Николай Лейкин - Актеры-любители
— Всѣ-то вы съ этимъ спектаклемъ спутались и бредите, что на языкъ попадетъ.
— Вамъ не нравится, что Любовь Андреевна играетъ? улыбнулся Плосковъ. — Скоро, скоро, многоуважаемая Дарья Терентьевна, будетъ конецъ. Сыграемъ и настанетъ интервалъ. Ахъ, да… чтобы не забыть… спохватился онъ. — Любовь Андреевна сказывала, что вы страстная поклонница большихъ котовъ, а у меня какъ разъ есть случай доставить вамъ громаднѣйшаго кота…
Дарья Терентьевна измѣнила строгое лицо въ улыбку.
— Да, я люблю хорошихъ котовъ, но куда съ ними!.. У насъ и такъ два…
— Котъ-то ужъ очень хорошъ, а главное — необычайныхъ размѣровъ. Тамъ, гдѣ онъ находится, имъ очень тяготятся и ищутъ помѣстить его въ хорошія руки.
— А какого онъ цвѣта?
Плосковъ замялся.
— Котъ-то? Сѣрый… Да, сѣрый и съ бѣлыми лапками. Настоящій сибирскій, сказалъ онъ.
— Ежели сибирскій, то долженъ быть дымчатый и безъ отмѣтинъ.
— Ну, ужъ я не знатокъ въ тонкостяхъ, а только говорятъ, что сибирскій. Прикажете?
— Нѣтъ, не надо. Впрочемъ, я подумаю и скажу Любѣ. Въ спектаклѣ она передастъ вамъ.
— Да куда намъ! У насъ и такъ два, замѣтилъ Андрей Иванычъ.
— Въ томъ-то и дѣло, что два… Драться будутъ.
— Служитъ… продолжалъ Плосковъ.
— Ну?! Ужъ вы наскажете!
Дарья Терентьевна продолжала улыбаться. Тѣнь неудовольствія совсѣмъ исчезла съ ея лица.
— Впрочемъ, погодите немножко. Насчетъ кота мы подумаемъ, сказала она. — Андрей Иванычъ вѣдь и самъ любитъ котовъ.
— Только большихъ, только большихъ.
— Огромный! подтвердилъ Плосковъ и сталъ прощаться, сказавъ:- Ну, такъ насчетъ кота я буду ожидать вашего рѣшенія.
По уходѣ его, Андрей Иванычъ произнесъ:
— Хитрый, охъ, какой хитрый!
— Просто нахалъ, опять пришла къ своему прежнему рѣшенію Дарья Терентьевна.
XX
Актеры-любители безъ такъ называемой генеральной репетиціи спектакля не обходятся. Это доставляетъ имъ случай изъ одного спектакля сдѣлать два. На генеральной репетиціи сцена обставляется декораціями, освѣщается точно такъ же, какъ и въ спектаклѣ, занавѣсъ опускается послѣ каждаго акта, мужчины, въ особенности комики, тщательно гримируются и облекаются въ костюмы. Такъ было и въ данномъ случаѣ на послѣдней репетиціи, которая происходила наканунѣ спектакля. Исключеніе составляли только актрисы-любительницы на молодыя роли. Онѣ хоть и очень усердно набѣлились и нарумянились, но, чтобы не помять къ спектаклю нарочно сшитыхъ платьевъ, играли кто въ чемъ хотѣлъ. Генеральная репетиція отличалась отъ спектакля еще тѣмъ, что почти всѣ мужчины-исполнители были полупьяны. Корневъ и Конинъ пріѣхали каждый съ большой корзиной вина и закусокъ и устроили въ уборныхъ цѣлое пиршество. Поили также парикмахера, портнаго, бутафора, подносили и плотникамъ. На эту репетицію Люба пріѣхала съ маленькимъ братомъ-гимназистомъ Федей. Федя былъ приставленъ къ ней Дарьей Терентьенной и ему было поручено слѣдить за сестрой. Люба посадила его въ первый рядъ стульевъ, а сама ушла за кулисы, гдѣ и оставалась во все время репетиціи. Федя, впрочемъ, два раза приходилъ къ сестрѣ за кулисы, но она тотчасъ-же прогоняла его, сунувъ ему яблоко и конфектъ. Въ женской уборной царила Кринкина. Сама набѣленная и нарумяненная до того, что съ лица ея сыпалось, она бѣлила и румянила и другихъ и подвела Любѣ такъ глаза, что Федя, увидя сестру, даже отшатнулся отъ нея.
— Ой, ой, какіе у тебя глаза-то! Точно у быка, сказалъ онъ:- Зачѣмъ это ты накрасилась? воскликнулъ онъ.
— Не твое дѣло. Такъ надо. Зачѣмъ ты пришелъ за кулисы? Постороннимъ лицамъ сюда входъ запрещается. Ступай вонъ, отвѣчала она. — Вотъ тебѣ гостинцы и иди и ѣшь тамъ, гдѣ я тебя посадила.
За кулисами бродили загримированные актеры. Корневъ, разгуливая съ бутылкой, говорилъ и внѣ пьесы старческимъ голосомъ своей роли. Конинъ, готовясь къ исполненію роли отставнаго капитана, былъ въ мундирѣ безъ погоновъ и басилъ, гимназистъ Дышловъ въ длинноволосомъ парикѣ художника размахивалъ руками, дѣлая жесты.
— Люба, ты покажи мнѣ, съ кѣмъ ты цѣловаться то будешь на сценѣ? приставалъ къ сестрѣ Федя.
— Ступай, ступай! Нечего тебѣ тутъ толкаться, гнала она его и выгнала въ зрительную залу.
Къ Любѣ подошелъ Плосковъ. Онъ игралъ пустенькую рольку молодого человѣка въ пьесѣ «На Пескахъ» и былъ въ прилизанномъ паричкѣ съ височками.
— Ахъ, какой вы противный въ этомъ парикѣ! воскликнула Люба.
— Нельзя-съ. Такая роль, отвѣчалъ Плосковъ. — Ахъ, да… А какъ насчетъ кота, котораго я обѣщалъ вашей мамашѣ?
— Нѣтъ, нѣтъ. Мамаша и слышать не хочетъ, Да вы котомъ и не расположите ее въ вашу пользу. Она не взлюбила васъ и стоитъ на своемъ.
— Жалко. А мясникъ-кошатникъ въ самомъ дѣлѣ обѣщалъ достать мнѣ какого-то удивительнаго кота.
— И не спрашивайте ее завтра на спектаклѣ объ этомъ котѣ, а то еще хуже разсердится.
— Тогда не поднести-ли ей завтра здѣсь бомбоньерку конфектъ или букетъ?
— Да что вы! Развѣ она актриса!
— И не актрисамъ подносятъ. Это просто любезность. Очень ужъ мнѣ хочется хоть немножко расположить ее въ мою пользу.
— Бросьте. Ничего вы не подѣлаете.
— Ну, тогда я вамъ поднесу завтра букетъ.
— Что вы, что вы! Пожалуйста безъ глупостей…
— Какія же тутъ глупости? Вѣдь вы актриса — вотъ я и поднесу вамъ букетъ. Я поднесу во время роли, велю подать черезъ оркестръ.
— Нѣтъ, нѣтъ. Не надо этого.
— Какъ не надо? Да вѣдь это-же отъ публики.
— Какая-же это публика, ежели это вы. Вы такой-же актеръ, какъ и я.
— Этого никто и знать не будетъ. Всѣ будутъ думать, что отъ публики. А это очень эфектно.
— Прошу васъ, но дѣлайте этого. Вы меня только сконфузите.
— Кринкина даже сама себѣ будетъ подносить букетъ, однако, не сконфузится-же.
— Тo Кринкина, а то я. Нѣтъ, это мнѣ будетъ даже непріятно. Еще ежели-бы я была опытная актриса…
— Вашей маменькѣ будетъ пріятно. Вы покажете этотъ букетъ ей, а внутри букета будетъ моя визитная карточка.
— Ахъ, Виталій Петровичъ, вы не знаете нашу маменьку! Что отъ васъ — все ей будетъ непріятно.
— Ну, все-таки я попробую. Вѣдь это будетъ тріумфъ. Всѣ вамъ будутъ аплодировать, вызывать васъ, а вы выйдете на сцену и будете съ букетомъ въ рукахъ. Болѣе пятидесяти нашихъ банковскихъ служащихъ будутъ въ спектаклѣ и я попрошу ихъ поусердствовать насчетъ апплодисментовъ вамъ. Какой-же матери, спрашивается, будетъ непріятно, если ея дочь такъ почтена! Букетъ будетъ шикарный, съ широкими лентами.
Люба улыбнулась и сказала:
— Ну, зачѣмъ-же вамъ такъ тратиться?
— Ангелъ мой, для васъ я готовъ душу свою истратить, себя закабалить! съ пафосомъ сказалъ Плосковъ. — Такъ вотъ ждите завтра поднесенія.
— Безполезно только все это будетъ.
— Пробовать надо, надо всячески пробовать.
Началась репетиція пьесы «Которая изъ двухъ», гдѣ Люба играла роль горничной.
Водевиль «Что имѣемъ — не хранимъ» шелъ послѣдней, четвертой пьесой. Корневъ и Конинъ были уже совсѣмъ пьяны, шалили на сценѣ, но, какъ опытные актеры-любители, играли все-таки лучше другихъ.
Репетиція кончилась далеко за полночь, но бражничанье въ мужской уборной все еще продолжалось
— Господа! Что будетъ, ежели вы и завтра во время спектакля такое угощеніе затѣете! говорилъ офицеръ Луковкинъ, къ которому Корневъ лѣзъ съ стаканомъ вина, требуя, чтобы тотъ выпилъ до дна.
— Завтра ничего этого не будетъ. Три законныхъ рюмки коньяку во весь спектакль — вотъ и вся музыка, отвѣчалъ Корневъ и комически воскликнулъ:- Пей подъ ножемъ Прокопа Ляпунова!
Люба послѣ репетиціи тотчасъ-же отправилась домой. Плосковъ бросился ее провожать. Выходя изъ-за кулисъ въ зрительную залу, она сказала:
— Вы, пожалуйста, при Федѣ-то остерегитесь. Лучше было-бы даже, чтобы вы вовсе не провожали меня. Вѣдь маменька для того его и отпустила со мной, чтобы онъ шпіонилъ.
— Ахъ, Любочка, да вѣдь ужъ я теперь хочу дѣйствовать въ открытую!
— А будете сегодня дѣйствовать въ открытую, такъ можетъ случиться такъ, что мнѣ завтра и въ спектаклѣ не придется играть: вѣдь Федя про все наябедничаетъ маменькѣ, что только увидитъ.
Плосковъ остановился.
— Ваша правда, произнесъ онъ. — Тогда ужъ простимся здѣсь…
Онъ оглянулся вокругъ. За кулисами никого не было. Изъ мужской уборной доносились пьяные голоса и кто-то кричалъ «ура». Плосковъ обнялъ Любу, привлекъ ее къ себѣ на грудь и крѣпко, крѣпко поцѣловалъ. Она отвѣтила на поцѣлуй, быстро вырвалась и, сказавъ «до завтра», выбѣжала въ зрительную залу къ Федѣ.
— Что ты такъ долго, Люба? Вѣрно съ этимъ стриженымъ цѣловалась? спросилъ онъ.
— Молчи, дрянной мальчишка! Смѣешь ты это говорить про сестру! Вотъ я на тебя папенькѣ нажалуюсь! крикнула она на него и направилась съ нимъ къ выходу.
