Николай Лейкин - Мамка-кормилица
— Никакихъ указаній нѣтъ, — отрицательно покапалъ головой докторъ. — И лицо ничего. Не красавица она, но лицо, какъ лицо. Нѣтъ, батенька, вы мнительны, очень мнительны.
Они стали садиться каждый въ свои сани.
— Такъ вы обѣдаете у насъ сегодня, Федоръ Богданычъ? — спросилъ Колояровъ.
— Обязательно. Составляйте партію. Навѣщу трехъ-четырехъ больныхъ и буду у васъ.
Колояровъ и докторъ поѣхали въ разныя стороны.
XVII
Колояровъ пріѣхалъ домой къ обѣду. Его уже ждали. Жена вышла въ прихожую. Она была взволнована.
— Что такое? Что съ тобой? — сносилъ онъ.
— Да все съ мамкой… Цѣлая исторія… — отвѣчала жена. — Представь себѣ, она опять къ швейцару бѣгала и просидѣла тамъ болѣе получаса. Я останавливала, но никакихъ средствъ… „Не смѣете, говоритъ, удерживать… я къ жениху“… А утромъ, пока мы спали, она, говорятъ, и сундукъ свой къ нему переправила. Наши люди помогали и перетаскивать.
— Успокойся, Катишь, — торжественно сказалъ Колояровъ, цѣлуя жену. — Новая кормилица нанята, и сегодня вечеромъ акушерка привезетъ ее къ намъ. Федоръ Богданычъ и я — мы вмѣстѣ выбирали. Федоръ Богданычъ пріѣдетъ къ намъ обѣдать.
— Да, но Еликанида-то… Вѣдь все-таки до вечера… Не лучше-ли Мурочку до пріѣзда новой кормилмицы на коровьемъ молокѣ продержать, на мукѣ Нестле, что-ли? Ты посмотри на Еликаниду. Я никогда не видѣла ее такой… Глаза блестятъ… рожа красная… Раньте была, какъ овечка, а теперь дерзничаетъ. „Не смѣете задерживать!“ Кольцо ужъ обручальное у ней на рукѣ появилось… Мнѣ кажется, она даже выпила тамъ у швейцара. Отъ нея пахнетъ. Александра Ивановна опрыскивала ее одеколономъ, но все-таки отъ нея отдаетъ. Да и кромѣ вина, новыми сапогами отдаетъ.
— Федоръ Богданычъ пріѣдетъ сейчасъ обѣдать и все рѣшитъ. А пока будь покойна.
Въ гостиной къ Колоярову вышли двѣ старушки-бабушки и засыпали его вопросами о новой мамкѣ.
— Молодая или пожилая? Какихъ лѣтъ? Надѣюсь, ужъ вы красивую не выбирали?
— Красота не принималась въ разсчетъ. Отыскивалось только здоровье и молочность, и Федоръ Богданычъ говоритъ, что она вполнѣ отвѣчаетъ всѣмъ требованіямъ, — сразу удовлетворилъ любопытству бабушекъ и жены Колояровъ. — Но она не уродъ. Такъ себѣ заурядная простая женщина и зовутъ ее Степанидой.
— Степанида и Еликанида! Какъ это пришлось въ риѳму, — сказала бабушка Колоярова.
— А подойдутъ-ли ей наряды Еликаниды? — спросила мать Колояровой, отличающаяся всегда разсчетливостью. — Какого она роста?
— Такого-же, какъ и Еликанида. Развѣ немножко побольше.
— Ну, это даже хорошо, потому Еликанидѣ всѣ сарафаны длинны.
Черезъ полчаса пріѣхалъ къ обѣду докторъ Федоръ Богданычъ. Онъ прочелъ молодой Колояровой цѣлую лекцію о томъ, что перемѣна молока, сдѣланная разъ или два, никогда не повліяетъ на здоровье ребенка, и успокоилъ ее.
Прислуга Колояровыхъ, слышавшая разговоръ о наймѣ новой мамки, тотчасъ-же сообщила Еликанидѣ. Та всполошилась и стала собираться уходить совсѣмъ. Она связала въ узелокъ остатки своего добра, переодѣлась въ свое бѣлье и ситцевое платье и приступила къ господамъ, чтобы тѣ ее отпустили изъ дома сейчасъ-же.
— Пожалуйте, баринъ, мнѣ разсчетъ и паспортъ. Я больше у васъ не могу оставаться. Я сейчасъ къ Киндею Захарычу пойду, — говорила она.
— То-есть какъ это сейчасъ? Не имѣешь права! — воскликнулъ Колояровъ. — Ты должна дождаться новой мамки. Вечеромъ привезутъ новую мамку, она приметъ ребенка, и ты уйдешь на всѣ четыре стороны.
— Не могу я, баринъ, ждать! Сегодня субботній день, и я Киндею Захарычу хоть полъ въ швейцарской къ завтрашнему воскресенью вымою.
— Нѣтъ, какова женщина! — проговорила съ дрожью въ голосѣ Екатерина Васильевна. — И это за всѣ наши попеченія о ней, за всю нашу доброту, за все, что мы дѣлали для нея! Нѣжили, холили…
— Барыня, да вѣдь это вы все для вашего ребенка, а не для меня. Нѣтъ, уже какъ хотите, а вы сейчасъ меня увольте. Я болѣе оставаться у васъ не могу.
— Должна оставаться, должна! Иначе я съ тобой по-свойски распоряжусь! — закричалъ на Еликаниду докторъ и стукнулъ кулакомъ по столу. — Маршъ въ дѣтскую! Отправляйся!
— А вы что на меня кричите? — огрызнулась на него Еликанида. — Не у васъ я служу, да и не крѣпостная ваша. Пожалуйста потише.
— Да она просто разбойница! — возмущалась бабушка Александра Ивановна. — Ее кто-нибудь научаетъ, кто-нибудь подзуживаетъ.
— Никто меня не научаетъ, я просто воли хочу. Изныла я съ вашимъ ребенкомъ, — не унималась Еликанида. — Такъ что-же, баринъ, пожалуйте мнѣ разсчетъ и паспортъ, — обратилась Еликанида снова къ Колоярову.
— Послѣ обѣда разсчетъ получишь. Теперь мнѣ некогда. Мы сейчасъ садимся обѣдать, — сказалъ ей Колояровъ. — Уходи.
— Ну, до послѣ обѣда я, пожалуй, согласна ждать. А только ужъ пожалуйста сейчасъ-же послѣ обѣда, потому у меня въ швейцарской у Киндея Захарыча и щелокъ для мытья пола кипитъ.
Еликанида повернулась и стала уходить задорной походкой.
Бабушка Александра Ивановна посмотрѣла ей вслѣдъ, покачала головой и сказала Колоярову:
— Отпусти ее, Базиль, выбрось ей паспортъ и деньги. Ну, ее… А то не натворила-бы она со злобы что-нибудь ребенку. Я Мурочку покараулю до новой кормилицы, покормлю его мукой Нестле на молочкѣ.
— Да, да, Базиль… Лучше отпустить, — заговорила Екатерина Васильева. — Я сама боюсь… Отпусти… Выбрось ей паспортъ и деньги сію минуту. Вѣдь за столъ еще не сейчасъ садиться. Дяди нѣтъ, дядя еще не пріѣхалъ.
— Какъ вы думаете, Федоръ Богданычъ? Отпустить? — спросилъ Колояровъ, взглянувъ на доктора.
— Да пожалуй… Гоните ее вонъ…
Еликанидѣ были отданы паспортъ и деньги, и она, не простившись съ хозяевами, не взглянувъ даже на ребенка, захвативъ свой узелокъ, тотчасъ-же убѣжала въ швейцарскую.
За обѣдомъ только и разговоровъ было, что о неблагодарности мамки Еликаниды. Припоминалось все ея ужасное поведеніе, разсказывались о ней анекдоты. Бонну фребеличку заставили повторить разсказъ, какъ Еликанида приглашала ее кататься по Невскому, какъ она во время прогулки заговаривала съ солдатами. Докторъ нѣсколько разъ пробовалъ свернуть разговоръ на винтъ, начиная разсказывать, какую одинъ разъ удалось ему выиграть игру, но тщетно, разсказы о Еликанидѣ опять возобновлялись. Бабушки охали и ужасались, называя ее нахалкой, безшабашной.
Александра Ивановна выскочила изъ-за обѣда, не досидѣвъ до конца, и побѣжала кормить ребенка.
Послѣ обѣда Екатерина Васильевна попросила доктора посмотрѣть Мурочку. Докторъ отправился въ дѣтскую, внимательно ощупалъ его, осмотрѣлъ его самого и его пеленки, поглядѣлъ въ ротъ, въ носъ и торжественно повторилъ любимую свою фразу:
— Здоровѣе здороваго.
Екатерина Васильевна засіяла.
Въ ожиданіи новой мамки, докторъ засѣлъ играть въ винтъ, на этотъ разъ уже въ исключительно мужской компаніи. Ему везло и онъ былъ веселъ. Играли съ прикупкой. Открывая прикупку и видя даму трефъ, которая пришлась ему къ масти, онъ назвалъ ее Степанидой.
— А вотъ и новая мамушка Степанида. Дай Богъ, чтобы она пришлась вамъ также къ масти, какъ мнѣ эта дама трефъ, — сказалъ онъ и объявилъ малый шлемъ.
Въ десять часовъ вечера акушерка привезла новую мамку-кормилицу Степаниду. Колояровъ выскочилъ изъ-за карточнаго стола встрѣчать ее. Мамку повели въ дѣтскую къ ребенку и заставили ее переодѣться во все чистое, хозяйское. Игроки сѣли кончать роберъ.
Черезъ десять минутъ Екатерина Васильевна прибѣжала изъ дѣтской къ карточному столу, вся сіяющая и радостно объявила играющимъ:
— Новая мамка Степанида кормитъ Мурочку. Базилъ, докторъ, подите и посмотрите, какъ она кормитъ.
Роберъ былъ конченъ. Колояровъ бросился въ дѣтскую, пошелъ неохотно отъ карточнаго стола и докторъ, а за нимъ и остальные два партнера.
Въ дѣтской сидѣла мамка Степанида и кормила грудью Мурочку.
Докторъ и Колояровъ съ партнерами минутъ пять смотрѣли на эту картину и затѣмъ отправились продолжать игру.
Екатерина Васильевна шепнула мужу:
— Ахъ, дай-то Богъ, что-бы эта Степанида удалась для насъ!
— Удастся. Это съ перваго раза видно. Женщина солидная. На эту никто не позарится. Не красавица, — шепнула въ свою очередь бабушка Александра Ивановна, выходя съ сыномъ въ гостиную.
А докторъ Федоръ Богданычъ Кальтъ ужъ сидѣлъ за столомъ и кричалъ Колоярову:
— Пожалуйте, пожалуйте! Не задерживайте! Вынимайте карту, гдѣ садиться!
1903
