Антон Чехов - Том 26. Письма 1899
13 декабря 1899 г. Горький писал: «Присланную Вами бумажку я напечатал в „Листке“ и затем разослал оный по знакомым в Питер, Москву, Самару, Смоленск. Здесь в „Листок“ плохо дают, до сей поры дали только 35 р. Но я сам пойду по некоторым из местных богачей и немножко сорву с них. Боюсь, что поступил неловко, напечатав в местной газете выдержку из Вашего письма о смерти Епифанова. Простите, коли так. Я рассчитывал, что этот звук щипнет людей за сердце, но, кажется, ошибся».
…здесь в приюте для хроников ~ умер поэт «Развлечения» Епифанов… — Вскоре Чехов получил письмо от фельдшерицы этого приюта Вдовиченко от 4 декабря 1899 г. (ГБЛ), в котором содержится подробное описание беспорядков в этом приюте. Еще один отклик Чехов получил из г. Яренска Вологодской губернии — от ссыльного Н. А. Чудова. Прочитав публикацию письма Чехова к Горькому в «Нижегородском листке», Чудов писал 21 декабря 1899 г.: «Это письмо не есть просьба о помощи… Недавно Вы писали о смерти в Ялте Епифанова, «поэта „Развлечения“», и бросили укор известной части общества за ее бессердечие. Пример — далеко не единственный. В Яренске умирает с голода один из участников „Сборника памяти Белинского“ — Н. А. Чудов. После тюрьмы (за стихотворение „Николаю II-му, на память о коронации“) он отбыл два года надзора в Орле и в Херсоне, откуда, за публ<ичную> благ<одарственную> речь Лесевичу после его лекций, был выслан в Тирасполь, и затем на север, с прибавкой срока… В Яренске — 900 жителей-зырян, работы нет даже поденной, пособие в 6 р. дается — после ряда „представлений“ — через три-четыре месяца („при дурном поведении“ не дается совсем)… Об „обществе“ и говорить, понятно, нечего. „Газеты“, потеряв с одним сотрудником лишь надобность платить — когда есть ножницы и клей, тоже не станут горевать особенно. Литературный фонд, куда обратились месяц назад — чрез г. Лесевича, также пришлет печатный бланок с отказом (как было ранее). Там жертвует по тысяче в год государь, а тут бог знает какой-то субъект… Не сравнивая прилагаемые миниатюры со стихами бедняка Епифанова, не любопытствуя по сборнику — где и „Учительницы“ Чудова, и „Жвирблиса“ коснулась та же добрая рука, какая искажала в свое время, вероятно, и Ваши первые опыты, — нельзя же отрицать, что „нет бога, кроме прямого бога“, что и Белинский, и идея ссылки — в непосредственной связи, что терпишь — за других: да и не терпишь даже (это не беда), а вот как мне пришлось недавно в отчаянии сбросить полушубок на морозе пред окнами исправника, ибо замерзнуть можно поскорее все-таки, чем умирать в тюрьме — так это стыдно бы и обществу, и газетам, и всем дающим нам высокие уроки — и печатающим, вместе со статьями за гуманность, вежливые отказы в помощи… Действуя volens-nolens в одиночку, не принадлежа ни к одной правильной организации (если они имеются), я не могу рассчитывать ни на кого, нигде. До ж. д. (Вологда) отсюда 700 верст, почта идет — смотрите сами сколько, денег у меня больше нет, и еще хуже этого — мое горькое чувство… Н. Ч.» К письму приложен «рождественский рассказ» «На постоялом», с посвящением: «Антону Павловичу Чехову от автора» (ГБЛ). О впечатлении, которое произвела на Чехова смерть Епифанова, вспоминает С. П. Бонье: «Чувствуя себя дурно, А. П. однажды зимой поручил мне навестить этого больного в приюте хронических больных Благотворительного общества. В крайне плохом состоянии нашла я больного. В мрачной, казарменной палате, на соломенном тонком тюфяке, лежал невообразимо худой, в грязной фуфайке, человек без голоса, почти умирающий… <…> Придя к А. П. я всё рассказала. Он был сильно взволнован. „Здесь часто так умирают одинокие приезжие больные“. Чехов быстро ходил по кабинету, сильно сжимая свои руки. „Ах! Как здесь необходима санатория! Надо вырвать этих несчастных из рук этих людей, которые думают только о своих собственных дачах… Положение больных ужасно… Надо создать что-нибудь такое, что перед смертью радовало бы. Что-нибудь очень хорошее… Светлое, веселое. Чтобы был ласковый, добрый уход, не профессиональный… Плакать не надо, надо привыкать. Нужны силы. Много сил, — обратился ко мне А. П. — Ужасная участь этих больных здесь, весьма часто заброшенных и одиноких… Давайте что-нибудь устроим. Только надо делать всё самим. Деньги дадут. Но надо вырвать больных из рук этих людей… Надо всё взять в свои руки…“ <…> Участь больных болезненно трогала сердце Антона Павловича. Его всегдашней мечтой было создать для них санаторию, которая отвечала бы всем требованиям современной науки, ее „последнего слова“. Ему хотелось устроить санаторию по образцам заграничных, дать больным идеальный уход и к нему бодрящее слово, теплое, ласковое, сердечное отношение, что хотя отчасти скрашивало бы их одиночество. К прискорбию, этого Антону Павловичу осуществить не было суждено» (С. Бонье. Из воспоминаний об А. П. Чехове, — «Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни», 1914, № 7, стр. 69).
…Вы долго жили в Петербурге… — Горький жил в Петербурге с конца сентября.
2955. С. Н. ХУДЕКОВУ
25 ноября 1899 г.
Печатается по автографу (ТМЧ). Впервые опубликовано: Чеховский сб., стр. 68–69.
Ответ на телеграмму С. Н. Худекова от 24 ноября 1899 г.; Худеков ответил 1 декабря письмом и 2 декабря телеграммой (ГБЛ).
Я не совсем понял Вашу телеграмму… — Текст телеграммы Худекова: «Разрешите поместить декабре месяце ваш рассказ помещенный шесть лет тому назад Петербургской газете. Худеков». Следующая телеграмма содержала уточнение: «Рассказ называется Художество помещен газете 1886 года корректуру выслал. Худеков». Кроме того, Худеков писал Чехову 1 декабря: «Спасибо Вам, дорогой Антон Павлович, за любезное разрешение. Маркс дал свое согласие на перепечатку в „Петербургской газете“ Вашего рассказа, не попавшего еще в полное собрание Ваших сочинений. Прибавьте или убавьте, но не откажите приложить к рассказу свою „резолюцию“ о том, что Вы не встречаете препятствий к напечатанию этого рассказа в „Петербургской газете“. Конечно, несказанно одолжили бы, приславши новенький, свеженький рассказец для нашего рождественского номера. Может быть, и не надумаете ли? Если Вас не оставит эта добрая мысль, то о приведении ее в исполнение соблаговолите немедленно ответить телеграммою, к какому числу можно рассчитывать ее получение в Петербурге. Деньги за новый рассказец-миниатюру немедленно будут Вам высланы по получении утвердительного ответа — 350 рублей». Рассказ, в исправленном виде, перепечатан в журнале «Наше время», бесплатное приложение к «Петербургской газете», 1899, № 52, стр. 420–422. На просьбу прислать «новенький, свеженький рассказец» Чехов откликнулся рассказом «На святках» («Петербургская газета», 1900, № 1, 1 января).
2956. С. П. ДОРОВАТОВСКОМУ
26 ноября 1899 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Неизд. письма, стр. 66.
Год устанавливается по связи с телеграммой С. П. Дороватовского от 12 ноября 1899 г. (см. примечания к письму 2941*) и его ответному письму от 2 декабря 1899 г. (ГБЛ).
Я обещал ему написать Вам об этом. — Дороватовский ответил: «Вашу карточку и письмо получил; большое спасибо. Обещание, данное Вами фотографу, будет исполнено». Задуманное издание не осуществилось.
2957. А. Б. ТАРАХОВСКОМУ
22-26 ноября 1899 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: отрывок — «Приазовский край», 1899, № 319, 5 декабря, в заметке «Помогите чахоточным!». Большая часть письма — «Приазовский край», 1904, № 182, 11 июля, стр. 4; полностью — Письма, т. V, стр. 456, 458–459.
Год устанавливается по почтовым штемпелям: Ялта. 25 XI 1899; Таганрог. 28 ноя. 1899. В автографе дата «26 ноябрь» переправлена из «22».
Ответ на письмо А. Б. Тараховского от 3 ноября 1899 г.; Тараховский ответил 29 декабря (ГБЛ).
Устава кассы взаимопомощи у меня нет. — Тараховский просил прислать ему «Устав взаимопомощи литераторов». См. также письмо 2860.
Зачем Вы носите с собой револьвер? — Под псевдонимом «Шиллер из Таганрога» Тараховский печатал в «Приазовском крае» острые фельетоны на местные темы. В «Таганрогском вестнике», № 132 от 5 ноября было напечатано «Письмо в редакцию» техника Ф. Гирсанова, которое заканчивалось прямой угрозой: «Я неукоснительно и полностью буду с ним расплачиваться иным оружием, нежели то, которым он меня затрагивает». Тараховский писал Чехову: «Я всё воюю. Получил много писем самого грозного содержания. Обещают и избить, и убить. Ничего не поделаешь — запасся револьвером и ношу всегда с собой. Надоела мне вся эта тревожная канитель, а бросить нельзя. Нужно же чем-нибудь жить».
