Виктор Широков - Три могилы - в одной
Рано утром, когда Евгений ещё крепко спал в своей комнате, Витковская постучалась в дверь учительницы.
- Войдите, я уже не сплю, - послышался тихий голос гостьи.
- Екатерина Федоровна, - обратилась графиня к ней, входя в комнату. Я тут приготовила Вам требуемую сумму денег. Вот возьмите, здесь тысяча рублей. На первое время, мне кажется, довольно, но я бы очень Вас просила выехать прямо сегодня же к себе на Кавказ. Я пошлю с Вами Таню за нарзаном, без которого я себя очень плохо чувствую. Поезд отходит через два часа. Я надеюсь, что Вы успеете за это время приготовиться к дороге.
- Конечно, конечно, матушка моя дорогая. Дай Вам Бог, дай Вам Бог удачи... Я сию же минуточку буду готова. Собственно, мне и собирать нечего. Да и пора уж, загостилась изрядно, а дома детишки ждут. Вот нездоровится только что-то, всю ночь промаялась, едва уснула.
- Таня поможет Вам в дороге, она у меня проворная девушка.
- Хорошо-хорошо, матушка-графиня, как-нибудь доеду, не сахарная, не растаю.
Из комнаты гостьи Анна Аркадьевна пошла к комнате дочери и тоже постучалась в дверь. Услышав условленный стук матери, Таня встала с постели и, отворив, спросила:
- Что случилось, мамочка?
- Ничего особенного не случилось, мое дитя, - ответила графиня, входя в комнату.
- А как Евгений?
- Что Евгений? Спит себе на здоровье. Вчера я с ним имела очень серьезный разговор и он как будто одумался. Однако вот что, Танюшечка, сейчас твоя тетка экстренно уезжает на Кавказ. Я дала ей денег, и она, кажется, довольна, но бедная старушка что-то расхворалась, а повременить с отъездом она уже не может. Я думала сперва послать с ней Карла Ивановича, но у него неотложные дела в губернской управе, Матильда Николаевна тоже расклеилась... И я решила послать с Екатериной Федоровной тебя, кстати, дорогая, привезешь мне назад ящик нарзана, без которого, как тебе, надеюсь, известно, я обходиться не могу, а он у меня, как на грех, весь вышел.
Таня молчала. Именно сегодня подобное предложение ей меньше всего нравилось. Она уедет, а как Евгений? Неужели он так и не сообщит ей свой великолепный план, свой необычный секрет о возможности их брака? Интересно, как он теперь выглядит после вчерашней проработки матери? Хотелось бы тоже немного потравить его, помучить. Ишь, Дон-Жуанчик выискался! Ах, как интересно травить и мучить вероломных мужчин!
- Милая маменька, а нельзя ли эту поездку отложить хотя бы на один день? Мне хочется повидаться с братом... Кстати, он же обещал вчера сообщить мне что-то весьма интересное.
- Все интересное он уже мне сообщил. Неужели ты хочешь, чтобы он устроил тебе очередную сцену?
- Как же это так?
- Очень просто. Ты, наконец, должна понять, что он догадался, почему к липе пришла мать, а не ты. Знаешь, как он этому обрадовался? Уж он сумеет теперь на тебе отыграться за вчерашний обман. Не знаю, сумеешь ли ты теперь у него выкрутиться. Кроме того ты замечаешь, как небрежно он относится к отъезду за границу? Все его коллеги уже работают, а он все торчит около тебя в имении и в ус не дует. А когда ты уедешь на Кавказ, ему уж точно будет здесь тошно, ну я и выпровожу его в Берлин, чтобы он наконец занимался делом. Поняла, моя крошка? Дай я тебя ещё раз поцелую.
Было заметно, что Анна Аркадьевна говорит с некоторым раздражением. Ей совершенно не нравилось сопротивление дочери, которое она хотя и прекрасно понимала, но которое во что бы то ни стало необходимо было сломить.
Таня молча начала одеваться. Из её глаз были готовы вот-вот брызнуть слезы, но она крепилась. Таня чувствовала, что из-за этой неожиданной поездки на Кавказ она могла потерять Евгения, потерять надолго, если не навсегда.
Евгений в то утро проснулся поздно. У него было странное чувство, что несмотря на вчерашний запланированный успех, что-то не получилось и все может пойти вкривь и вкось. Когда он вошел в столовую, Анна Аркадьевна уже сидела за столом и совершенно спокойно пила кофе. Ее ночное беспокойство исчезло и на лице по-прежнему играла довольная улыбка. Она по-прежнему контролировала ситуацию.
- С добрым утром, маменька, - произнес Евгений, целуя мать в голову. А Таня где же? Я что-то не слышу её веселого голоса.
- А? Ты же не знаешь, что Таня сегодня рано утром уехала проводить свою тетку на Кавказ? - в свою очередь спросила Анна Аркадьевна сына с притворным удивлением на лице. - А я почему-то думала, что ты лучше меня знаешь об этом. Вы же такие близкие друзья. Разве Таня не говорила тебе, что она собирается совершить такое путешествие, просто мечтает? Странно.
Евгений в знак отрицания мотнул головой и сел за стол. По его лицу пробежала судорога, нахмуренные брови и бледность лица отчетливо говорили об его сильном внутреннем переживании. Графиня прекрасно понимала душевное состояние сына. Она также знала, что известие об отъезде Тани не будет для него безболезненно, но другого выхода не было. Что ж, придется проследить, как бы не случилось чего дурного.
- Тетка с Таней ещё вчера сговорились о поездке и очень уговаривали меня, чтобы я не противилась отпустить Таня погостить на Кавказе. Что же, опасаться сейчас особенно нечего, горцы смирились, я и согласилась. А сегодня они и отправились с утренним поездом.
Евгений выпил один крепкий кофе без сливок, не стал ничего есть и, сказав сухо "мерси" и встав из-за стола с опущенной головой, ни на кого не глядя, отправился в парк.
- Что же я вчера наделал? Что наделал? - думал он, нервно прохаживаясь по парку. - Таня, какими глазами ты сейчас взглянула бы на меня? И я посмотрел бы на тебя какими глазами? Бедная девочка! Что с нами делает любовь! Ну почему мы теряем разум и волю? Нет. Все-таки хорошо, что она уехала. Время все лечит. Как глупо! Все глупо от начала до конца! Что же делать, ведь дальше так жить нельзя. Хорошо, что мать ни о чем не догадывается.
Три дня был мрачен Евгений. Три долгих дня. Он, болея своими чувствами, много думал и переживал, взвешивая на невидимых весах свою совесть, вновь переживая прошедшие моменты. Он как бы подытоживал весь пройденный им путь. Жизнь раскрылась перед ним, как весенняя почка, как цветочный бутон. И он видел себя в будущей жизни совершенно обновленным, потому что честно осознал все ошибки в прошлой жизни, осознал, ужаснулся их мерзости и отбросил. За короткий промежуток времени он успел решительно изгнать из сердца то, что позорило его человеческий образ перед самим собой, перед обществом и всем миром. Да! Вчерашний негодяй, сверхчеловек, не то Бог, не то дьявол, бездумно шедший по стопам многих подобных ему, этот развращенный господин, искусно притуплявший голос собственной совести и совершенно не слышавший увещевания доброжелателей, мальчишка с грязными вспышками необузданной страсти, сегодня, обновившись, чудом превратился в уравновешенного мужчину, готового тяжелым благородным трудом искупить грехи молодости. Он досконально продумал будущие отношения с Таней и понял, что не только одно эгоистическое чувство руководило им в насильном обладании девушкой, но и любовь, именно любовь, которую он, к сожалению, загрязнил прихотью. И похотью. Теперь же, когда он выбросил из сердца эгоизм, когда очистил сердце от хамского хлама, любовь эта предстала перед ним в самом чистом, кристаллизованном виде, как лучезарная десница, как само божество. Теперь он именно этой святой любовью поднимет опозоренную им девушку, тоже очистит её и полюбит нежно, крепко и навсегда.
Анна Аркадьевна не мешала сыну переживать горечь внезапной утраты любимой девушки, тем не менее она бережно и внимательно следила за ним. Но все обошлось более, чем благополучно. Кризис окончился, и Евгений предстал обновленным человеком. Мать не могла нарадоваться на него. Это уже не был беспечный молодой человек, озабоченный лишь удовлетворением животных потребностей, это был мужчина с решительным серьезным лицом, которое за время духовной ломки и размышлений успело приобрести чрезвычайно благородные черты. Голос сделался сух и отрывист, с уст спала ироничная улыбка.
Однажды, взглянув на любимого сына, Анна Аркадьевна даже испугалась вначале: что же случилось с ним? Уж не заболел ли он? Но из глубоких впадин на неё умиротворенно смотрели кроткие глаза. Глаза любимого сына. И она успокоилась.
- Милая маменька, пожалуй, мне пора уже отправляться за границу, сказал тогда Евгений матери.
- Правильно, я тоже думала об этом, Женечка. Что ж, будем собирать тебя в дорогу. Когда ты думаешь выехать?
- Завтра.
- Отлично, у меня, пожалуй, все готово. Ох, детки, детки, только вас и видишь, когда вы малы, а выросли... И поминай, как звали.
Евгений стал собираться. На другой день он сел к столу и написал Тане трогательное письмо. Улучив минуту, он вошел в комнату девушки и, став на колени перед её кроватью, горько заплакал. Он поцеловал, как святыню, край одеяла и, воображая, что целует Таню, попрощался с ней. Как горька была минута расставания даже с обстановкой, которая окружала ту, единственную и незабываемую, к сожалению, находящуюся по воле рока в это мгновение так далеко от него, так далеко! Евгений действительно сильно страдал. Встав с колен, он подошел к туалетному столику и, открыв шкатулку, сунул туда письмо и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
