Валерий Исхаков - Легкий привкус измены
К тому же на то, что еще до болезни редактор сделал Людмилу ответственным секретарем, то есть своим фактическим заместителем и правой рукой, наверняка повлияла ее женская привлекательность: бывшие коллеги рассказывали позже, что испанец при всех целовал Людмиле руки и называл ее не иначе как mi vida[1] , про себя же сказал однажды, чуть не плача (будучи, правда, под шофе), что он nostalgia hecha hombre. А когда бывший коллега Алексея Михайловича спросил, что это значит, ответил непонятно: "Тебе ни к чему это знать, сынок, когда понадобится, ты сам узнаешь, без перевода".
[1] Пошел к черту! (испанск.)
И странное дело: когда много лет спустя Катя скажет ему то же самое про себя, только по-русски, Алексей Иванович, никогда специально не учивший испанского языка и сохранивший в памяти лишь несколько любимых выражений покойного шефа, каким-то чудом вспомнит и поймет, что именно это и означали слова стареющего испанского кабальеро. И мы с вами тоже поймем это одновременно с Алексеем Михайловичем, не раньше, а раньше нам эти слова знать ни к чему.
15
Примерно за год до смерти мужа Виктории Алексею Михайловичу пришлось снова побывать в этом городе. Там он случайно встретился с К. в одной компании. Он узнал ее сразу - более того, ему показалось, что она совсем не изменилась со времени их последней встречи. Разве что похудела немного. А он почему-то думал, что с возрастом она раздастся и превратится в настоящую матрону. Он ошибался - и имел возможность убедиться, насколько ошибался, для этого ему было достаточно приложить к ее талии свою ладонь, которая помнила прежние изгибы ее тела.
В компании она была не одна, а с мужчиной примерно ее возраста. Судя по всему, они были не мужем и женой, а любовниками - причем всячески подчеркивали это, демонстрировали свои отношения, гордились ими, рассказывали со смехом разные интимные подробности, детали своего знакомства.
- Познакомились мы, кстати, очень давно, - улыбаясь, рассказывал спутник К. - И даже слегка были увлечены друг другом. Но характерами по молодости не сошлись. А тут вот встретились снова, как у Дюма, двадцать лет спустя - и подошли друг другу в самый раз.
- Ну уж двадцать! - поправила его К. - Это ты, милый, загибаешь. Больше двадцати лет прошло, намного больше... Скорее к тридцати приближается.
- Может быть, и больше, милая, - возразил тот, машинально приглаживая остатки вихров, плохо прикрывающих заметную лысину, словно названное ею завышенное число влекло за собой автоматически и сокращение числа волос и увеличение размеров лысины, - но не настолько, как ты тут насчитала. Год или два в тут или иную сторону - согласен. А если больше - развод и имущество пополам!
И громко, на публику, захохотал.
Алексей Михайлович украдкой посмотрел на К. Она ответила ему прямым, как удар в лицо, взглядом. Совершенно спокойное, невозмутимое выражение лица, холодный блеск узких, вытянутых к вискам серых глаз, все то же змеиное, стремительное движение остренького язычка, облизывающего тонкие губы. И ни намека на сожаление о прошлом, или на раскаяние, или, напротив, прощение если она во всем винила его. Ничего. Твердость, переходящая в упертость. Одна-единственная возможная точка зрения, которая верна только потому, что принадлежит ей. И лишь едва заметный кивок, вполне возможно, просто привидевшийся ему, почудившееся или имевшее место приглашение... К чему? К откровенному разговору? Или просто к танцу?
Он пригласил ее на танец. И покуда они медленно двигались в такт старой, памятной теперь разве что их поколению мелодии, он смотрел в ее сощуренные глаза, улыбался, говорил о пустяках, но ни о чем не спрашивал. А зачем спрашивать? Какая разница - помнит она или не помнит? Хорошо ей было с ним или так себе? Даже если так себе, если с этим потным и лысеющим лучше - разве Алексей Михайлович позавидует ему? Разве захочет оказаться на его месте? Начать заново двадцать с лишним лет спустя? Вполне возможно, что еще совсем недавно он бы затруднился с ответом на этот вопрос. Но только не теперь. Теперь он надежно защищен от нее. У него есть от нее невидимая, но очень прочная броня, которая называется нелюбовь. А есть ли такая броня у нее? С этим пусть она сама разбирается. Но если она до сих пор не может простить его, если смотрит на него так, словно ищет место куда укусить, значит, в конечном счете он выиграл. Потому что глядя на нее, он не испытывает ни прежнего острого, сводящего с ума желания, ни мук ревности, ни даже мысли о том, чтобы что-то изменить в прошлом. Ровным счетом ничего...
Глава третья
Вторая сторона правды
1
Что лучше: точно знать, что женщина принадлежит не только тебе, но и другому, или пребывать в счастливом неведении?
Вот-вот - именно в счастливом. Неведение - уже счастье. Ну, если и не счастье, то безмятежность, без которой само счастье представляется невозможным. Главное, чтобы неведение было полным, ничем не нарушаемым, чтобы не подтачивали его сомнения и подозрения. Для этого возлюбленная должна обладать особым тактом, умением так преподнести любовника самому себе, чтобы он не допускал возможности появления соперника. Одна неосторожная шутка, намек, излишняя подробность в случайном разговоре - и вот уже он встревожен, он начинает думать, сомневаться, сопоставлять факты - и в конце концов от безмятежности не остается и следа и с мрачным, натянувшимся, как маска ревности, лицом устремляется он на поиски доказательств.
Он найдет их, можете не сомневаться. Они всегда есть. Всегда есть еще кто-то - хотя и не обязательно соперник в прямом смысле этого слова.
Может быть, старый приятель, которому позволяется совсем немного: дружеское - почти дружеское - почти любовное - объятие, поцелуй в щечку на прощанье, ласковое пожатие руки...
Может быть, бывший любовник - страсти давно отгорели, остались лишь приятные воспоминания и то особенное доверие между людьми, то тайное знание о том, что было между ними, что создает особенную интимность, непонятную и недоступную другим...
Может быть, просто случайный ухажер: подошел на улице, сказал комплимент, подарил розу, проводил до дому, попросил номер телефона - ничего серьезного еще не было и, вполне возможно, никогда и не будет, никакого значения в глазах женщины этот случайный спутник не имеет, но она не преминет воспользоваться им, чтобы лишний раз подразнить ревнивца, а потом отбросит, как палочку от съеденного эскимо...
Неважно, кто это будет. Главное, что ревнивый любовник рано или поздно наткнется на искомые доказательства. И какое-то время - очень недолго - будет воображать, что приобрел дополнительную власть над своей возлюбленной. И что стоит ему только предъявить свои доказательства, как она тут же раскается и с рыданиями бросится ему на шею, умоляя о прощении. Как бы не так!
Бедный любовник, наивный любовник, глупый любовник. Ты сам все испортил. Пока ты ничего не знал, пока она знала, что ты ничего не знаешь, ты мог сколько угодно тешиться иллюзорным счастьем, и твоя возлюбленная еще долго позволяла бы тебе это. Но ты сам разрушил иллюзии. Ты разбил кривое зеркало, которое было сконструировано таким хитрым образом, что уродливое и пошлое, отражаясь в нем, выглядело возвышенным и прекрасным. Ну так и любуйся теперь неприглядной действительностью! Любуйся один - потому что ни одна женщина не согласится с тем, чтобы мужчина увидел ее в истинном свете, при беспощадном и трезвом свете дня, со всей ее хитростью, лживостью, мелочностью и суетностью, без которых, однако, женщина не была бы женщиной и которые настоящий мужчина умеет прощать и ценить.
- Но мне не нужны иллюзии! Мне нужно настоящее счастье! - возопит обиженный на собственную глупость любовник.
Ты еще глупее, чем кажешься. Нет никакого настоящего счастья и быть не может. Счастье - это и есть иллюзия, лучшая из иллюзий, какая только выпадает на нашу долю. И обращаться с нею надо очень бережно и осторожно. Как со стеклом. Не трясти. Не бросать. Не кантовать. Сумеешь сберечь свою иллюзию будешь хоть иногда чувствовать себя счастливым, не сумеешь - тебе же хуже.
Ну ладно, хватит болтать. Вот они, наши иллюзии, в крепком ящике с надписью "Осторожно! Стекло!", с нарисованной по трафарету рюмочкой, с предупреждениями: "Не бросать! Не кантовать!" Бери ящик с одной стороны, а я возьму с другой. И медленно, медленно, очень медленно и осторожно поднимаем... и несем. Несем, несем, несем... Далеко ли нести? А это уж как получится. Покуда сил хватит, покуда сможем нести - будем нести. Это ведь наши иллюзии. И никто их за нас не потащит, только мы сами. Так-то вот, брат. Такие вот дела.
2
Пока Алексей Михайлович и К. наслаждались первыми, еще не омраченными взаимными изменами, встречами, где-то неподалеку бродил постоянный, но временно отсутствующий любовник К., молодой преподаватель физики и химии, которого школьники и коллеги звали Виктором Сергеевичем, а К. - просто Виктором. Отсутствовал Виктор по причине мимолетного увлечения одной совсем юной девицей, даже имени которой он не удосужился узнать, а называл ее попросту малюткой. Ничего серьезного, кстати, легкомысленный, но не совсем безголовый Виктор себе не позволил. Ну, на машине покатал девочку. Ну, щелкнул пару раз на берегу озера, на полянке в траве - он уже тогда начал всерьез увлекаться фотографией, и "Зенит" всегда лежал в "бардачке" машины. Ну, в кино сходили на вечерний сеанс. Ну, съездили после кино на озеро, искупались голышом.
