Василий Аксенов - Звездный билет (сборник)
— Валька! — крикнула Таня и испугалась силы своего голоса, который уходил вверх и уже начинал жить своей собственной, обособленной от нее жизнью.
— «Вхожу я в темные храмы, — откуда-то из мрака медленно и торжественно прочитал Марвич, — Совершаю свой бедный обряд, Там жду Прекрасной Дамы В сиянии красных лампад…»
В темноте светилась только сигарета в его руке. Таня сделала было шаг, но, как дальняя зарница, вспыхнула сварка и осветила прижавшуюся к упору невероятно маленькую, словно в перевернутом бинокле, фигурку Марвича; метнулись большие тени, все затрепетало и вновь погрузилось в темноту. Таня осталась стоять на месте.
А голос Марвича, сильный и строгий, с монотонным распевом продолжал:
В тени высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей,
А в лицо мне глядит озаренный
Только образ, лишь сон о Ней.
То и дело вспышки озаряли бетонное покрытие, освещая странным мгновенным светом две маленькие фигурки далеко друг от друга и похожие на гробницы глыбы компрессоров; казалось, вот-вот разразится гроза, но вновь возникала тихая минутная темнота, словно качающаяся под удары метронома…
Ухнула где-то чугунная баба. Послышался резкий свисток паровичка.
Марвич подошел к Тане.
Они обнялись и пошли назад; сторонясь грузовиков, направились к шоссе. Над зубчатым контуром тайги поднималась полная луна. Маячили слабые огонечки Березани.
— Зачем ты меня сюда привел? — спросила Таня.
— Чтобы прочесть тебе эти стихи, — улыбнулся Марвич.
— Почему именно здесь?
— Мне здесь нравится, — медленно заговорил он. — Здесь наша общность, здесь наша цельная душа. Мы заняты одним делом и чувствуем теплоту друг к другу, хоть и не все знакомы, но мы все вместе — сварщики, крановщицы, шоферы, трактористы… Понимаешь? Все вместе… Поэтому я и привел тебя сюда. Ты понимаешь меня?
— Я тебя люблю, — сказала она.
На главной площади Березани под луной кипела вечерняя жизнь: скрипели ржавые велосипеды, тарахтели мотоциклы, под гитару молодые голоса орали песни, группа парней штурмовала ресторан Роспотребсоюза, под арками торговых рядов жались парочки, сторожиха шугала их, но бесполезно.
— Сегодня была получка, — сказал Марвич. — Прекрасная Дама, пошли на «пятачок».
На «пятачке» возле общежития монтажников колыхалась густая толпа танцующих. Кто-то вывел через динамик мощный звук радиолы.
«Давай, бабушка, давай!» — кричала певица из динамика.
Таня и Марвич пустились в пляс.
— Валька, Валька, не стиляй! — крикнул из толпы чей-то веселый голос.
— Так ведь это же чарльстон! — крикнул Марвич в ответ.
— Законно, Валька! Давай, бабушка, давай! — крикнули из другого места.
Таня отплясывала, и Марвич отплясывал вместе с ней, обняв ее за плечи. Она смеялась, и муж ее смеялся. Ей не верилось, что у нее такой вот муж, веселый, легкий парень. Она увидела, что над толпой танцующих возвышается огромная Доска почета с резными пышными знаменами и гирляндами, и там среди многих насупленных фотографических лиц заметила и насупленное лицо Марвича.
— Ого, Валька! — засмеялась она. — Я смотрю, ты здесь в лучшие люди вылез.
— А что! — усмехнулся он. — Я тут не из последних.
— А рядом с тобой это Югов?
— Ага!
— Вы знакомы?
— Здрасьте! Лучшие друзья. Вторая койка в вагончике — это ведь его.
— Вот хитрый Сережка! — воскликнула Таня.
Из-за Доски почета выглянуло несколько физиономий.
— Валька, иди сюда! — поманили Марвича.
Марвич потащил Таню за доску, и там они увидели группу притаившихся парней.
— Хочешь хлебнуть? — спросил один из них и протянул Марвичу пузатую тяжелую грелку.
— Что это? — спросил он, принимая грелку.
— Вермут розовый.
— Хочешь? — Марвич протянул грелку Тане.
Таня отвинтила пробку и засмеялась:
— Это для меня ново. Из чего угодно пить приходилось, а вот из грелки впервые.
— Вермут на женщин хорошо действует, — сказал длинный блондин с ястребиным прищуром.
— Правильно, — подтвердила Таня. — Только вот жалко, на мужчин вермут плохо действует.
Все засмеялись.
— Откуда девчонка? — шепнул блондин Марвичу.
— Это жена моя, — шепнул тот в ответ.
— Ух ты! — ухнул блондин.
— Ребята, знакомьтесь, — сказал Марвич. — Это жена моя, Таня.
Грелка быстро опустела. Блондин свернул ее в трубочку и сунул в карман.
Потом они попали на какую-то свадьбу в общежитии. Попали уже к тому моменту, когда там песни начали петь, а некоторые мужчины выходили в коридор для серьезных бесед. Тут обязанности распределились правильно: Таня пела, а Марвич бегал в коридор разнимать парней. Потом он присел рядом с Таней на койку, притихший, с небольшим синяком на скуле.
— Опять ты дрался? — Таня потрогала синяк.
— Это драки пустяковые, — сказал он. — Дружеские шлепки.
— Да уж, у тебя были драки почище. Я помню, каким ты пришел ко мне в гостиницу.
Марвич вздрогнул и диковато посмотрел на нее.
— Ты был весь разукрашен тогда.
— Кянукук мне делал примочки, — глуховато сказал он, глядя в пол.
Он вспомнил все это с неожиданной ясностью и будто снова почувствовал боль и легкость побежденного.
— Кстати, где он, не знаешь? Я писал, а он не отвечает.
Он вспомнил тех троих и сам удивился, почему он не спросил о них, почему он не спросил у нее ничего о том лете, чем оно кончилось, — как будто и не было его никогда.
— Ну и паренечек был. Петух на пне. Жалкий такой, но симпатяга, как щенок. Врун он был отчаянный. Все хотел на радио устроиться. Ты не знаешь, где он сейчас? Я все время чувствую какую-то вину…
Таня молчала. Марвич поднял голову и увидел, что она смотрит в потолок, закусив губу. И бледная как мел.
«На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы», — распевали за столом гости и молодожены. А возле двери барабанили каблуками девчата совсем уже под другую музыку.
— Что с тобой? — спросил Марвич.
— Он умер, Валя, — сказала Таня и, вздохнув, провела рукой по лицу. — Умер Кянукук.
— Что ты болтаешь? — тихо проговорил Марвич и вдруг вскочил. — Что-о?!
— Он разбился на мотоцикле. Я тебе все расскажу.
— Рассказывай.
Она стала рассказывать, а он сидел, привалившись к стене, и курил. К ним подходили с рюмками, они чокались, смеялись, а потом Таня снова рассказывала. Когда она кончила, он обнял ее и поцеловал.
— Я не знаю… — забормотала она. — Ведь никто не был виноват, уж я-то не виновата, это доказано, и те трое, которых ты знаешь, тоже… Но я все время думала о нем, всю зиму, только сейчас забыла, когда мы встретились… Конечно, я виновата!
— Пойдем домой, маленькая, — тихо сказал он.
7
В субботу мы чуть не запороли свой катер. Случилось это в Лосиной протоке, километрах в пятидесяти к северу от Березани. Начальство, умные головы, послало нас в эту протоку забрать поисковую партию и подбросить ее до Мазиловки, что еще на двадцать километров ниже по течению. Никаких промеров протоки этой не делалось сроду, и разведка с воздуха не велась.
Значит, вошли мы в Лосиную протоку и углубились в нее километра на три. Тут видим, прет на нас сверху черная безобразная стена. Это был прошлогодний сплав, который осенью где-то затерло, а сейчас нечистая сила гнала его прямо на нас.
— Ахтунг! — заорал Мухин, высунулся из рубки и весь побелел.
Какой там «ахтунг»! Грохот стоял страшный, бревна вздыбились, корежило их, и неслась прямо на нас эта жуть.
Повернули мы назад, гоним на полных оборотах, а грохот сзади близится. Еле-еле успели выскочить в реку, в какой-то заливчик. Мухин там начал маневрировать, а мы с Сизым с баграми стали по бортам. Метрах в двадцати от нас проносился сплав. Сильное течение гнало его в реку, и здесь он расходился веером.
Мухин все кричал свое «ахтунг, ахтунг», а мы с Сизым прыгали, как блохи, от борта к борту, с носа на корму и отталкивали баграми отдельные полешки в три обхвата. Часа два это продолжалось, не меньше. Потом протока очистилась. Взмокли мы с Сизым — будь здоров, и у Мухина тоже с бровей капало. К вечеру все же добрались до поисковой партии и тихомирно доставили ее в Мазиловку.
В Березани заночевал я на катере. Мухин звал к себе — у него комната в первом новом доме Березани, — да и у Сизого в общежитии нашлась бы коечка; но я решил на катере заночевать. Чем мне здесь плохо? Вскипятил себе чайку, поел копченого тайменя, пряников, включил наш маленький батарейный приемник и завалился на рундук.
Музыка была симфоническая, очень сильная штука, я лежал и волновался. Был я один раз на лекции «Как понимать серьезную музыку». Лекторша была ученая тетка в очках и сером костюме. Она говорила, что для понимания музыки надо знать «исторические истоки» и «расстановку общественных сил». Если не знаешь, как силы тогда были расставлены, музыку не поймешь. А потом заводить стала пластинки и объяснять: вот ручеек бежит, а это вот грозные силы природы… Не понял я тогда ту тетку. Никаких ручейков я не вижу, когда слышу музыку, и вообще никаких пейзажей. Волнуюсь только — и все, и сам не пойму о чем.
