Александр Грин - Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения
Мелодия
Фрегат, за тридевять земель
Свершив свой путь, пристал
К вечерней гавани и рей
Еще не опускал.
Еще вечерних фонарей
Матрос не зажигал.
На рейде, бросив якоря,
Став бушпритом на Юг,
Он, мощью, вид имел царя
Среди покорных слуг —
Шхун, барок, бригов… и заря
Прочла названье — «Друг».
— Эй, эй, на корабле! — вскричал
Хмельной как дым матрос —
Какой сюда вас ветер мчал
И в гавань как занес?
Я раньше вас не примечал,
Ответьте на вопрос.
Но тих, как серафима взор,
Был звездный рейд вдали,
И в гавань огненный узор
Бросали корабли,
И в реях пел воздушный хор
О красоте земли.
Матрос упрямый, как дитя,
Мотая головой,
Упорно говорил: «Хотя
Я только рулевой,
Но поднимаю не шутя
Свой вымпел боевой!
Я говорю… фюить… фюить,
Ваш такелаж мудрен…
Когда вы будете грузить?
Когда и сколько тонн?
И… это самое… фюить,
Я пьян, но я умен».
И слышал он, поняв едва
(Иль грезилось ему)
Ночные тихие слова,
Прорезавшие тьму:
«Морей блаженна синева
Фрегату моему.
Но я в игре веселой дня
В огне небесных риз,
Когда штурм-трос ползет звеня
И в парус хлещет бриз,
Возьму от вас, навек храня,
Прекрасную Таис.
Звездой рожденная цвести,
Она, свежее роз,
Со мною, на моей груди,
В венках из нежных кос
Уйдет от вас навек…
Прости,
Прости меня, матрос!»
Дайте
Дайте хлеба человеку,
Человек без хлеба — волк,
Ну — и хлеб без человека
Небольшой, конечно, толк.
Дайте чаю, он полезен,
Бодрость будит, гонит сон.
Утомлению любезен
И тоске приятен он.
Сахар с чаем неразлучен,
Дайте сахару, вобще!
Без него желудок скучен,
Монпансье ему — вотще…
Дайте мяса, — в нем таится
И кузнец, и кирасир…
В нем невидимо струится
Сильной жизни эликсир.
Дайте яиц, масла, гречки,
Проса, полбы и пшена,
Чтобы нервность нашей речи
Вдруг была укрощена.
Чтобы жизнь, взлетая шире,
Обернулась — нам в удел —
Не картошкою в мундире —
А богатой жатвой дел!
Буржуазный дух
Я — буржуа. Лупи меня, и гни,
И режь! В торжественные дни,
Когда на улицах, от страха помертвелых.
Шла трескотня —
В манжетах шел я белых.
Вот главное. О мелочах потом,
Я наберу их том.
Воротничок был грязен, но манжеты
Недаром здесь цинично мной воспеты:
Белы, крахмальны, туги…
Я — нахал,
Нахально я манжетами махал.
Теперь о роскоши. Так вот: я моюсь мылом.
Есть зеркало, и бритва есть, «Жиллетт»,
И граммофон, и яблоки «ранет»,
Картины также «Вий» и «Одалиска».
Да акварель «Омар», при нем сосиска.
Всего… все трудно даже перечесть:
Жена играет Листа и Шопена,
А я — с Дюма люблю к камину сесть
Иль повторить у По про мысль Дюпена;
Дюма дает мне героизм и страсть,
А Эдгар По — над ужасами власть.
У нас есть дети, двое… Их мечта —
Бежать в Америку за скальпами гуронов.
Уверен я, что детские уста
Лепечут «Хуг!» не просто, нет. Бурбонов,
Сторонников аннексий я растил!
Молю всевышнего, чтоб он меня простил.
Мы летом все на даче. Озерки
Волшебное, диковинное место;
Хотя цена на дачу не с руки,
И дача не просторнее насеста,
Но я цинично заявляю всем:
На даче! Ягоды! В блаженстве тихом ем!!!
Вот исповедь. Суди. Потом зарежь.
Я оправданий не ищу, не надо.
К «буржуазности» я шел сквозь «недоешь»,
Сквозь «недоспи», сквозь все терзанья ада
Расчетов мелочных. Подчас, стирая сам,
Я ужинал… рукою по усам.
Я получаю двести два рубля,
Жена уроками и перепиской грабит,
Как только носит нас еще земля?!
Как «Правда» нас вконец не испохабит?!
Картины… книги… медальон… дрова!
Ужасная испорченность… ва-ва!
Упорны мы! Пальто такое «лошь»
Со скрежетом купили, хоть рыдали;
За «Одалиску» мерзли без калош,
А за «Омара» полуголодали.
Вопще, оглох наш к увещаньям слух…
Елико силен буржуазный дух!
Реквием
Гранитных бурь палящее волненье,
И страхом зыблемый порог,
И пуль прямолинейных пенье —
Перенесли мы, — кто как мог.
В стенных дырах прибавилось нам неба,
Расписанного тезисами дня;
Довольны мы; зубам не нужно хлеба,
Сердцам — огня.
Истощены мышленьем чрезвычайно,
Опутаны мережами программ,
Мы — проповедники в ближайшей чайной
И утешители нервозных дам.
До глупости, до полного бессилья
До святости — покорные ему,
Бумажные к плечам цепляя крылья,
Анафему поем уму.
Растерянность и трусость стали мерой,
Двуличности позорным костылем
Мы подпираемся и с той же в сердце верой
Других к себе зовем.
Свидетели отчаянных попыток
Состряпать суп из круп и топора —
Мы льстиво топчемся, хотя кнута и пыток
Пришла пора.
И крепкий запах смольнинской поварни
Нам потому еще не надоел,
Что кушанья преснее и бездарней
Кто, любопытный, ел?
О, дикое, безжалостное время!
Слезам невольным даже нет русла,
Как поглядишь — на чье тупое темя
Вода холодная спасительно текла!
Лет через триста будет жизнь прекрасной,
Небесный свод алмазами сверкнет
И обеспечен будет — безопасный
В парламент — вход.
Отставший взвод
В лесу сиял зеленый рай,
Сверкал закат-восход;
В лесу, разыскивая путь,
Бродил отставший взвод.
День посылал ему — тоску,
Зной, голод и… привет;
А ночь — холодную росу,
Виденья, сон и бред.
Блистала ночь алмазной тьмой,
Трещал сырой костер;
Случалось — в небе пролетал
Огнистый метеор,
Как путеводная звезда
В таинственную даль,
Чертя на жадном сердце след,
Далекая печаль;
А в серебре ночной реки,
В туманах спящих вод
Сиял девичьих нежных лиц
Воздушный хоровод.
В дыму над искрами вились
Ночные мотыльки
И изумрудный транспарант
Чертили светлячки;
И гном, бубенчиком звеня,
Махая колпаком,
Скакал на белке вкруг сосны,
Как на коне верхом;
И филин гулко отвечал
Докладам тайных слуг:
«Я здесь людей не примечал;
Теперь их вижу… Хуг!»
Всех было десять человек,
Здоровых и больных;
Куда идти — и как идти —
Никто не знал из них.
И вот, когда они брели
В слезах последних сил,
Их подобрал лесной разъезд,
Одел и накормил,
Но долго слышали они
До смерти, как во сне,
Прекрасный зов лесных озер
И гнома на сосне.
Искажения
Звезда покатилась…
Это мы рассмешили ее.
Глубже ночь опустилась,
Развеселое ныне житье!
Наступило молчанье:
Тихий ангел над домом летел,
А к тому — примечанье:
Дом был — морг, а жильцы — не у дел.
Поперхнулся хозяин:
Значит, гости идут за двором;
Значит, к Авелю Каин
Прибежит с топором.
Движение
Праща описывает круг, —
Смеется Голиаф;
Праща описывает круг, —
Повержен Голиаф;
Праща описывает круг, —
Но умер Голиаф.
Давид играет и поет, —
Безумен царь Саул;
Давид играет и поет, —
Задумчив царь Саул;
Давид играет и поет, —
Спит, грезя, царь Саул.
Мечта разыскивает путь, —
Закрыты все пути;
Мечта разыскивает путь, —
Намечены пути;
Мечта разыскивает путь, —
Открыты все пути.
Сон
