Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси
Славик долго размышлял, додумался даже до того, что держат его взаперти для получения донорских органов - почки, например, а может быть, сердца. А потом думать и бояться ему надоело.
Вспомнилась отчего-то некстати излюбленная мамина присказка - дескать, мы с тобой, сынок, люди маленькие, нас каждый обидеть может.
Слыша это, Славик еще тогда, в детстве, бесился. И если кто-то пытался обидеть его, унизить - в школе, во дворе, - то нарывался на хорошо тренированные, набитые о доски и кирпичи кулаки. И позже, в армии, он в обиду себя не давал. Одно дело - приказ, который следует выполнить точно и в срок, другое - издевательские приколы "дедов". После одной такой стычки Славик оказался в медсанбате с сотрясением головного мозга, но и "дед" ушел на дембель с переломанной и зашинированной сталистой проволокой челюстью.
Еще ребенком Славик нашел универсальное средство против детских страхов. И если разгулявшееся ночью воображение рисовало ему кого-то жуткого, мохнатого и зубастого, прячущегося под кроватью или в темном неосвещенном углу, Славик, в свою очередь, представлял себя не жертвой, а эдаким хищником, которого до дрожи боятся таящиеся в комнате зубастые и волосатые существа, а потому и улепетывают в ужасе, стоит только приблизиться к ним грозно с пластмассовым пистолетом в руках...
И сейчас боевики наверняка боятся его, запертого в подполье с крепкими стенами, охраняют бдительно с оружием в руках. Да, они могут, конечно, его убить, но при этом не перестанут бояться ни Славика, ни друзей его в голубых десантных беретах. А потому и нападают исподтишка, из засад, а если и решаются на ближний бой, то только под кайфом, вколов себе в лысый череп двойную дозу афганского героина.
Славик непременно напал бы на охранника Гогу, и если не убил, то руку ему поломал бы точно, но... Исход этой схватки вполне предсказуем. Гога наверху явно не один, судя по доносившимся иногда сквозь крышку погреба разговорам, смеху, и напарник охранника в случае нападения просто пристрелит Славика, не рискуя вступать в рукопашную схватку. А потому Славик решил не торопиться и выжидать. Сколько они, десантники, участвуя в зачистках, освободили пленников, заложников да рабов по горным аулам! Может быть, и до него дойдет-таки очередь! Вон, в Ачхой-Мартане в одном доме мужика из ямы вытащили - в колодках, заросшего да беззубого. Из Тулы, кажется, родом. Его пятнадцать лет назад, при советской власти еще, чеченцы похитили, в рабстве держали, из дома в дом перепродавали. Однажды на десять баранов обменяли русского раба. Недорого они нашего брата ценят...
Пятнадцать лет ждать Славик, конечно, не будет. А вот пару недель еще потерпит. Дольше нельзя. Ослабнет от скудной кормежки. И тогда бери его любой голыми руками...
Нет, не дождетесь, сволочи! Решено: еще две недели - и на прорыв!
Глава 9
В связи с предстоящими похоронами подруги Ирина Сергеевна взяла на работе отгул.
Все близкие родственники Фимки, насколько было известно Ирине Сергеевне, выехали из страны - кто в Америку, кто в Израиль, из трех ее бывших мужей Ирина Сергеевна знала нынешний адрес лишь одного, Новокрещенова.
Он учился с Игорем в мединституте, потом вроде бы служил в какой-то закрытой системе. С Фимкой они прожили недолго, разошлись лет пятнадцать назад, но сказать о смерти бывшей жены ему, наверное, нужно.
Навестить Новокрещенова Ирина Сергеевна собиралась ближе к вечеруднем-то он наверняка на работе, а пока решила забежать домой - вдруг у соседа, Владимира Андреевича, какие-то новости о Славике появятся.
Поднявшись на свой этаж, обнаружила свернутую старательно и вложенную в замочную скважину записку. Пытаясь разобрать незнакомый почерк, особенно корявый из-за того, что человек наверняка писал в неудобной позе, на колене, может быть, Ирина Сергеевна нетерпеливо открыла дверь и пошла на кухню - к окну, ближе к свету.
Записка никак не касалась Славика. В ней сообщалось коротко: "Гр. Милохина! Прошу позвонить мне по телефону 68-31-51 касательно обстоятельств, предшествовавших смерти гр. Шнеерзон. Участковый Петров".
Ирина Сергеевна сразу же набрала указанный номер, попросила пригласить к телефону милиционера Петрова. после минутной заминки он взял трубку. Узнав, кто звонит, обрадовался и сказал, что, если хозяйка не возражает, он подъедет через полчаса для важного разговора, связанного с проводимым дознанием по факту самоубийства известной ей гражданки.
Участковый оказался тот самый, что приезжал давеча. Был он высок, молод, белобрыс, раскрасневшийся от полуденной жары. Предложенный ею чай милиционер пил, громко прихлебывая, и выпил, отнекиваясь поначалу, три чашки. Так же конфузясь, хрупал печеньем, и Ирина Сергеевна поймала себя на том, что с удовольствием кормит здорового сильного мужика впервые за последние... лет десять, наверное, если, конечно, не считать Славика и его друзей, и засмущалась отчего-то, краем глаза замечая, как работают желваки на пылающих, шелушащихся слегка от солнечного ожога щеках участкового, как легко разгрызает он крепкими зубами не слишком удачно получившееся на этот раз, пересушенное в духовке печенье ее, Ирины Сергеевны, собственноручного приготовления. Отодвинув чашку, милиционер достал из тощей папочки лист бумаги и авторучку.
- Дело в том, - сказал он доверительно, - что криминала в гибели гражданки Шнеерзон мы не нашли. В момент самоубийства в квартире она была одна, дверь оказалась запертой на щеколду изнутри. Записку предсмертную я вам показывал, эксперты однозначное заключение дали - ее рукою написана. Так что с этой стороны все в порядке. То есть, в смысле криминала, конечно, спохватился он. - Знаете, когда журналист гибнет, всегда подозрения возникают. Коллеги волнуются, общественность. Ну и... национальный вопрос еще. Вы меня понимаете? Так что мы уже в таких делах обжигались, а потому на опережение работаем, копаем на всякий случай, чтоб к нам претензий потом не возникало. Начнут все кому не лень версии да догадки строить, а нам проверяй... И все-таки одна нестыковочка в этом деле имеется. В записочке посмертной сказано, что расстается с жизнью гражданка Шнеерзон добровольно по причине смертельного заболевания. Не желает медленно и мучительно умирать от рака, просит никого не винить... Помните?
Ирина Сергеевна торопливо кивнула - еще бы не помнить! Она ведь сама отвела Фимку к докторам, которые и обнаружили страшный недуг.
- Так вот, - продолжил участковый, - а судмедэксперт, который вскрытие тела производил, никакого рака у нее не нашел. Гастрит, пишет он в своем заключении, есть, камешек в почке - кажись, в левой, - еще что-то... по женской части... А рака, то есть опухоли злокачественной, ни в желудке, ни в других органах нет. Как же так получается?
- Н-не знаю, - пожала плечами обескураженно Ирина Сергеевна.
- Может, вы знаете, где ей диагноз поставили? В каком лечебном учреждении. Не сама же она себе такую болячку выдумала. Где-то ее обследовали...
- В нашей поликлинике, - подтвердила Ирина Сергеевна, - где я медрегистратором работаю. В третьей городской.
- Фамилия врача?
- Ой, я не помню... сейчас... Да, заведующая поликлиникой, Нина Анатольевна, посоветовала Фимке... Евфимии, то есть, обратиться в коммерческий центр "Исцеление".
- Кстати, к вам, как к работнику регистратуры, вопрос. Раз гражданка Шнеерзон в вашей поликлинике обследовалась, то на нее должна была какая-то меддокументация сохраниться. Ну, я не знаю... медицинская карточка, анализы...
- Нет, - покачала головой Ирина Сергеевна. - Карточку на нее мы не заводили. Она не на нашей территории проживает, и страховой медицинский полис не приносила. Сейчас же любую процедуру, обследование можно за плату пройти. Ну, она и прошла. А результаты - рентген желудка, УЗИ, еще что-то... у ней на руках оставались... А потом завполиклиникой по ним увидела, что рак нашли, и посоветовала в "Исцеление" обратиться. К Константину Павловичу Кукшину. Фимка... к нему сходила, а выйдя ругаться стала: он, мол, болтун и лжец. Ну и... все. Больше я ее не видела.
Участковый торопливо записывал. Закончив, протянул бумагу Ирине Сергеевне.
- Прочтите, поставьте дату и распишитесь.
Ирина Сергеевна не слишком внимательно пробежала глазами по его каракулям и поняла, что милиционер почти дословно, только без пауз, записал ее рассказ.
Спрятав бумагу в папку, милиционер, вежливо попрощавшись, ушел, а Ирина Сергеевна осталась на кухне, грызла печенье и размышляла о загадочной болезни, сгубившей Фимку.
Смерть подруги ошеломила Ирину Сергеевну. В ее представлении люди с темпераментом Фимки должны жить лет по сто, не меньше. Все-то им интересно, все-то их касается. И вдруг - неизлечимая болезнь, которую теперь не могут определить, самоубийство. Дикость какая-то - как сказала бы сама Фимка, случись такая история с кем-то из ее знакомых - таких же молодых, жизнерадостных. Ирина Сергеевна, оторвавшись от раздумий, решила не затягивать с визитом к Новокрещенову - ищи потом его домишко в сумерках среди развалюшек в темном неосвещенном квартале.
