Александр Кабаков - Подход Кристаповича
...Возле "Москвы" было шумно, народ расходился из ресторана, и какая-то загулявшая, в маленькой, косо сидящей каракулевой шапочке висла на мужике в шикарных, не по погоде - дальний, видно, человек - бурках и черной короткой дохе. "...А-поза-растали мохом-травою..." - голосила веселая дама, и доха солидно оглядывалась вокруг - правильно мужик, по-северному гулял... "Победы" и "зимы", бессовестно сигналя, сворачивали на Горького, и милиционер в щегольских ремнях посматривал с ответственного поста возле правительственного подъезда вполне снисходительно на это невинное бесчинство подгулявших тружеников. Недавно закончился последний сеанс, между Пушкинской и коктейль-холлом бродили парочки, не находящие сил разойтись по коммуналкам, нетерпимым к неофициальной любви... Из дверей "кока" вышел хромой пианист - пару раз бывал в этом знаменитом заведении Мишка, но успел приметить этого молодого еврея с безразлично-жестким выражением тонкого, очень красивого лица, светлоглазого и кудрявого поперек модной стрижке... Парень выглянул, поманил кого-то и скрылся внутри, и уже осталось позади это известное всей Москве место, и остался позади постоянно маячащий на углу, возле винного, полусумасшедший книжный вор и бывший поэт, которого можно было встретить в центре в любое время суток, и промелькнул справа урод на тяжелозадом битюге, все еще непривычный глазу, и Мишка резко крутнул влево и поймал в зеркальце послушно пошедший следом за этим несчастным "кимом" свой "опель" - эх, хороша все-таки машина, долго будет вспоминаться...
Желтыми кляксами пробивались фонари сквозь сырость, шли, утекая в переулки и тупички, по улице люди, из какого-то окна донесся жирный одесский голос, одобряющий сердце, которому не хочется покоя, и вдруг Мишка понял, что он уже не может ни на что рассчитывать. Уже идут к концу вторые сутки, как он - чужой всем этим лючиям, он да эти несчастные парень с девкой сзади него - отдельно, а все остальные вокруг - отдельно, все может сорваться, и в следующий раз он проедет по этой улице в глухом фургоне, за стенками которого мало кто предполагает живых людей... Чужой, и не двое суток, а всегда, с того проклятого вечера, такого же вечера в ноябре, когда отец спускался по лестнице, а сзади, умеряя шаг за намеренно не спешащим отцом, шел тот человек... Чужой.
Проехали мимо краснокирпичного, четырьмя иглами башен воткнувшегося в сизое небо собора, справа открылись ворота - из двора какой-то типографии выехала полуторка - вышли свежие газеты. Свернули, свернули еще раз... "Чужой, - думал Мишка, - если честно - то и Колька чужой..."
Они остановились, не доезжая метров трехсот до угла.
- Той же дорогой ехали, - бормотала сзади, как во сне, Файка, - той же дорогой...
Невдалеке, на Спиридоновке, время от времени с рычаньем проходил грузовик, здесь, на тихой и короткой улице народу в середине ночи было поменьше, чем в центре, но и тут гуляли - со звоном распахнулось окно, и в многоэтажном клоповнике напротив кто-то припадочно заголосил: "Ты, овчарка бандеровская, на чьей площади прописана?! На чьей пло..." - и вдруг заткнулся, будто убили его, а может, и вправду трахнули чем-то но башке неразумной - и конец разговору...
Подручные Фреда уже были приведены в более или менее официальный вид: чубы косые убраны под кепки, воротники пальто подняты, сам Фред зеленую шляпу надел ровно. Пересели - теперь в "опеле" за рулем был Колька, рядом сидел Фред, сзади поместился Михаил с двумя блатными. Мэтр-подполковник остался сутуло сидеть за рулем малолитражки, на ее заднем сиденье скорчилась в углу Файка - ее снова начинало трясти, не то виденья прошлой ночи вернулись, не то боялась дружков своих - урок, не то предстоящего... А может, и просто застудилась в лесу у обрыва... "Опель" тихо тронулся, свернул за угол и стал прямо перед подъездом, под мемориальной доской. Все полезли наружу, резко, молча, захлопали дверцы, и Мишка похолодел знакомые были звуки, привык к ним этот дом, и сам Мишка помнит, как раздавалось это хлопанье тогда почти каждую ночь... И вид бандитов поразил Кристаповича - серьезные, ответственные лица, и легкое выражение тайны и превосходства, которое связано с этой тайной, с причастностью - до чего же легко входят даже такие в эту роль! Или именно такие легко-то и входят...
В подъезде Фред резко двинул к глазам ничуть не удивившегося мужика в форме удостоверение, один из шпаны тоже показал корочки, быстро прошли на второй этаж, позвонили. Шаги послышались сразу - в половине второго ночи хозяин словно за дверью стоял.
- Кто? - голос не изменился, совершенно не изменился голос!
- Откройте, - сказал Фред как раз так, как нужно, не громче, не тише. Дверь медленно сдвинулась, ушла вглубь, Мишка на минуту прикрыл глаза все в прихожей было на тех же местах, косо поставленное зеркало под потолок, и рога, и кожаный сундуке.
Хозяин был в форменных брюках и в штатской рубашке, бритая плова белела в полутьме. Мишка совсем не помнил ем, а теперь сразу вспомнил все - голос, бритую голову, руки с очень крупными плоскими ногтями...
- Понятой, побудьте с гражданином, - приказал Фред, и Мишка опять изумился его естественности в противоположном природной сущности амплуа, и опять успел подумать - в противоположном ли? Шпана уже шуровала вовсю. На столе лежала чистая наволочка, в нее бросали сначала облигации, деньги, потом, когда дело дошло до нижнего ящика буфета, - кольца, брошки, какие-то браслеты, опять кольца, часы на неновых, скрюченных ремешках... И буфет был тот самый - с витыми колонками, гроздьями, листьями и когтистыми ногами, со множеством выдвижных ящичков. Ручки этих ящичков были точеные, похожие на шахматные пешки, постоянно они вываливались, и мать их укрепляла, оборачивая бумажками, и пеняла отцу, что у нет дома ни до чего руки не доходят, и отец всякий раз предлагал одно и то же: "А если их того... шашкой и до пояса? А?..", и мать всегда возмущалась его юмором висельника...
- Вот ваше истинное лицо, - бросил разыгравшийся окончательно Фред, когда обыск переместился в кабинет, откуда малый с мелким, тощим и пакостным лицом грязного мальчишки уже горстями таскал в наволочку побрякушки - вспыхивали камни, обволакивающе желтел металл. Перешли в спальню, оттуда Фред опять сказал издевательским тоном:
- И ведь семьи даже нет - вот оно, звериное лицо примазавшегося врага...
Кристапович сидел на стуле возле стола с наволочкой, напротив сидел хозяин. Михаил встал, обошел стол, тихо спросил:
- У вас есть оружие?
Человек поднял глаза, и Мишка отвернулся.
- Эй, кто там ходит? - крикнули из спальни. Фред и помощники вернулись. Мишка отошел к окну. В "опеле" теперь никого не было, а из-под машины едва заметно выглядывал сухумский башмак. Колька спешил, башмак дергался...
Один из вошедших в комнату бандитов держал в левой руке хромированный "кольт" с именной дощечкой - чуть прихваченным манжетом рубашки за самый край ствола, весь револьвер был тщательно протерт заранее. Фред незаметно покосился на Кристаповича - видимо, намеченный план казался ему слишком рискованным. Михаил так же незаметно расширил глаза - мол, никаких импровизаций, все согласовано с мэтром. Фред кивнул блатному, тот как бы нечаянно положил пистолет на стол. Отойдя к окну, где стоял Кристапович Михаил передвинулся, перекрывая видимость на машину, - Фред сухо сказал:
- Ну что ж, одевайтесь.
Мишка увидел, как при этом Фред сжал в кармане пальто пистолет, как напряглись кулаки и в карманах остальных. Но вмешательства не потребовалось.
Человек встал, бритая голова двигалась на вдруг ставшей тонкой в распахнутом вороте рубашки шее, глаза ползли в стороны, рука легла на скатерть, дернулась - и в следующее мгновение негромкий хлопок слегка сотряс воздух этой комнаты, где каждая дощечка паркета была знакома Мишке до последней трещинки, где, может, и до сих пор валялся за диваном оловянный солдатик в буденовке с облезлой звездой...
Когда они выходили, человека в подъезде уже не было.
- Боятся смотреть, как начальство за жопу берут, - сказал Фред. Это были последние слова, которые Кристапович от него услышал.
Возле "опеля" стоял Колька. Фред покосился на него недовольно, Самохвалов ответил на взгляд:
- Долго вы очень, я уже психовать стал, хотел сам идти...
Двое бандитов уже сидели в машине, Фред хмуро полез за непривычную баранку. Мишка с Колькой вдоль стены уходили к малолитражке, навстречу, не слишком торопясь, но и не мешкая, шел мэтр.
- Где остановимся для беседы? - спросил он на ходу.
- Мы покажем, - так же, не замедляя шага, ответил Михаил, - поедете за нами, встанем, где поспокойнее...
Словно и не было суток - снова поблескивало мокрое шоссе, снова взревывал мотор на подъемах, только мощный "опель" теперь шел сзади, раздраженно рыча на малых оборотах, а Мишка горбился за рулем паршивой блатной тарахтелки... Повернули на Дмитров - мост должен был появиться километра через полтора. Кристапович прижал газ так - казалось, сейчас проломится пол бедной машинешки. "Опель" шел сзади как привязанный - вроде бы опасаться мэтру было нечего, наволочка лежала, небось у него на коленях, но держались на всякий случай к Мишке поближе - опасались, видимо, сами не понимания, чего, и из-за этого еще больше опасались, и Фред все ближе прижимался высоким домиком хромированного опелевского носа к обшарпанному задку с давно снятым запасным колесом - может, просто прощался со своим верным "кимом"...
