Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- А когда вы так, то я вас всех посажу за него в острог, - обратился он к мужикам. - Я знаю, что если вы сами не странники, то странноприимники, это все равно.
При этом лица у мужиков у всех немного сконфузились.
Покуда все это происходило, вся гурьба уже подошла к деревне.
- Собак ваших уберите, а не то я их всех колом! - закричал вдруг Мелков.
Сотский побежал вперед убирать собак.
Вихров, с своей оставшейся странницей и в сопровождении Мелкова, вошел в ближайшую избу. Было уже совсем темно. Хозяйка в этом доме - и, должно быть, девка, а не баба - засветила огонек. Вихров подметил, что она с приведенной странницей переглянулась, и даже они поклонились друг другу.
- Как тебя зовут? - начал он спрашивать старуху.
- Матреной.
- А по отчеству?
- Не помню, не знаю.
- А замужняя или девица?
- Девица.
В это время хозяйка подошла поправить лучину в светце.
- Ой, батюшки, окаянная, обожгла как руку-то! - воскликнула она вдруг, и в ту же минуту горящая лучина выпала у нее из рук и погасла.
В избе сделалась совершенная темнота.
- Огня скорей засвечайте! - воскликнул Вихров, не сомневаясь уже более, что это опять была придуманная штука.
Он слышал, как девка-хозяйка подошла к шестку, неторопливо там стала присекать огня к тряпочному труту и зажгла об него серную спичку, а от нее зажгла и лучину; изба снова осветилась. Вихров окинул кругом себя глазами, старухи уже перед ним не было.
- Где старуха? И она убежала! - воскликнул он испуганным и бешеным голосом.
В избе, кроме его, Мелкова и девки-хозяйки, никого не было.
- Где старуха? - ревел Вихров. - Ты сказывай! - обратился он к девке-хозяйке.
- Да я почем знаю? Я не стерегла ее.
Вихров едва совладел с собой; он видел, что вся деревня была пристанодержатели бегунов, - и ему оставалось одно: написать обо всем этом постановление, что он и сделал - и потребовал всех понятых, сотского и хозяйку, чтобы они приложили руки к этому постановлению.
Понятые, хозяйка и сотский поглядели сначала друг на друга, а потом прежний же мужик проговорил:
- Нет, мы рукоприкладствовать не станем.
- Почему же?
- Так, по вере нашей нам прикладывать тут рук нечего.
- Отчего же другие раскольники прикладывают руки - ты, стало быть, признаешь это за печать антихриста?
- Печать антихристова! - проговорил, усмехаясь, мужик. - Известно! прибавил он что-то такое.
- Так вы решительно не прикладываете рук? - спросил Вихров.
- Нету-ти, - отвечали все почти в один голос.
У Вихрова в это мгновение мелькнула страшная в голове мысль: подозвать к себе какого-нибудь мужика, приставить ему пистолет ко лбу и заставить его приложить руку - и так пройти всех мужиков; ну, а как который-нибудь из них не приложит руки, надобно будет спустить курок: у Вихрова кровь даже при этом оледенела, волосы стали дыбом.
- Уходите все отсюда скорей! - проговорил он негромко мужикам, но голос его, вероятно, был так страшен, что те, толкая даже друг друга, стали поспешно выходить из избы.
Вихров затем, все еще продолжавший дрожать, взглянул на правую сторону около себя и увидел лежащий пистолет; он взял его и сейчас же разрядил, потом он взглянул в противоположную сторону и там увидел невиннейшее зрелище: Мелков спокойнейшим и смиреннейшим образом сидел на лавке и играл с маленьким котенком. Вихрова взбесило это.
- Что же вы тут сидите и ничего не делаете? - сказал он ему презрительным тоном.
Мелков сейчас же вскочил на ноги и робко вытянулся перед ним.
- Достаньте, по крайней мере, есть: я есть смертельно хочу! проговорил Вихров, в самом деле ничего не евший с утра.
- Дай поесть чего-нибудь! - отнесся Мелков несмело к хозяйке.
- Чего дать-то? У нас ничего нет.
- Как ничего нет? Яйца есть, молоко есть!
- Нету у нас ничего того, - отвечала девка.
- Ну хоть хлебца дай! - упрашивал ее Мелков.
- И хлеба нет!.. Остался после обеда, да свиньям бросили!
- Ведь мы у тебя не даром, а за деньги просим, - толковал ей Мелков.
- Что мне ваши деньги! Разве я не видывала денег? - отвечала девка.
У Вихрова вся кровь подступала к голове от гнева; он вдруг встал на ноги.
- Дай зажженную лучину, - сказал он хозяйке.
Та подала ему.
- Я сам себе найду пищу; идите за мной! - прибавил он Мелкову и вслед за тем пошел в голбец.
Осветивши всю местность там, он увидел оригинальное зрелище: на земляном полу были разбиты и выпущены сотни три яиц и стоял огромной лужей квас; даже рубленая капуста была вся раскидана.
- Здесь уж все поубрали! - проговорил он, возвращаясь из голбца, и с той же зажженной лучиной перешел в другую избу, и там прямо прошел в голбец, где нашел почти то же самое - с тою только разницею, что яйца были перебиты в квасу и там распущены.
Остальные избы освидетельствовать Вихров послал уже Мелкова. Тот невдолге возвратился и был как-то сконфужен; с волос и с картуза у него что-то такое текло.
- Там тоже так! Везде все яицы перебиты.
- Но в чем вы все перемочены? - спросил его Вихров.
- Облили чем-то, дьяволы: я иду по сеням в тени, вдруг облили помоями сто ли-то... "Девушка, говорит, не видала и вылила на голову", - ишь какая! - бормотал непременный член.
Вихров и об этом написал постановление.
XVIII
ПОМЕЩИК КНОПОВ
Герой мой до такой степени рассердился на поярковских раскольников за их коварство и изуверство, что не в состоянии даже был остаться ночевать в этом селенье.
- Поедемте куда-нибудь в другую деревню! - сказал он непременному члену.
- Поедемте-с! - отвечал тот покорно; но, когда они сели в тарантас, он проговорил несмело:
- К дяденьке бы моему Петру Петровичу Кнопову заехать.
- К Кнопову?.. - повторил Вихров. - Это к остряку здешнему!
- Да-с, - отвечал Мелков.
Вихров давно уже слыхал о Кнопове и даже видел его несколько раз в клубе: это был громаднейший мужчина, великий зубоскал, рассказчик, и принадлежал к тем русским богатырям, которые гнут кочерги, разгибают подковы, могут съесть за раз три обеда: постный, скоромный и рыбный, что и делают они обыкновенно на первой неделе в клубах, могут выпить вина сколько угодно. Приезжая из деревни в губернский город, Петр Петрович прямо отправлялся в клуб, где сейчас же около него собиралась приятельская компания; он начинал пить, есть, острить и снова пить. Не ограничиваясь этим, часов в двенадцать он вставал и проговаривал детским голосом: "Пуа!" Это значит - со всей компанией ехать в другие увеселительные заведения пить. Во всех этих случаях Петра Петровича никто и никогда не видал говорящим или делающим какие-нибудь глупости - и даже очень утомленным: бодро оканчивал он проведенные таким образом вечера и бодрым и свежим просыпался он и на другой день. В молодости Петр Петрович был гусар, увез себе жену по страсти, очень ее любил, но она умерла, и он жил теперь вдовцом, подсмеиваясь и зубоскаля над всем божьим миром.
Вихрову даже приятно было заехать к этому умному, веселому и, как слышно было, весьма честному человеку, но кучер что-то по поводу этого немножко уперся. Получив от барина приказание ехать в усадьбу к Кнопову, он нехотя влез на козлы и тихо поехал по деревне.
- Темненька ночь-то ехать, - проговорил он.
- Да хоть голову сломить, а ехать надо! - сказал ему Вихров.
- Зачем голову ломать, бог даст, доедем и так, - отвечал кучер.
Он был довольно еще молодой малый и, по кучерской тогдашней моде, с усами, но без бороды.
Нежнолюбивая мать Мелкова держала для сына крепкий экипаж и хороших лошадей и еще более того беспокоилась, чтобы кучер был у него не пьяница, умел бы ездить и не выпрокинул бы как-нибудь барчика, - и кучер, в самом деле, был отличный.
- Хорошо, что я фонарь с собой захватил, а то тут будет Федюкинская гора, - говорил он, едучи шагом.
Впереди почти уж ничего было не видать.
- Что же, она опасна, что ли? - спросил Вихров.
- Днем-то ничего, а теперь тоже ночь, - отвечал кучер, - одна-то сторона у нее, - косогор, а с другой-то - овраг; маленько не потрафишь, пожалуй, и слетишь в него.
- Так как же мы проедем?
- Я фонарь засвечу и пойду около оврага, а вы шажком и поезжайте.
- У нас лошади-то в какую хочешь темь едут, словно человек, понимают, вмешался в разговор Мелков.
- Что человек-то?.. Другой человек глупей лошади, - пояснил и кучер и вряд ли в этом случае не разумел своего барина.
Проехали таким образом верст семь.
- Ну, вот и гора! - сказал, наконец, кучер и затем слез с козел, шаркнул спичку, засветил ею в фонаре свечку и пошел вперед.
- Вы поправьте лошадьми-то, - сказал он Вихрову. - Наш-то барин не очень на это складен, - прибавил он уже вполголоса.
Поехали. Вихров, взглянув вперед, невольно обмер: гора была крутейшая и длиннейшая; с одной стороны, как стена какая, шел косой склон ее, а с другой, как пропасть бездонная, зиял овраг. Кучер шел около самого краюшка оврага; лошади, несмотря на крутейший спуск, несмотря на то, что колеса затормозить у тарантаса было нечем, шажком следовали за ним. Коренная вся сидела в хомуте и, как бы охраняя какое сокровище, упиралась всеми четырьмя ногами, чтобы удержать напор экипажа; пристяжные шли с совершенно ослабленными постромками. Кто выучил и кто заставлял этих умных животных так делать - неизвестно, потому что Вихров держался только за вожжи, но шевелить ни одной из них не смел. Юный член суда дремал в это время. Когда, наконец, спустились с горы, Вихров вздохнул посвободнее. Кучер тоже был доволен.
