Илья Салов - Грачевский крокодил. Первая редакция
— Только я объ одномъ прошу васъ, проговорила она. — Память у меня плохая, да и не умѣю я называть всѣхъ этихъ новыхъ крючкотворовъ, такъ прошу васъ написать мнѣ на бумажкѣ о чемъ я должна говорить и просить, а то я все перепутаю и перемѣшаю. Только напишите пожалуста покрупнѣе, а то глаза что-то плохо видятъ.
Отецъ Иванъ исполнилъ просьбу.
Какъ только священникъ ушелъ, такъ Анфиса Ивановна въ ту же минуту позаботилась предупредить кучера Абакума что завтра утромъ она ѣдетъ къ предводителю, и чтобы поэтому онъ заранѣе натеръ себѣ табаку и чтобы приготовилъ карету. Но Абакумъ, успѣвшій уже пронюхать что тутъ дѣло пахнетъ не табакомъ, а поѣздкой къ предводителю, у котораго производится всегда отличное угощеніе всѣмъ пріѣзжающимъ съ гостями кучерамъ, принялся немедленно за приготовленія. Затѣмъ Анфиса Ивановна сдѣлала распоряженія о своемъ туалетѣ и вынула изъ комода дюжину тонкихъ носковъ, которые она связала было для судьи за Тришкинскій процессъ, и завернувъ ихъ аккуратно въ розовую бумажку положила на видное мѣсто чтобы не забыть.
— Говорятъ, вы къ предводителю завтра? спросила Мелитина Петровна входя въ комнату тетки.
— Да, мой другъ, отвѣчала Анфиса Ивановна. — Ты меня пожалуста извини что я не беру тебя съ собою, но это потому…
— Что вы, что вы! перебила ее племянница. — Къ чему эти извиненія, мнѣ даже и некогда, потому что сегодня мнѣ придется многое сдѣлать.
— Ну и прекрасно. А то мнѣ придется говорить съ предводителемъ о важныхъ дѣлахъ.
— Что такое случилось?
— Ничего особеннаго… тамъ въ Москвѣ… Отецъ Иванъ просилъ…
— Ахъ, это вѣроятно по дѣлу о деньгахъ… Я думала что-нибудь другое. Да, кстати, прибавила Мелитина Петровна. — Смотрите, хорошенько расфрантитесь… вы встрѣтите у предводителя большое общество… Я слышала что сегодня должны быть туда исправникъ, прокуроръ и другія служащія лица.
— Ты почему знаешь кто?
— Иногда самыя высокія тайны познаются чрезъ ничтожныхъ людей, такъ случалось и теперь.
Мелитина Петровна всю ночь писала письма, и всю ночь Карпъ видѣлъ огонь въ ея комнатѣ.
XIII
На слѣдующій день, часовъ въ девять утра, предъ крыльцомъ Грачевскаго дома происходило нѣчто весьма необыкновенное. У крыльца толпилась не только вся дворня Анфисы Ивановны, но даже замѣчалось нѣсколько бабъ и мужиковъ, а въ особенности ребятишекъ прибѣжавшихъ изъ деревни. Дѣло въ томъ что у крыльца запряженная въ шесть лошадей стояла желтая карета, на стоячихъ рессорахъ и на огромнѣйшихъ колесахъ. Карета эта, помнившая царя Гороха, походила скорѣе на огромную тыкву, болтавшуюся на какихъ-то крюкахъ прикрѣпленныхъ къ колесамъ. На козлахъ этой тыквы въ зеленомъ армякѣ и въ рыжей шляпѣ съ павлиньимъ перомъ возсѣдалъ Абакумъ и держалъ въ рукахъ цѣлую кучу вожжей, а впереди форейторомъ на плюгавой пѣгой лошаденкѣ садовникъ Брагинъ. Для Брагина Абакумъ тоже розыскалъ было какой-то кафтанъ, но старый драгунъ напрямикъ отказался нарядиться въ этотъ балахонъ, и надѣлъ свой мундиръ съ нѣсколькими медалями на груди. Костюмъ этотъ хотя и не походилъ на форейторскій, но въ виду торжественности поѣзда не только не портилъ общей картины, но даже нѣкоторымъ образомъ дорисовывалъ ее. На крыльцѣ стоялъ Потапычъ. На немъ была гороховая ливрея съ нѣсколькими коротенькими капюшонами, красный воротникъ которой доходилъ до ушей, а на головѣ огромная треугольная шляпа. Онъ свысока посматривалъ на окружающую толпу, какъ будто сожалѣя что люди эти такъ мало видѣли что даже простая карета удивляетъ ихъ, тогда какъ для него все это штука очень обыкновенная. Наконецъ показалась и Анфиса Ивановна. На ней была турецкая шаль одного цвѣта съ каретой, роскошный чепецъ и барежевое платье такихъ огромныхъ размѣровъ что старуха едва помѣщалась на крыльцѣ. Въ рукахъ она держала розовый свертокъ съ носками. Какъ только Анфиса Ивановна показалась, такъ Потапычъ въ ту же секунду ловко подскочилъ къ каретѣ, отворилъ дверку, откинулъ десятка два подножекъ и подсадивъ барыню, снова защелкалъ подножками, махнулъ дверкой и хотѣлъ было крикнуть пошелъ! но не крикнулъ, потому что сшибъ съ себя дверкой шляпу, которая къ общему удовольствію публики и очутилась подъ каретой. «Скверная примѣта!» подумала про себя Анфиса Ивановна вспомнивъ разказъ Брагина про Наполеона съ котораго подъ Москвой тоже слетѣла шляпа. Шляпа однако вскорѣ была надѣта; Потапычъ взобрался за запятки и уцѣпившись обѣими руками за болтавшіеся ремни крикнулъ пошелъ, и поѣздъ тронулся. Въ воротахъ однако онъ долженъ былъ остановиться, потому что Абакумъ, неимѣвшій глазъ на затылкѣ, по обыкновенію зацѣпилъ заднимъ колесомъ за столбъ, и такъ какъ столбъ былъ врытъ прочно, то а не подался, а пришлось относить задъ кареты. Сбѣжался народъ и экипажъ былъ поставленъ на трактъ.
Выѣхавъ изъ воротъ, лошади затрусили рысцой и карета покатилась по гладкой дорогѣ въ село Хованщину, имѣніе предводителя. День былъ жаркій, красное солнце пекло немилосердо, пыль поднималась облаками и слѣдовала за каретой. Брагинъ, отвыкшій ѣздить верхомъ, отчаянно махалъ и локтями, и ногами, и какъ будто раскаивался что сѣлъ на коня. Однако ѣхать было необходимо и карета дребезжала и колыхалась катилась себѣ по дорогѣ. Вдругъ сзади кареты раздался голосъ Потапыча, кричавшаго что есть моча: стой! стой!… Карета остановилась. Оказалось что отъ сильной тряски у Потапыча опять свалилась шляпа, а покуда онъ бѣгалъ поднимать ее, перепутались лошади и пришлось ихъ распутывать. Распутавъ лошадей, поѣздъ тронулся, но начали отвинчиваться разныя гайки и пришлось опять нѣсколько разъ останавливаться и завинчивать таковыя. Абакумъ слѣзалъ съ козелъ, и такъ какъ въ карманахъ кареты ключа не было, то пришлось завинчивать гайки руками, чуть не зубами, что и заняло довольно много времени. Анфиса Ивановна, сидя въ каретѣ а выглядывая изъ нед словно воробей изъ скворечни, сердилась и ворчала. Но на ворчанье это рѣшительно никто не обращалъ вниманія.
— Скоро что ли? спрашивала она.
— Чего?
— Да Хованщина-то?
— Вотъ это отдачно! проговорилъ Абакумъ. — Только благослови Господи отъѣхала отъ дому, а ужь вы про Хованщину заговорили!
Гайки однако была подвинчены, и карета поѣхалв. Анфиса Ивановна успокоилась и прислонившись къ спинкѣ кареты даже задремала, но дремота эта вскорѣ была нарушена раздавшимся опять-таки сзади неистовымъ крикомъ Потапыча. Оказалось что запятки отвалились прочь и Потапычъ, запутавшій было ремни за руки, тащился за каретой, едва не лишившись совершенно рукъ. Кое-какъ распутали отекшія рука Потапыча, но такъ какъ запятокъ уже не существовало, а козлы отличались лишь вышиной, а не шириной, то и пришлось посадить Потапыча въ карету рядомъ съ Анфисой Ивановной, что въ сущности вышло весьма эффектно, принимая въ соображеніе треугольную шляпу надѣтую поперекъ и ливрею съ краснымъ воротникомъ. Карета заколыхалась, попадавшіеся мужики принялись кланяться и Анфиса Ивановна, думая что поклоны эта адресуются ей, тогда какъ въ сущности они посылались Потапычу, видимо была довольна и углубившись въ карету принялась мечтать о предстоявшемъ свиданіи съ предводителемъ и важности возложеннаго за нее порученія; но мечты эти поминутно прерывались шляпой Потапыча, которою онъ долбилъ Анфису Ивановну прямо въ високъ.
— Скинь ты свою дурацкую шляпу! разсердилась наконецъ Анфиса Ивановна. — Ты мнѣ всѣ виски продолбилъ!
— Куда же мнѣ теперь дѣвать ее! вскрикнулъ Потапычъ, справедливо обиженный тѣмъ что шляпу назвали дурацкою.
— Сними и держи на колѣняхъ.
Потапычъ снялъ шляпу и положилъ на колѣни.
Дорога пошла подъ горку и карета покатилась шибче. Мимо оконъ мелькали поля засѣянныя хлѣбомъ, среди которыхъ кое-гдѣ правильными квадратами бѣлѣла покрытая цвѣтами греча. Анфиса Ивановна всѣмъ этимъ любовалась и забыла даже про дурную примѣту которую видѣла она въ свалившейся съ Потапыча шляпѣ.
XIV
Мелитина Петровна не ошиблась: дѣйствительно, у предводителя были уже прокуроръ, исправникъ, жандармскій офицеръ, мировой судья и непремѣнный членъ по крестьянскимъ дѣдамъ присутствія. Все это общество вмѣстѣ съ предводителемъ и женой его сидѣло за большой крытой террасѣ уставленной разными оранжерейными растеніями. На одномъ концѣ террасы былъ роскошно сервированъ столъ съ гастрономическою закуской и винами, къ которому иногда подходило общество подкрѣпиться и закусить. На небольшомъ столикѣ нѣсколько поодаль стояли сигары и папиросы. Общество расположилось группами и бесѣдовало.
Товарищъ прокурора былъ мущина средняго роста, съ продолговатымъ сухимъ лицомъ, оловянными презрительными глазами и тонкими поджатыми губами — типъ петербургскаго чиновника изъ правовѣдовъ. Онъ носилъ бакенбарды какими обыкновенно украшаютъ себя прокуроры, а слѣдовательно и товарища ихъ; усы брилъ и одѣвался какъ вообще одѣваются прокуроры. Онъ сидѣлъ развалясь на креслѣ и покачивая ногой. Въ уѣздѣ звали его «Я полагалъ бы», потому что оканчивая на судѣ свои заключенія, онъ говорилъ всегда: въ силу всего вышеприведеннаго и полагалъ бы, причемъ всегда какъ-то особенно напиралъ на слогъ галъ. Когда Я полагалъ бы говорилъ на судѣ, то онъ говорилъ такъ какъ будто противъ всего сказаннаго имъ никакихъ возраженій быть не можетъ; причемъ хлопалъ себя по колѣнкѣ ладонью, вертѣлъ въ рукахъ каранадашъ, а когда пріостанавливался, то ставилъ карандашомъ на лежавшемъ листѣ бумаги точку и точку эту довольно долго развертывалъ. Походку Я полагалъ бы имѣлъ увѣренную, твердую и когда говорилъ не на судѣ, а въ обществѣ, то говорилъ не разговорнымъ языкомъ, а отборными фразами, очень громко и съ нѣкоторою прокурорскою интонаціей, но не имѣя въ рукахъ карандаша, видимо смущался и въ такихъ случаяхъ прибѣгалъ къ ногтямъ, на которые постоянно и смотрѣлъ очень близко, поднося ихъ къ глазамъ. Товарищъ прокурора пилъ изъ маленькой рюмочки англійскую горькую и закусывалъ лимбургскимъ сыромъ.
