Пауль Куусберг - В разгаре лета
Ойдекопп повадился вести с ним беседы. Приходил он большей частью в сумерках, и Элиас догадался, что Ойдекопп человек осторожный, избегающий посторонних глаз. Ойдекопп знал, что Элиас бежал из Таллина, н не делал секрета из того, что и сам он скрывается.
Элиас разговаривал с Ойдекоппом вполне откровенно. Не скрывал, что не ждет от будущего ничего хорошего.
- Нельзя же без конца сидеть в кустах. Рано или поздно придется явиться в милицию и сказать: вот и мы, поступайте с нами, как сочтете нужным.
Он с интересом ждал, какой ответ даст на это Ойдекопп.
- В лесах собирается сейчас все больше народу, - принялся рассуждать Ойдекопп. - Пошарьте вокруг - мы с вами не единственные дачники. Как сказал Юло, хуторяне сейчас одним глазом следят за хозяйством, а другим - за дорогой: нет ли там кого подозрительного. На ночь кто забирается в стог, а кто в хлев или амбар, иные же прямо в лесной чаще свой бивак разбили. Да-да, мы с вами вовсе не исключение. С одной стороны, это упрощает ситуацию, с другой - усложняет. Отсиживающихся много, и милиционеров на всех не хватает, что само по себе хорошо. Но люди в лесах рано или поздно привлекут внимание властей, - стало быть, вскоре начнутся крупные облавы, а это уже плохо.
Рассуждения Ойдекоппа были логичны, но почему-то раздражали Элиаса.
- Не вижу никакого выхода. В течение месяца-двух, ну, допустим, года мы сумеем отсидеться. Что это за жизнь?.. В конечном счете нам никуда не скрыться от того, что нас ждет.
- У меня такое чувство, что если мы продержимся месяц-другой, значит, мы выиграли, - сказал Ойдекопп.
- Война? - спросил Элиас, Ойдекопп ответил не сразу.
- Война между Германией и Россией неизбежна. Поговаривают, что она начнется не сегодня-завтра.
- На эту карту я ставить не желаю, - сказал Элиас. - Не верю, что эстонцам можно ожидать от немцев чего-нибудь хорошего.
Ойдекопп спокойно возразил:
- Из двух зол приходится выбирать меньшее.
- Если бы мой арест предотвратил войну, я бы завтра же вернулся в Таллин с повинной,
Ойдекопп рассмеялся:
- Вы романтик. Элиас промолчал.
- Добрые намерения не стоят в этом мире ни гроша. Думаете, мне не хватило бы сил пожертвовать собой в случае необходимости? - продолжал Ойдекопп. - Я несколько старомодный человек, и слово "народ" для меня еще что-то значит... Но перестанем бить себя кулаком в грудь. Наши субъективные желания не могут ни развязать, ни предотвратить войну, А то, что наш народ не останется в стороне от войны, яснее ясного.
Ойдекопп на миг задумался о чем-то и заговорил снова:
- Мы с вами уже стали жертвами этой войны, товарищ Элиас. И чем позднее начнется война, тем хуже для нас. Как ни странно и жутко это звучит, но война - это залог нашего национального будущего.
Что-то в Элиасе противилось рассуждениям такого рода.
- Не могу я видеть в Германии спасительницу нашей нации, - сказал он, тоже возбуждаясь. - Не верю, чтобы наш народ, раз уж мы заговорили о народе, забыл свою историю и роль немецких баронов в этой истории.
Ойдекопп ухмыльнулся:
- Простите, не хочу вас обижать, но логикой своего поведения вы напоминаете овцу, восхваляющую топор, который должен обрушиться на ее голову.
Элиас почувствовал себя прижатым к стенке. Он видел, что Ойдекопп не мечется и не колеблется, что он убежден в своей правоте и знает, чего хочет. Сам же он, Элиас, все глубже заходит в тупик. Он не до конца еще отказался от намерения вернуться в Таллин. По ночам он решал, что самое все-таки мудрое - это схватиться со своей судьбой врукопашную, тогда хоть друзья сохранят о нем лучшую память, но вечерами, слушая рассуждения Ойдекоппа, он опять возвращался к прежним сомнениям.
Сильнее всего его тянуло в Таллин из-за Ирьи. Он жаждал ее близости, ее любви. Подсознательно он предчувствовал, что война, которую так ждал Ойдекопп, полностью и навсегда разлучит его с Ирьей. Он написал Ирье письмо и попросил зятя отправить его. Потом написал другое, где звал Ирью в Пярну. На вопрос Хелене, кому это он шлет письмо за письмом, Элиас ответил, что пишет женщине, на которой хочет жениться.
- Тогда тебе очень тяжело, - поняла его Хелене, чем растрогала брата чуть не до слез.
Однажды утром Ойдекопп, явившись к Элиасу, произнес одно слово:
- Война.
Элиас непонимающе посмотрел на него, и тогда Ойдекопп добавил:
- Сегодня, около четырех ночи, немецкие войска перешли советскую границу.
Элиас не почувствовал никакой радости.
Сообщив Элиасу о начале войны, Ойдекопп после этого на несколько дней пропал. Элиас не стал спрашивать у зятя, куда он делся, Ойдекопп не очень-то его интересовал. Пускай занимается чем хочет и живет своим умом, как и он, Элиас. Он помогал хозяевам убирать сено. Роланд скосил на рассвете траву конной косилкой, так что им с сестрой оставалось потом лишь сгребать сено в копны.
Поомпуу говорил, что сам господь бог послал Элиаса ему в помощь.
- Куда бы мы делись без тебя? - восторгался он Элиасом и продолжал: Нет, честное слово, год назад такие ветры подули, что вся жизнь перепуталась. Если б не хутор, жил бы я сейчас как принц: спи до восьми со своей женушкой, работай с десяти до пяти в кооперативе, а потом гуляй. Так нет же, вместо этого тащись с первым солнцем на сенокос, а как подумаешь, что впереди еще и жатва, так волосы дыбом.
Хелене вздыхала
- Этак долго не протянешь. Лучше бы нам отказаться от земли. Пошла бы я тоже в магазин или еще куда-нибудь. Хуже не стало бы.
- Кто может знать, отчего нам станет хуже, отчего - лучше, - возражал Роланд. - Осенью в тридцать восьмом я думал: ну, теперь мои дела в гору пойдут, а сам в болоте увяз. Кто скажет, долго ли еще восточный ветер продержится. Вот на западе буря разыгралась, так что весь климат может перемениться. Да и не очень-то это умно, оставаться во время войны на одних магазинных хлебах. Снабжение с каждым днем все паршивее, уже и сейчас тошно глядеть на полки, на складе - шаром покати. А так хоть хлеб, мясо и масло всегда свои будут.
Словом, после начала войны зять высказывался то так, то иначе. Он не ликовал по образцу Ойдекоппа, но и не слишком сетовал. В тот день, когда волисполком потребовал сдачи лошадей и радиоприемников, он все-таки сильно помрачнел. "Странные люди в исполкоме. Мобилизуют скотину, вместо того чтобы брать под ружье мужчин". Элиас понял, что такая возможность тоже тревожит Поомпуу. Зять начал жаловаться, что он не то надорвался, не то еще повредил себе что-то.
"Наверно, старые мои хвори разбередились", - жаловался он знакомым и незнакомым. Выяснилось, что мальчишкой он болел туберкулезом и повредил себе сердечный клапан. Он набрал у врачей справок и свидетельств. Внезапная тревога за свое здоровье открыл Элиасу Роланда с новой стороны.
Хелене боялась войны. Страшилась того, что будет, когда бои дойдут до Эстонии. Роланда могут забрать в Красную Армию, и вся их жизнь пойдет кувырком. Муж утешал Хелене, что его, полуинвалида, вряд ли возьмут в армию.
По совету зятя Элиас стал ночевать в сарае. Роланд считал, что осторожность теперь не повредит. В волис-полкоме состоялось собрание актива, где призывали к бдительности. Новый милиционер пообещал вызвать из Пярну помощников и очистить окрестности от подозрительных элементов.
Юло Мяэкопли тоже предостерегал Элиаса.
- Мы могли бы спрятаться на Журавлином болоте, - советовал он. - Я сведу вас к своему дяде. Будете жить как у Христа за пазухой!
- А почему вы сами к нему не переберетесь?
- Кто же тогда будет работать на хуторе? Но вам нет смысла рисковать.
- Моим родственникам тоже очень нужна помощь.
- Оно конечно, но вы же не останетесь у него в батраках после прихода немцев.
- Думаете, что при немцах будет легче?
- Не знаю, - откровенно признался Юло. - Я жду немцев не потому, что мечтаю стать жителем одной из провинций великой Германии. Но жить как сейчас тоже не хочу.
- Для немцев мы всегда были нацией мужиков. Юло грустно улыбнулся:
- Самое ужасное то, что нашему народу не хватает внутреннего единства. Наше с вами положение более или менее одинаково, но даже мы с вами смотрим на вещи по-разному.
Элиас прекратил спор, которого он и не начинал. Спорить может тот, у кого есть твердые убеждения, но Элиас уже растерял их. Лишь в том случае, когда кто-нибудь начинал возлагать на немцев слишком большие надежды, у него сами собой наворачивались на язык скептические возражения.
Однажды вечером Юло привел его к себе. Сказал, что их ждет Ойдекопп. Элиас пошел нехотя. Он не искал общества людей, наоборот, даже сторонился их. Ойдекопп принял его, как старого друга, и, словно бы между прочим, сообщил, что сегодня к нему кое-кто придет. Вскоре действительно появились гости, и чем больше народу собиралось в доме, тем неуютнее начинал чувствовать себя Элиас. Кроме Ойдекоппа и Юло, все тут были ему чужие или все равно что чужие. Кое-кого он встречал прежде у зятя, но личного знакомства у него ни с кем не завязалось. По одежде и разговорам люди эти, видимо, были местными жителями. Из всех выделялись только трое, заросшие бородами и неопрятные. Они сидели рядом с Элиасом и разговаривали.
