу, Закамский спросил меня, куда я намерен отправиться и не хочу ли вместе с ним отобедать в каком-нибудь трактире, я отказался, и мы расстались. он поехал искать обеда, а я поскакал домой. Егор встретил меня у ворот моей квартиры. - Вас, сударь, дожидается вот этот барон, - сказал он, помогая мне слезть с лошади.
- Какой барон?
- Ну, вот этот-с!.. Как его?.. Бараноброкин, что ль?
- А! Барон Брокен?
- Точно так-с. Я вбежал в комнату.
- Здравствуй, Александр Михайлович! - сказал барон, идя ко мне навстречу. - Насилу я тебя дождался. Я вошел вместе с ним в мой кабинет.
- Притвори хорошенько дверь, - продолжал барон, - и садись, я хочу говорить с тобой о важном деле. Ты пугаешь меня!
- Пугаться нечего, а надобно будет взять решительные меры Ты был сейчас в подмосковной Днепровского?
- Да.
- И верно, никого не застал?
- Никого.
- Ну, мой друг, наши дела идут худо!
- Что ты говоришь? - Сегодня поутру Надежда Васильевна приехала из своей подмосковной, послала за мной, я застал ее в ужасном отчаянии. Представь себе, какой несчастный случай... Да: иначе не могло и кончиться. Сколько раз я говорил ей жечь твои письма, так нет! Ох эти женщины! Не могут жить без улик! Письма, колечки, портреты!.. А на что все эти глупые бирюльки?.. К чему вся эта дрянь?.. Попадется на глаза мужу, вот и беда!
